Чалдоны - Горбунов Анатолий Константинович

—

Собаки-то мои как с тобой оказались? — спрашиваю.

Плешка шапку на затылок сдвинул, испарину со лба рукавом стер:

—

Трезвонят и трезвонят вчерась за деревней чьи-то собаки. Уже смеркаться стало, всё трезвонят. Жалко собак. Дай, думаю, схожу. Взял у Авдотьи Кармадоновой ружье, мужика-то ее осенясь гонный сохатый затоптал. Прихожу — твои собаки! Лают на сосну. Глядел-глядел, ничего не видать. Снег порошит. В самой верхушке вроде как черновина. Стрелил наугад — соболь упал. Отнес к твоим родителям. Думали, домой выходишь, коли собаки тут. Ждем-пождем, нет Ивана. Утром хватились собак — в лес ушли. Значит, с Иваном что-то неладно. Ну, я и айда сюда. Иду по чуднице, а на душе муторно. Слышу: в распадке твои собаки тявкают. Добыл тетерю — и дальше. Кобели по хребту шьют. На повороте, у проруби, увидел зверя, мурашки по спине побежали — огромадный! Слава богу, Загря и Рыжик поспели. Я уж думал: хана тебе, Иван…

Поклонился я в ноги Плешке:

—

Спасибо, друг, за выручку…

—

Это тебе спасибо, — прослезился самодур. — Я ведь промазал.

Обнялись, хохочем, а самих лихорадка колотит. Во как зверь-то достается, паря! Евгений дыры в стенах деревянными шипами затыкал и удивлялся:

—

Артелью за неделю, Иван, столько не навертишь, а ты один за утро изловчился.

Неловко мне стало, и я перевернул разговор:

—

Собаки-то где твои?

Евгений горько вздохнул:

—

На мохнашки пустил. Не везет мне на путевых собак.

—

Что-нибудь придумаем, — успокоил я своего спасителя. — А пока с Рыжиком или Загрей походишь.

С тех пор Плешка хворать перестал. Вместе охотились, пока не остарели.

ТУРПАН

Живал — щи ладошкой хлебал в нашей Подкаменке лесник Костя Рукавишников: удалец! Казенного коня держал — якутской породы, Турпаном звали. Небольшой такой конишка, мохнатенький. До чего ушлый был, я тебе скажу! Набуровит Костя лиственничного швырка на дровни, Турпан покосится на воз, туда-сюда пошевелит дровни — дерг, и пошел. Соображал, что полозья к снегу пристыли. Если не мог воз с места сдвинуть, встанет как вкопанный и заржет: отбавляй, хозяин, поклажу. Тут его хоть стягом понужай, не шелохнется. Характер!

Крепко Турпан любил Костю, как собачонка за ним гонялся. Тот в нем тоже души не чаял: то комочком сахара угостит, то хлебцем, а то и звенышком свежепросольного сига — шибко уважал конишка эту рыбку. Такой от голода не пропадет нигде: все подряд мел, если прижмет жизнь, — и прутья, и ветошь, и кору…

Однажды в тайге тушил Костя Рукавишников пожар. Полыхало — головешки выше солнца летели! Отступ к реке огнем перехватило. Нашел Турпан прогалину, вывез хозяина из пекла.

Или вот еще случай. Поплыл рано утром Костя на стружке за реку сети смотреть, налетел в тумане на топляк и перевернулся.

— Спасите! — орет. — Тону!

Услышал Турпан, перескочил через водяник — и к хозяину. Ухватился Костя за гриву и выкарабкался на отмель. Что ни говори — удалой был конишка и верный!

Как-то на Масленицу катал Костя по улице девчат в расписной кошевке. Турпан — в лентах. Под дугой колокольчики.

Бабушка Аксинья попросила раскудрявого лесника:

—

Прокати, соколик…

Можно было и уважить старую, прокатить с ветерком, но парня будто вожжой огрели:

—

Поздно тебе, гулена, кататься. Дуй-ка домой, блины в масло макай!

Та обиделась и погрозилась:

—

Погоди, придешь на поклон…

—

Приду, бабушка, приду, — так и закатился озорник. — Вот ухажерок развезу по дворам, и приду.

