Татьяна Осипцова - Ретт Батлер. Вычеркнутые годы
Подойдя к столу, Ретт выдвинул один из ящиков.
– Здесь есть мои бумаги?
– Вряд ли. Мы ведь уехали отсюда в Африку…
– Кстати, вы обещали мне все рассказать.
– Да. И мистер Кэролл говорит, что вам нужно напомнить события вашей жизни. Целой жизни… – вздохнула она. – Это так много! Я даже не знаю, с чего начать…
Скарлетт присела на диван, Ретт расположился в кресле возле окна.
– Начните с нашего знакомства, – предложил он, раскуривая сигару.
Собираясь с мыслями, Скарлетт немного помолчала, прежде чем заговорить.
– Впервые мы встретились в апреле 1861 года, на барбекю в Двенадцати Дубах.
– Где это?
– Джорджия, графство Клейтон, неподалеку от плантации моего отца…
Ретт кивнул, и она продолжила:
– В тот день было объявлено о начале войны с Севером… Вам что-нибудь известно об этом?
– Я нашел здесь, в библиотеке, мемуары одного из генералов. Его фамилия Ли.
Скарлетт ненадолго умолкла. Она сомневалась, стоит ли упоминать о своей любви к Эшли, но решила, что без этого их история станет совсем непонятной.
– Мне было шестнадцать лет и я была влюблена в сына хозяина Двенадцати Дубов, Эшли Уилкса, а вы подслушали наш разговор. Я готова была убить вас за это!
– Вы? А молодой человек?.. – удивился Ретт.
– Он вас не видел и ушел прежде, чем вы встали с дивана… Прекратите перебивать! Рассказчик из меня и так никудышный.
Она продолжила. Ретт слушал внимательно, порой с удивлением, порой с восхищением глядя на нее. Увлекшись рассказом, Скарлетт не приукрашивала события и свою роль в них. Она искренне призналась, что не любила ни первого, ни второго мужа. И честно сказала Ретту, что долго сама не подозревала, что любит его.
Она не сдержала слез, говоря о гибели Бонни, Ретт тоже был взволнован и поторопил: дальше. К моменту, когда она дошла до развода, Ретт был настолько увлечен рассказом, что невольно воскликнул:
– Я не мог этого сделать!
– Ты всегда делал только то, что хочешь, – едко проронила Скарлетт.
– И что было потом? Рассказывайте, прошу вас…
Когда она поведала ему все до конца, включая то, что сама вынудила его отправиться на поиски золота, Ретт раскурил потухшую сигару, подошел к окну и уставился на залив.
– Ты хоть что-нибудь вспомнил? – не выдержав его молчания, спросила в спину Скарлетт.
Он отрицательно покачал головой, затем обернулся.
– Но история занимательная. Похоже на роман.
Скарлетт готова была отхлестать Ретта по щекам – лишь бы прогнать из его глаз это выражение вежливого, постороннего участия. Она крепко сжала руки в кулаки, так, что ногти впились в кожу, и неожиданно для самой себя спросила:
– Она была красивая?
– Кто? – не понял Ретт.
– Дикарка, с которой ты спал полтора года!
– Нет… пожалуй, нет, – задумчиво проговорил он. – Там были и моложе, и симпатичней.
– Тогда зачем ты с ней спал?! – вне себя выкрикнула Скарлетт.
– Не знаю, – пожал плечами Ретт и, опустив голову, добавил: – Просто она была добра ко мне…
Она раскрыла рот, чтобы крикнуть: «Я тоже добра к тебе, я люблю тебя!» Но в этот момент осознала, что человека, стоящего перед ней, склонив голову, она не любит. Она любила другого, совсем другого мужчину – гордого, непокорного, язвительного и непредсказуемого! Она не в состоянии любить этого – пусть у него и лицо Ретта Батлера. Он чужой. С ним ее связывают лишь узы брака, общая дочь и чувство долга. И, к сожалению, эту чашу ей придется испить до дна.
Горестно вздохнув, Скарлетт поднялась со своего места и направилась к двери. На пороге она обернулась.
– Завтра мы уезжаем в Лэндинг.
Глава 28
– Мама, мамочка, уже можно смотреть – мы достроили! – донесся из сада голос дочери.
Скарлетт подошла к распахнутому французскому окну и увидела Кэти. Она стояла за розовой клумбой на нижней террасе, одной рукой вцепившись в рукав Ретта, а другой махая матери.
– Хорошо, доченька, я скоро приду, – пообещала Скарлетт и вернулась в кресло возле стола. Бессмысленно уставившись в бумаги, она оперлась лбом на руку.
