Висенте Ибаньес - Кровь и песок
Он уже не чувствовал себя прежним Гальярдо. Ему даже казалось, что теперь он стоит на несколько ступенек ниже в глазах общества. Не этим ли объясняются его неудачи на арене? Он был отважен, пока донья Соль принадлежала ему. Когда же эта белокурая женщина покинула его, начались все беды. Если донья Соль вернется, с ней придет и прежняя слава. То падая духом, то вновь воскресая, Гальярдо наивно предавался суеверным иллюзиям.
Может быть, его желание видеть ее было тем вдохновенным порывом, который так часто спасал его на арене. Почему бы и нет?.. Он был уверен в своих силах. Легкие победы над женщинами, ослепленными его успехом, заставляли его верить в свою неотразимость. Может быть, после долгой разлуки... кто знает! Ведь именно так случилось при первой их встрече.
Веря в свою счастливую звезду с дерзкой самонадеянностью мужчины, который считает, что любая женщина готова упасть в его объятья, если он обратит на нее внимание, Гальярдо отправился в гостиницу «Париж», расположенную поблизости от его отеля.
Ему пришлось более получаса провести в холле на диване под любопытными взглядами служащих и постояльцев, которые оборачивались, едва услышав его имя.
Наконец слуга предложил ему подняться на лифте в маленькую гостиную на втором этаже, через окна которой виднелась потемневшая от дождя Пуэрта-дель-Соль с черными крышами домов: сверкающий асфальт тротуаров скрывался под вереницами раскрытых зонтиков, мчались, словно подгоняемые дождем, экипажи, сновали взад и вперед трамваи, пронзительным трезвоном предупреждая об опасности пешеходов, которые, казалось, оглохли под куполами своих зонтов.
Открылась небольшая дверь, незаметная под обоями, и, шурша шелками, появилась донья Соль, распространяя вокруг себя аромат молодого свежего тела в полном расцвете своего пышного лета.
Гальярдо окинул ее с ног до головы жадным взглядом знатока, который не упустит ни одной подробности. Такая же, как в Севилье! Нет, пожалуй, еще прекраснее и желаннее после долгой разлуки.
Одетая с чарующей небрежностью в экзотическую тунику с диковинными драгоценностями, она предстала перед тореро точь-в-точь такой, как в тот день, когда он впервые перешагнул порог ее дома в Севилье. Обутая в туфли без задников, сплошь расшитые золотом, она села и закинула ногу на ногу; туфелька соскользнула и, покачиваясь, удержалась на кончике маленькой ножки.
Донья Соль протянула руку с холодной любезностью.
— Как поживаете, Гальярдо?.. Я знала, что вы в Мадриде, и уже видела вас.
Вас! Она больше не говорила ему «ты» тоном светской женщины, обращавшейся к почтительному, стоящему ниже ее любовнику. Это «вы», которое как будто равняло их, привело Гальярдо в отчаяние. Он жаждал оставаться рабом, которому любовь дает право заключить в объятья светскую даму, а она обращается к нему с холодной вежливостью, точно разговаривает с одним из добрых знакомых.
Донья Соль была на бое быков в Мадриде лишь раз и видела Гальярдо. Она пошла на корриду в сопровождении одного иностранца, жаждавшего познакомиться с нравами Испании, ее приятеля и спутника по путешествию, который остановился в другом отеле.
Гальярдо ответил кивком головы. Он уже знал этого иностранца; он видел его рядом с доньей Соль.
Наступила длительная пауза, оба они не знали, о чем говорить. Донья Соль первая нарушила молчание.
Она находила, что у тореро отличный вид; не правда ли, он был сильно ранен, и, кажется, она даже телеграфировала в Севилью с просьбой сообщить о его здоровье. В той кочевой жизни, которую ей приходится вести, при вечной смене стран и друзей мудрено сохранить свежесть воспоминаний. Но вот он снова перед ней, и на арене он показался ей таким же отважным и сильным, хотя, пожалуй, не вполне удачливым. Впрочем, что она понимает в корридах!
— Ранение не было серьёзным?
Гальярдо кипел, слушая безразличный тон этих вопросов.
Ведь, находясь между жизнью и смертью, он думал только о пей!
Сухо, едва скрывая досаду, он рассказал о полученных ранах и о выздоровлении, затянувшемся на целую зиму...
Донья Соль слушала с притворным вниманием, глаза ее выражали полное безразличие. Что ей за дело до всех бед этого тореро? Несчастные случаи так обычны для его ремесла,— кого же они могли интересовать, кроме самого пострадавшего.
Рассказав об усадьбе, куда он уехал на поправку, Гальярдо невольно вспомнил человека, которого они принимали вместе — он и донья Соль.