А утром стало не до смеха. Зашел в конюшню — и обмер. Турпан мокрый, как ондатра. Дрожит. Грива перепутана. Глаза налились кровью. Тут поневоле обомрешь: казенный конишка, начальство за него крепко спросит. Костя рысаком к ветеринару:

—

Спаси Турпана!

Ветеринар хоть и от Масленицы путем не отошел, но осмотрел Турпана и заключил:

—

Опой. Гонял-то вчера по деревне, как угорелый.

—

Какой опой?! — возмутился лесник. — Выстояться коню дал. Ну, бабушка Аксинья, попляшешь ты у меня на горячей сковородке. Сглазила ведьма Турпана.

—

А я говорю: опой! — напустился ветеринар. — Слабым отваром дрёмника ^{8} отхаживай коня, может, и одыбает.

Их разговор вскользь подслушали ребятишки, и к обеду вся деревня знала: бабушка Аксинья казенного конишку испортила. Суеверные сельчане ругали старую, почем зря, а Костю Рукавишникова жалели:

—

Придется родителям корову продавать, иначе до конца жизни сердешному не расплатиться за Турпана — зарплатишка-то у лесника махонькая.

Обиженная молвой, бабушка Аксинья выходила за ворота, высматривая Костю Рукавишникова, чтобы принародно отчихвостить за оговор. Завидев бабушку, тот быстро нырял в переулок: чувствовал — сам скоро запляшет на горячей сковородке. Каких только лечебных средств не перебрал он, Турпану не помогло. Днем вроде спокойный, а ночью, того и гляди, конюшню в щепки разнесет. Маялся парень, маялся, и пошел на поклон к бабушке.

—

Прилетел, соколик? — мстительно прищурилась та. — Выкладывай, что стряслось?

«Скажи на милость, какая добренькая! Сглазила коня, и хоть бы хны…» — Костя еле сдержался, чтобы не нагрубить колдунье.

—

Турпан захворал, бабушка. Ума не приложу, чем лечить, помоги горю.

—

Ветеринар смотрел?

—

Смотре-е-ел, — расплакался парень. — На опой грешит…

Бабушка Аксинья хмыкнула, задумчиво побарабанила пальцами по столешне и согласилась:

—

Хоть ты и ославил меня на всю деревню, да ладно уж, гляну на мерина.

Хозяина в конюшню не пустила, а когда вышла оттуда, сказала:

—

Вечером возьми кота мово, пусти на ночь к Турпану.

Так и сделал. Утром ни свет, ни заря ворвался в конюшню. Конишка встретил хозяина веселым ржанием! О валенки Кости, довольно мурлыкая, терся кот. В яслях лежала задавленная ласка.

Лесник показал зверька бабушке Аксинье, та всплеснула руками:

—

Так я и думала! Она, проверка, мерина пугала.

—

Не ты ли, бабушка, приколдовала? — подозрительно спросил Костя. — Помнишь, на Масленку грозилась…

—

Ах, вон ты про что! Внучке на курсы отписать хотела, как жених, пока она на счетовода учится, девок по деревне катат. А ласка… Мерину-то овса задаешь? Задаешь. Мыши завелись. Она и объявилась.

Бабушка Аксинья рассыпала по избе серебряный смех, а Костя Рукавишников облапил ее, поцеловал крепко и бесшабашно тряхнул смоляными кудрями:

—

Поехали, бабушка, кататься!

Женился бы Костя на внучке бабушки Аксиньи, да война помешала. Напали на нас фашисты. Поехал раскудрявый соколик на фронт. Машет родным с парохода белым платочком, а Турпан по берегу бежит, ржет жалобно. Уехал наш веселый лесник — и конишка исчез. Говорили, с утеса в Лену бросился от горя. Чуял, видно, что хозяин никогда не вернется.

Убили Костю Рукавишникова в первом же бою.

ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ

Младший брат Саня раньше таксистом работал. Приехал однажды ночью, а сам седой как лунь. Трясет всего, и гачи мокрые…

—

Ограбили?! — всполошился я, и в сборы — бандитов ловить.

—

Притормози, Ваня, — остудил тот. — Лучше выпить налей.

Достал я из кирзового сапога спрятанную от глазастой жены подальше уже изрядно початую бутылку. Саня проворно выхватил ее из рук, раскрутил и выпил залпом из горлышка.