Георгий Марков - Соль земли
– Мама, собери мне в мешок припасов дня на четыре. Я поеду в тайгу, – сказал Алексей, появляясь опять на кухне.
– Тебе же райком в Мареевку велел ехать, агитировать.
– Туда ещё успею, мама, а Таёжная ждать не станет.
Мать остановилась с чашкой в руках, посоветовала:
– Вечер, Алёша, скоро, а в логах сейчас разлив. Ты уж утром бы и отправился. Я разбужу тебя на заре.
Поставив чашку на стол, она села рядом с Алексеем. Обжигаясь щами, он рассказал ей, почему спешит.
Мать смутно разбиралась в делах, которые занимали её сына. Но она знала, что Алексей продолжает то, что начато было ещё его отцом. Дело это значительное и нужное всем людям.
– Смотри сам, Алёша. Пока ты за конём сходишь, я тем часом тебе припас приготовлю. Ружьё возьми…
– Обязательно! Как же в тайге без ружья?
«Только бы успеть!.. Успеть бы! Успеть!..» – неустанно думал Алексей.
В середине дня он свернул с просёлка на пасеку. Тропа тянулась по густым кедрачам. Огромные мохнатые деревья закрывали небо. Даже в разгар ясного дня здесь стояли сумерки. Макушки кедров поднимались до высоты птичьего полёта, а там и в солнечную погоду не переставали бесноваться ветровые потоки. Они задевали за вершины деревьев и раскачивали их.
Оттого, что шумели только макушки, а на земле между стволов было тихо, кедровник чем-то напоминал тёплый дом в пору, когда за стеной бушует злая непогода.
Увидев, что тропа сделала крутую петлю вокруг лесного завала и побежала с холма в лощину, поросшую осинником, Алексей натянул поводья. В кедровнике было сухо, а тут опять зачавкала под копытами грязь, конь начал спотыкаться о кочки и колодины.
Путь близился к концу. Алексей знал, что за осинником начнутся гари, а потом пойдут уютные полянки с зарослями черёмухи и калины. Отсюда до пасеки двести – триста шагов.
«Если дядя Миша обосновался на стане у Тёплого ручья, то рано утром я буду у него», – думал Алексей.
Быстро смеркалось. Солнце скатилось в лес, и на небе догорали его последние отблески. Посвистывая крыльями, пронеслись над тайгой утки. В пихтовой чащобе заухал филин – там, под покровом нескольких слоёв густых и пушистых веток, было уже темно, как ночью.
Алексей спустился в лог. Конь, похрапывая и вздрагивая, перебрёл через глубокий каменистый ручей. Алексей вытер ладонью вспотевший лоб. Ручей был последним серьёзным препятствием, и, к счастью, воды оказалось в нём меньше, чем он ожидал.
Темнота настигла его за логом, в осиннике. Тропа затерялась в жухлой прошлогодней траве. Алексей опустил поводья и доверился чутью коня. Конь пошёл медленнее, как будто нащупывая тропу.
Вдруг пламя полыхнуло у самых глаз Алексея. Сухой, короткий звук выстрела взорвал тишину. Тайга заколыхалась, задрожала от протяжных перекатов эха. Конь осел на задние ноги, судорожно захрипел и тяжело рухнул, подминая бурьян. Алексей выпрыгнул из седла, испуганно закричал:
– Осторожно! Здесь люди!
Мгновенно всё происшедшее представилось ему так: охотники преследовали медведя. Зверь выбежал на тропу и наткнулся на человека. В чаще осинника зверю некуда было деваться, и он повернул назад. Охотники не упустили случая и выстрелили.
Прошла минута. Эхо отгрохотало и затихло. Конь два-три раза ударил копытами о колоду и замер. Цепенея от страха, Алексей крикнул дрожащим голосом:
– Эй, кто тут есть?!
Никто не отозвался.
Алексей долго стоял не шевелясь. Потом осторожно шагнул три шага и наткнулся на коня. Ни одного звука не издавала тайга, погружаясь в непроглядную тьму весенней ночи.
Алексею стало не по себе. Чутьём угадывая, где тропа, он заторопился от убитого коня прочь, на ходу снимая из-за спины ружьё. Валежина преградила ему путь. Он зацепился за неё сапогом, упал, чувствуя, как из царапины на щеке потекла кровь.
Поднявшись, он постоял, прислушиваясь, нет ли за ним погони, и когда пошёл дальше, то с первых же шагов понял, что сбился с тропы.
Алексей принялся искать тропу, нагибался к земле, приглядывался.
Сколько времени он так бродил по лесу, Алексей не знал. Ноги у него гудели, подламывались в коленях. Пасека, по-видимому, осталась где-то в стороне.
Острое чувство одиночества охватило Алексея. Он поднял ружьё и выстрелил вверх. Если есть поблизости живые люди, они откликнутся. Выстрел ночью в тайге – это сигнал бедствия.
Когда эхо умолкло, Алексей подставил ухо ветру и стал слушать. Никто не откликался. Вот хрустнул где-то сучок, встревоженный выстрелом зверёк ринулся в новое убежище. Вот прошумела в воздухе сова: выстрел спугнул её на один только миг раньше броска на прикорнувшего в ветках берёзы рябчика. И снова всё стихло.