— Помните Плюмитаса? Беднягу убили. Не знаю, слыхали ли вы об этом.
И о нем донья Соль вспоминала лишь смутно. Возможно, она и читала о его конце в парижских газетах, уделявших немало внимания разбойнику, этому колоритному персонажу легендарной Испании.
— Бедняга,— безучастно проговорила донья Соль.— Я довольно смутно припоминаю этого грубоватого, неотесанного крестьянина. Только издали видишь вещи в их настоящем свете.
Единственное, что я помню, это наш совместный завтрак в усадьбе.
Гальярдо ухватился за эти слова. Бедный Плюмитас! Как он был растроган, когда донья Соль подарила ему цветок. Ведь она дала разбойнику на прощание розу... Неужто она не помнит?
В глазах доньи Соль отразилось непритворное изумление.
— В самом деле? — переспросила она.— Вы уверены?.. Клянусь, я все позабыла. Ах, страна солнца! Живописная Испания, где так легко теряешь голову! Сколько глупостей можно наделать!..
В ее тоне звучало раскаяние. Внезапно она залилась смехом.
— Кто знает, не сохранил ли бедняга до последней минуты подаренный ему цветок, не правда ли, Гальярдо? Не вздумайте отрицать. Ведь разбойнику за всю его жизнь никто не дарил цветов... И, может быть, на трупе бедняги нашли засохшую розу, неведомый, таинственный дар... Вы не слыхали, Гальярдо? Газеты ничего не писали об этом? Молчите, не смейте отрицать, не разочаровывайте меня. Так должно быть, я хочу, чтобы так было. Бедный Плюмитас! Как это интересно! А ведь я совсем позабыла о цветке! Непременно расскажу об этом случае моему другу, он собирается писать об Испании.
Вторичное напоминание о новом друге в коротком разговоре опечалило тореро. Не отрываясь глядел он на красивую женщину, и его грустные, подернутые влагой африканские глаза, казалось, молили о сострадании.
— Донья Соль!.. Донья Соль!..— прошептал он с отчаянием, словно сетуя на ее жестокость.
— В чем дело, друг мой? — спросила она с улыбкой.— Что с вами?
Не отвечая, Гальярдо поник головой, смущенный насмешливым блеском светлых глаз с пляшущими золотыми искорками.
Потом выпрямился, как человек, принявший решение.
— Где вы были все это время, донья Соль?
— Шаталась по свету,— просто ответила она.— Я перелетная птица. Побывала в бесконечном количестве городов, вы о них, пожалуй, никогда и не слыхали.
— А этот иностранец, который вас теперь сопровождает, он... он.., — Мой друг,— холодно ответила донья Соль.— Мой друг, который любезно согласился сопровождать меня и, пользуясь случаем, желает познакомиться с Испанией; человек больших достоинств и отличного происхождения. После того как он осмотрит мадридские музеи, мы поедем в Андалузию. Что вы хотите еще знать?
В холодном высокомерии дамы сквозило явное желание держать тореро на известном расстоянии, подчеркнуть социальное неравенство. Гальярдо растерялся.
— Донья Соль! — простонал он в порыве наивной искренности.— Бог не простит вам того, что вы со мной сделали. Вы поступили со мной дурно, очень дурно... Зачем вы скрылись, не сказав мне ни слова?
Слезы выступили на его глазах, руки судорожно сжались в кулаки.
— Не надо, Гальярдо. Мой поступок вам же на пользу. Разве вы недостаточно знаете меня? Разве не устали находиться подле меня? Будь я мужчиной, я бежала бы от женщин с таким характером. Влюбиться в меня — все равно что покончить самоубийством.
— Но почему вы уехали? — настаивал Гальярдо.
— Потому что мне стало скучно. Понятно? А соскучившись, каждый имеет право бежать в поисках новых приключений. Всюду я смертельно скучаю — так пожалейте же меня.
— Но я люблю вас всей душой! — воскликнул тореро с простодушным отчаянием, которое в устах другого человека прозвучало бы смехотворно.
— Люблю вас всей душой! — передразнила донья Соль, подражая тону и жестам тореро.— Ну, и что из этого? Ах, до чего вы все эгоистичны: если вам рукоплещут, так вы уже воображаете, будто все создано для вас. «Я люблю тебя всей душой, и этого достаточно, чтобы ты тоже меня любила...» Но этого нет, сеньор.
Я не люблю вас, Гальярдо. Вы для меня добрый знакомый, и только. То, что было в Севилье, прошло как сон, как вздорная прихоть, о которой я едва вспоминаю; вам следует забыть о прошлом.
Тореро поднялся и с протянутыми руками подошел к донье Соль. В своем невежестве он не знал, что сказать ей, смутно догадываясь, что неловкими словами ему не убедить эту женщину.
