Наташа Боровская - Дворянская дочь
— Именно так, государь, — сказал отец. — Очень грустно, что, как мне кажется, кое-кто в вашем ближайшем окружении думает иначе. — Намек отца был настолько очевиден, что я даже испугалась за него.
— Вот и Аликс постоянно твердит мне о том же. — Царь или не понял, или сделал вид, что не понимает намека, и, к моему большому облегчению, поспешил переменить тему.
— Тата, мои девочки так скучают по тебе! Хочешь поехать со мной в Царское на Рождество, если, конечно, твой отец не возражает?
— Ах, папа! — я умоляюще посмотрела на отца, зная, что ему это не по душе. Однако он ответил, что очень рад и почтет это за честь для своей дочери.
— Вот и отлично, я немедленно напишу об этом Аликс, — сказал Его Величество.
Во время обеда в генеральном штабе меня поразил контраст между внешним почтением высших воинских чинов, выказываемым их главнокомандующему — государю, и тем скрытым пренебрежением, которое, как я чувствовала, они теперь испытывали к нему. После обеда я попросила у государя разрешения посетить раненых. Его Величество не мог отказать в такой просьбе, и мы с отцом получили прощальную аудиенцию у него.
— Все бесполезно, — сказал отец на обратном пути в Ровно. — Никто не в силах заставить Его Величество осознать реальное положение вещей и всю серьезность ситуации. Он никого не желает слушать, кроме своей обожаемой Аликс. Но ты же знаешь, что за советы дает ему эта несчастная женщина. У нее какое-то сентиментальное представление о русском народе, как будто сплошь состоящем из набожных крестьян, обожающих своего царя-батюшку. Это было бы смешно, если бы не было так трагично!
— Его Величество на грани нервного истощения, — проговорила я. — Его мысли путаются, и ему трудно сосредоточиться.
— Да и память у него, как я замечаю, резко ухудшилась, а ведь он всегда ей гордился. Неудивительно, что ходят слухи, которым я, впрочем, не верю, будто бы он начал принимать наркотики.
— Может быть, после отдыха во время Рождества он станет лучше себя чувствовать.
Я оживилась при мысли о том, что скоро увижу мою дорогую Таник. Ее письма очень поддерживали меня после отъезда Стиви в течение этих самых томительных и печальных месяцев в моей жизни.
«Ты такая храбрая и верная, — писала она, узнав о моем решении остаться с отцом. — Я не знаю, хватило бы у меня сил поступить так, как ты. Но уверена, что в конце концов ты приняла мудрое решение».
«Уж не знаю, Таник, насколько я была мудра, — отвечала я ей, — знаю только, что после смерти матушки и отъезда отца на Дальний Восток мне еще никогда не было так грустно и одиноко».
И снова в ее письме: «Полно, Тата, ты вовсе не так одинока, ведь у тебя есть мы, твой отец и твоя работа».
Да, моя работа все так же поглощала меня, но в свободные часы мною овладевала страшная тоска. Конечно, мне было отрадно сознавать, что до поры до времени Стиви в относительной безопасности. Они с Казимиром, свободно владеющие несколькими языками, были назначены офицерами связи между различными союзническими штабами. Однако в любой момент их могли отправить на передовую. Стиви мог погибнуть в бою, как лорд Берсфорд, наш кузен из Кента, и многие другие.
«Неужели целому поколению суждено погибнуть, — писала я Таник, — прежде чем прекратится эта бойня? Я все делаю машинально, ни о чем не думая и чувствуя себя заживо похороненной».
И для меня, и для всех, кто воевал, эта война давно перестала быть захватывающим приключением. Армия не двигалась ни вперед, ни назад: бесконечные бои шли на узкой полосе земли, искалеченной воронками снарядов и усеянной мертвыми телами. Позиционная война приносила все больше и больше раненых. Чем более страшной и жестокой становилась военная техника, тем больше совершенствовались хирургия и протезирование.
Увы, мне не удалось встретиться с Татьяной Николаевной и Ольгой и поделиться своими переживаниями. Отец получил письмо от Его Величества, в котором он благодарил нас обоих за визит в Ставку и, передавая нам от имени всей семьи самые теплые поздравления с Рождеством, однако же ни словом не упоминал о своем приглашении к ним в Царское.
Я узнала в этом почерк Александры — она была так приветлива, когда мы расставались, что на этот раз решила выказать свое равнодушие. Это привело меня в страшное негодование, но отец сказал мне:
— Можешь быть уверена, это дело рук Гришки. Он опасается, что дочь Силомирского может лишить его влияния на великих княжен и наследника.
