Лев Никулин - России верные сыны
Почти все были солдаты старой службы, старослуживые, седоусые воины. Не раз они слышали яростное «алла» турецких таборов, вой и пронзительный визг янычар. Уже во второй раз они совершали поход в Европу, глаза их видели пыльные белые дороги и зеленые виноградники Ломбардии, видели Суворова при Нови и Треббии.
Алексей Петрович задумался. Многое вынесли эти люда за два десятилетия военной службы — и гатчинскую муштру, и кайзер-парады, и шагистику в экзерцир-гаузах, парики, пудру, вшивые прусские букли, палки и шпицрутены. Но все качества русского солдата — выносливость, бесстрашие, сметка, отвага и страшная сила рукопашного удара — все это сохранили русские люди, сокрушившие непобедимую до сего времени армию Наполеона. Недаром сам Наполеон говорил Чернышеву, что если бы у него были его старые батальоны, которые полегли в Испании, или русские солдаты, он не испытал бы горечи поражения в битве при Асперне.
— Золотые люди, — проговорил в раздумье Ермолов и, оглянувшись, встретил внимательный, добрый взгляд Раевского.
Солдаты сидели на земле, поставив между колен ружья, и пристально глядели вперед: там, за пожелтевшими кустарниками, поднимался дым пожарищ, и уже простым глазом можно было увидеть передвигающиеся вправо колонны французов. Готовилась шестая атака неприятеля.
— А справа что ж? — спросил Ермолов.
Там что-то двигалось, поблескивая металлом на солнце.
— Я полагаю, кавалерия, кирасиры, — сказал Раевский.
В это мгновение ядро просвистело над их головами. Тотчас же второе ядро ударило влево, где стояли кони, и, ломая кустарники, зарылось глубоко в землю.
— Николай Николаевич, — лукаво прищурившись, сказал Ермолов, — надо думать, ежели мы их видим, то и они нас видят?
В подтверждение этих слов со свистом упало в тридцати шагах третье ядро.
— Натурально, видят, — сказал Раевский и рассмеялся. — Будет тебе, Алексей Петрович, мы ведь с тобой не подпоручики, нам славы не занимать, что нам перед солдатами петушиться?
Ермолов тоже рассмеялся, и они ушли за кусты, где стояли кони. Алексей Петрович взял повод, потом отдал, подошел к Раевскому и поцеловал его в губы. Простившись, он легко поднялся в седло и пустил коня в галоп.
Раевский не устрашился новой, шестой атаки. Он знал, что гренадеры устоят.
Главнокомандующий обещал ему помощь гвардейского корпуса, обещал поддержку резервных батарей. Сколько еще можно было ожидать этой помощи?
Он думал и о другом. Гусарские полки стояли за рощицей и по диспозиции уже должны оставить деревню Госса и быть готовы встретить атаку французской кавалерии. Но сколько ни глядел он в зрительную трубу, глядел до рези в глазах, он не замечал никакого движения на опушке рощи. А французскую кирасирскую дивизию он уже мог видеть простым глазом…
Однако недаром Наполеон говорил о Раевском, что он создан из материала, из которого делаются маршалы. В минуту опасности он обретал неисчерпаемые силы, «был прелестен», как вспоминал любимый адъютант его — Батюшков. Глаза Раевского сверкали, обычная язвительная усмешка исчезала, это был не тот насмешливый и желчный человек, который подшучивал сам над собой: «Превозносили меня за то, чего я не делал, а за истинные мои заслуги хвалили Милорадовича…»
Как бы помолодев, сорокалетний генерал взлетел на коня, точно юноша. Он был уверен — и шестая атака будет отбита, настолько уверен, что уже готовился к контратаке.
— Ребятушки, не пятиться, не пятиться! — ободрял он молодых солдат из последнего своего резерва.
Раевский сидел на коне без шляпы; ветер трепал рано поседевшие волосы, вытянутая рука как бы составляла одно целое со сверкающей полосой стали. Прищурившись, он глядел в сторону неприятеля.
Частый свист ядер и грохот ружейной пальбы возвестили начало шестой атаки на деревню Госса.
Ермолов возвращался к себе. Он был спокоен за свою колонну: она уже охватывала «дом с красной крышей» и, возможно, вела уже бой в самом замке. Ему было немного завидно, что теперь все зависит не от стойкости его солдат, а от стойкости гренадер Раевского. Потому он ехал немного хмурый и пустил вскачь Злодея, не оглядываясь на едва поспевавшего за ним Слепцова.
Вдруг, осадив коня, он стал всматриваться в ту сторону, где из-за оголенных деревьев чернела вышка кирхи селения Вахау.
— Алексей Петрович, назад! — побледнев, сказал Слепцов.
— Вижу, и без тебя вижу. Отлично вижу.