Алексей переждал несколько минут и выстрелил ещё раз. «Что ж они молчат?! Должны же откликнуться!» – ожесточённо думал он.
Всё повторилось сызнова: раскаты эха, беспокойные шорохи зверей и птиц, шум ветерка над вершинами деревьев…
Но вот где-то раздался ответный выстрел и залаяли собаки. Их лай доносился до Алексея слабым, едва уловимым отзвуком, словно проникал откуда-то из-под земли. Возможно, что собаки лаяли на пасеке. Алексею казалось, что она должна находиться рядом, а по звуку, который еле-еле долетал до него, пасека лежала далеко к северу. Но раздумывать было некогда, надо спешить, пока лай собак мог послужить ориентиром.
2
Наконец вызвездило. Алексей поднял голову и долго смотрел на небо. Была середина ночи. Он стоял среди высоких кочек, скрывавших его с головой. Густой лес с завалами и непроходимыми чащобами остался где-то позади. Редкие деревья в кочкарнике были малорослыми и чахлыми. «В Берёзовое болото затесался. Придётся, как цапле, ночь на кочке коротать», – подумал Алексей, вытирая рукавом брезентовой куртки вспотевшее лицо. Он ощупал кочку, покрытую сухой осокой, и, подпрыгнув, сел на неё, балансируя ногами, чтобы не свалиться.
«До рассвета далеко, сидеть придётся долго», – подумал он. Ему припомнилось, как перед наступлением в Восточной Пруссии в разведке пролежал он в болоте трое суток. Теперь ему предстояло переждать несколько часов. «Пустяки! Скоротаю!» – мысленно подбодрил он себя.
Алексей достал портсигар и закурил. Снова всё пережитое в этот вечер вспомнилось шаг за шагом. «В осиннике зря поторопился. Надо было не бежать куда глаза глядят, а бросаться туда, откуда стреляли», – упрекал он себя. Но второй голос возразил: «Не храбрись. Лежал бы теперь рядом с конём». Но вот это-то и не укладывалось в сознании Алексея. Ему не верилось, что кто-то мог стрелять в него. Охотники, рыбаки, пасечники, земледельцы Улуюльского края знали его самого, знали его отца, и он был убеждён, что среди них не было человека, который не хотел бы ему добра.
Он докурил папиросу, выплюнул окурок и решил разжечь на соседней кочке костёр. Не просохший ещё у корневища бурьян горел плохо, дымил. Алексей закрыл глаза и задремал.
Очнулся он от крика. Ему снилось, что Лисицын ругает его за езду ночью и гибель коня. В действительности кричала ворона. Она сидела на вершине сухой, оголившейся ели и каркала изо всех сил.
Алексей всунул два пальца в рот и с остервенением свистнул. Ворона сорвалась с ели и каркая полетела к лесу.
Рассветало. Под утро посвежело. Алексей спрыгнул с кочки, замахал руками, стараясь согнать холодок, ползавший по спине.
Когда стало светло, Алексей вытащил из кармана брезентовой куртки компас, встряхнул его и, положив на ладонь, стал следить за стрелкой. Она затрепетала, двинулась влево-вправо и замерла.
Алексей от удивления протянул вслух: «Ой-ёё!» Оказалось, что он находился северо-западнее пасеки по меньшей мере километров на пять. Чтобы выйти из болота, волей-неволей надо было взять ещё западнее, выбраться на поля мареевского колхоза и, сделав большой крюк, вернуться к пасеке.
Алексей достал из армейского вещевого мешка хлеб, сало, закусил и потом пустился в путь.
Идти было трудно. Алексей прыгал по кочкам, как заяц. В одном месте он сорвался и провалился в яму, наполненную водой. Он выкупался бы до пояса, если б не схватился за куст жимолости. Но тяжёлый путь был недолгим. Впереди в прощелине леса заблестела стеклянная гладь воды. Это показалась западная вершина Орлиного озера. Здесь местность менялась. Карликовый, чахлый лес становился крупнее, кочки редели, отступали, и сухие полянки с бугорками переходили в лесистые гривы.
Вскоре Алексей увидел раскорчёванные поляны и свежеперепаханные поля. Отсюда до берегов реки Большой, пересекавшей Улуюльский край с юга на север, оставалось километров десять. Однако подвигаться к западу было незачем.
Алексей повернул на юго-восток. Ему нужно было отыскать тропу, с которой он вчера сбился, и по ней идти до самой пасеки.
Неподалёку послышался людской говор, звон топора и смех. «Вот кто на мои выстрелы откликался», – подумал Алексей. Он раздвинул руками густые заросли молодого пихтача, с трудом протиснулся между упругих, пахнущих смолой веток и вышел на ровную площадку. Рыжая мохнатая собачонка с пушистым хвостом кинулась на него с заливистым лаем. В сотне метров от пихтовой чащи трое людей вертели всунутый в треногу шест бура. Не обращая внимания на исступленный лай собачонки, Алексей подошёл к работавшим, поздоровался. Люди прекратили работу и с любопытством осмотрели его.