— Папа, о каком влиянии ты говоришь? Если они любезны с Распутиным, то только ради своей матери. Но Ольга держится с ним очень холодно, и мне очень хотелось бы, — добавила я, — чтобы Таник последовала ее примеру.
Следующие слова отца поразили меня.
— А мне бы не хотелось, чтобы ты была так близка с Татьяной Николаевной, боюсь, что в нынешней ситуации это может только навредить тебе. Мне спокойнее на душе от того, что ты не поедешь в Царское.
Я постаралась скрыть свое разочарование.
Еще острее я почувствовала боль от разлуки со Стиви и моей подругой во время прощального визита Элема. Он уезжал в Мурманск с последней русской бригадой, отправлявшейся во Францию.
— Если встретите моего кузена, князя Веславского, и его друга, пана Казимира Пашека, передавайте, пожалуйста, от меня привет, — попросила его я.
— Наверное, меня тоже прикомандируют к связистам. — Мне подумалось, что Элем смотрит и на этот новый этап своей военной жизни, и на ужасы отступления как на возможность собрать материал для своего будущего труда по истории.
— Я решил отправить Таню во Францию, — неожиданно заявил отец. Услышав эти слова, я не знала, радоваться мне или отчаиваться. — У меня будет месяц отпуска после Нового Года. Мы поедем в Петроград и будем готовиться к вашему с бабушкой отъезду.
— В таком случае мы, может быть, скоро увидимся, — Элем не стал задавать вопросов.
Я только слабо запротестовала. Наш родственник попрощался с нами и уехал.
В то время как в моей душе царило смятение, на подмостках империи разыгралась трагикомедия, где в актерский состав добавилась еще одна комическая фигура: неуравновешенный Протопопов в роли министра внутренних дел. Его назначение вызвало насмешки и негодование. В Думе лидер кадетской партии Милюков разразился гневной речью, направленной против правительства, сопровождая каждый свой пассаж громовым вопросом: «Что это — глупость или преступление?» Речь Милюкова произвела огромное впечатление в обществе.
Обо всем этом Таник писала мне, жалуясь на несправедливое общественное мнение в отношении ее матери: «Она лишь старается помочь папе, укрепить его дух ради маленького и России, а все обвиняют ее и ее друга». Были ли ее слова намеком на то, что Распутин действует по указке императрицы? «Она чувствует, — писала дальше Таник, — что яростные обвинения в адрес ее друга — лишь предлог для нападок на нее. Ты знаешь, что мне лично он не очень нравится, Ольга его не выносит, но ведь он — мамочкина опора, единственная опора, кроме Аннушки, на которую она может рассчитывать».
О, Таник, подумала я, как же ты слепа! Как ты можешь столь слепо встать на сторону матери? Но как еще ты можешь поступить, ты, неразрывно связанная с ней всю жизнь? Ты не в состоянии взглянуть на нее со стороны и осудить ее.
Я испытывала огромное сочувствие к моей милой подруге. Но уже понимала, что если мы обе не погибнем в надвигавшейся буре, то наши пути должны неизбежно разойтись.
В начале декабря, по настоянию Александры, Протопопов запретил съезд Земского Союза — наиболее демократичного института русского общества, — который должен был состояться в Москве. Председатель Земского Союза, князь Львов, был старым добрым другом бабушки. Объединенный съезд дворянства, собравшийся в том же месяце в Петрограде, совершенно неожиданно стал в резкую оппозицию по отношению к государю.
В одном из своих писем, присылаемых каждую неделю из Петрограда, бабушка возмущалась нападками правительства на Земство. «Я начинаю терять веру в чудесную способность России к возрождению, — писала она в конце письма. — До тех пор пока Александра находится у власти, она будет вести Россию к хаосу и кошмару, которые могут возникнуть лишь в нашей стране».
— Уже и матушка поняла, что надвигается катастрофа. — Отец выронил письмо, которое читал мне вслух, и прикрыл глаза рукой. — О, Господи, что нас ждет? — Затем, с минуту помолчав, он снова заговорил о своем решении отправить нас во Францию.
Но происшедшее 17 декабря 1916 года убийство Распутина заставило его отложить эти планы.
Бабушка писала в эти дни из Петрограда:
«Советую тебе какое-то время не появляться в Петрограде. Александра убеждена, что ты принимал участие в убийстве ее друга, и хотела бы отправить тебя если не на тот свет, то, по крайней мере, в места не столь отдаленные. Мария Павловна собрала подписи Романовых под ходатайством к государю об отмене ссылки Дмитрия.