«Как мне все надоело! – с горечью думала она, не находя сил встать с места и отправиться посмотреть на очередную затею Кэт и Ретта. – Он развлекается: строит вигвамы и плетеные хижины, катается на лошадях и на лодках, стреляет уток. А еще потешает негров рассказами о том, как живется в Африке их диким черным собратьям. Он тащит Кэт пасти коров и учит их доить! К чему? Я сама могу подоить корову, и доила, когда это было необходимо. Но зачем это нашей дочери?.. Впрочем, он до сих пор не признал в ней дочь. Ретт обращается с Кэт так, будто она мальчишка-подросток. Надо внушить ему, что девочке не пристало учиться грести на лодке. Пусть она больше времени проводит с гувернанткой. С приездом Ретта Кэт почти не занимается. Надо поговорить с Эжени».
Скарлетт поймала себя на мысли, что ревность, которую прежде вызывала молодая француженка, ни разу не обеспокоила ее после того, как Ретт нашелся.
Она не испытывает ревности, не испытывает любви к мужу. Что же осталось – жалость?.. А чаще раздражение – из-за того, что все ее потуги, все старания оказались тщетными. А ведь она пыталась…
Когда приехала Розмари, они с ней устроили вечер воспоминаний – до мельчайших подробностей, до слова припоминали разные случаи, которые происходили когда-то на плантации. Но для Ретта эти истории так и остались рассказами о чужой жизни.
– Получив твое письмо, я не поверила, – призналась Розмари, оставшись со Скарлетт наедине. – Мне казалось, я приеду – и он узнает меня. Как можно не узнать собственную сестру!
«А жену, дочь – и всех остальных?» – раздраженно подумала Скарлетт, а вслух высказалась:
– Хорошо, что Росс с Маргарет в Европе. Представляю, с каким злорадством он смотрел бы на Ретта! Он всегда завидовал ему, а теперь – чему завидовать?
– Будем надеяться, память вернется к Ретту до того, как Росс возвратится из своего путешествия.
– Когда они собираются?
– Не скоро. Сейчас они в Баден-Бадене, на водах. И пробудут там до осени. После собирались посетить Испанию и Италию.
– Розмари, я уже не верю, что Ретт станет прежним, – в отчаянии прошептала Скарлетт.
Розмари ласково потрепала ее по плечу.
– Крепись, дорогая. Ты всегда была сильной.
– Я была сильной, когда могла что-то сделать! Когда надо было добиваться чего-то, пусть труднодостижимого, но это было в моих силах! Но теперь… Я не могу повлиять на то, что творится в его голове, я не могу приставить ему голову прежнего Ретта!
Розмари пробыла в Данмор-Лэндинге всего несколько дней, и на этот раз отъезд золовки искренне расстроил Скарлетт. Только Розмари она могла доверить то, что ее мучило. Перед остальными приходилось разыгрывать роль счастливой женщины, которая рада возвращению пропавшего мужа. А она не чувствовала себя счастливой.
Пересиливая себя, Скарлетт встала из-за стола. Она обещала дочери посмотреть, что построил Ретт.
Она прошла в дальний конец сада, где между озером и кладбищем, окруженная зарослями акаций притаилась лужайка. Здесь Ретт построил для Кэт подобие деревни африканских аборигенов. Крааль, футов пятидесяти в диаметре, он огородил плетнем, внутри соорудил две хижины в форме полусфер. Стены их были сплетены из ивовых прутьев, а крыши покрыты камышом.
– Вот, мама, – показывала Кэт, – это мой дом, а это папин. Мы можем закрыть ворота в крааль, и никто нам не страшен.
Скарлетт кинула взгляд на недалекое озеро.
– Да, лучше закрывайтесь. Как бы сюда не пробрался аллигатор.
Девочка помотала головой и уверенно проговорила:
– Они водятся только на болотах, за Сухим ручьем, и ни разу еще ни на кого не нападали. Несколько дней назад мы с папой наблюдали с лодки за двумя аллигаторами, они играли и терлись друг о друга. Папа сказал, что они так целуются.
Скарлетт покосилась на Ретта. Лицо его излучало безмятежное удовольствие.
– Не хотите ли заглянуть в хижину, Скарлетт? – предложил он.
Она подошла к одному из домиков и откинула сплетенный из листьев пальмы полог. За ним оказалось на удивление прохладно. Посередине комнаты без единого угла располагался грубо сколоченный стол с табуретом, а у стены прямо на земле лежал соломенный тюфяк.
– Это папин дом, – объяснила Кэт. – Мой такой же. А еще мы построим навес, и под ним папа сложит каменный очаг. В нем можно будет жарить мясо и даже печь лепешки.
– Очень мило.
Скарлетт постаралась, чтобы улыбка выглядела искренней, хотя в душе у нее кипело: «Ретт не желает отказываться от своих диких привычек! Он – который оценивал отели по удобству кроватей и терпеть не мог пикники! Он, который всегда выглядел элегантнее других мужчин, ходит теперь в полотняных брюках и фланелевой рубашке, и не укажи я на это, мог бы усесться в таком виде за стол! Кэт в восторге от его затей, а мне все это порядком надоело!»