В самом деле, ему отлично были видны спускавшиеся в долину эскадроны французских кирасир. Это была та кавалерия, которую решил бросить в атаку Наполеон, чтобы прорвать центр русских.
Но Ермолова смутило другое. Он видел и русскую кавалерию, видел гусар, по три справа выезжавших из-за рощи у деревни Госса. Гусары не видели французов, а если бы увидели, то не успели бы перестроиться.
— А ведь наших сомнут, — подумал вслух Ермолов.
И это была правда, потому что гусары ехали тонкой линией и не могли выдержать атаки плотного строя французских кирасир.
Слепцов же думал о том, что они оба очутились между французами и нашими и при атаке их ожидает смерть или плен… Он беспокоился о Ермолове больше, чем о себе.
Между русскими и французами оставалось не более тысячи шагов.
Ермолов оглянулся, сразу увидел необычную бледность всегда румяного Слепцова и вдруг спокойно и весело сказал:
— Ну вот и самое время платить пари… Спой-ка мне, голубчик, «Я нигде дружка не вижу»…
Слепцов опешил.
— Пой! — сердито закричал Ермолов. — Слышишь, пой, раз проиграл!
Слепцов подбоченился и, поглядывая в сторону французов, не очень уверенно, но довольно громко запел. Он сам себя не слышал, вряд ли слышал его Ермолов, потому что земля гудела от топота нескольких тысяч коней.
— Нечисто поешь, — усмехаясь, бросил Ермолов, — ну, хватит…
Это была опасная шутка. Наш современник, пожалуй, не поверит, что в такую минуту русский генерал, герой Отечественной войны, мог сыграть шутку со своим адъютантом. Однако так оно было, и долго еще после боя офицеры и старослуживые солдаты хвалили за лихость своего генерала. Впрочем, возможно, это была бы его последняя шутка, если бы картина не изменилась. От глубокого оврага, перерезавшего поле боя, вдруг отделилась плотная ярко-алая масса всадников — скакали лейб-казаки, личный конвой императора Александра. И теперь было ясно, что сейчас произойдет сшибка казачьей лавы и французских кирасир.
Все это случилось на глазах Ермолова и Слепцова в течение пяти минут: оба они даже не успели сообразить — откуда здесь взялись лейб-казаки.
Как это случилось, они узнали впоследствии.
25
Едва Ермолов покинул позиции гренадерского корпуса, началась шестая атака неприятеля, и на исходе ее Раевского ранила пуля в шею. Обмотав шею платком, он, не сходя с коня, повел гренадер в контратаку. Мундир генерала был залит кровью. Разгоряченный, но в то же время внимательный ко всему, что происходило вокруг, Раевский не упускал из виду сосредоточения кавалерии неприятеля. Но тут его отвлекло новое и неожиданное для него обстоятельство.
— Император! — послышался крик адъютанта.
Повернув коня, Раевский поехал к оврагу и увидел группу всадников, поднимающихся гуськом по тропинке из оврага.
Император Александр, главнокомандующий Барклай де Толли и свита появились на передовой линии. Александр мельком взглянул на окровавленную шею Раевского. Он не выносил вида крови, но старался сохранять спокойствие, — это стоило ему немалых усилий. Он верил, что его появление воодушевит войска.
Барклай, угрюмый, как всегда, — даже более, чем всегда, — хорошо понимал, что именно сейчас здесь нужны австрийцы, но они по вине упрямого и глупого Шварценберга бессмысленно завязли в болотах между Плейссой и Эльстером.
Гренадеры оставались спокойны, они глядели не на императора и блестящую свиту всадников, а на своего раненого генерала. И Барклай, немного знавший русских солдат, подумал, что дело здесь далеко не безнадежно.
— Неприятель сосредоточил все силы у Вахау, — докладывал Раевский, — сейчас ждем его атаки…
— Кавалерия? — стараясь говорить спокойно, перебил Александр и показал перчаткой на темное, поблескивающее металлом пятно впереди.
— Кирасиры! Сейчас нас атакуют.
Барклай в зрительную трубу видел выезжавших из рощи русских гусар. Они выезжали по три справа, и он побледнел от ярости, — сейчас эти тонкие линии будут прорваны сплошной массой тяжелой французской кавалерии.
Александр оглянулся, — глубокий овраг лежал позади. Он подумал о том, что, смяв гусар, кирасиры налетят на них и они тоже могут быть смяты и опрокинуты в овраг. Но Барклай видел, что вдоль оврага красной каемкой алели мундиры конвоя лейб-казаков. Он махнул платком лейб-казакам, и девять сотен лучшей в мире кавалерии бросились навстречу кирасирам.
![Дмитрий Виконтов - Родиться в Вифлееме [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
