Дэвид Ирвинг - Вирусный флигель
Нередко высказывались предположения, что теми скоростями газов, которые развиваются при детонации взрывчатых веществ, следовало бы воспользоваться для инициирования ядерных цепных реакций… И хотя при беглом взгляде такой путь представляется непрактичным, по предложению профессора Герлаха на Исследовательском полигоне армии в Куммередорфе было осуществлено несколько исходных Опытов для экспериментального обоснования окончательного решения этого вопроса.
Первую серию опытов выполнила группа Дибнера при участии доктора Тринкса из военного министерства. В опытах применялись толовые шашки разных диаметров и высотой в восемь и десять сантиметров. В донной части шашки делалось небольшое углубление, в которое вставляли конус из носителя дейтерия — тяжелого парафина. Потом под шашку закладывали серебряную фольгу, которая должна была играть роль индикатора радиоактивности. Первые два подрыва оказались столь сильными, что испытательные боксы получили серьезные повреждения, и «даже не удалось обнаружить каких-либо следов серебряной фольги». В последующих подрывах серебряную фольгу защитили гораздо лучше, благодаря чему сохранились целые куски, но они, однако, не содержали никаких следов радиоактивности.
Это побудило ученых разработать новую методику. Она основывалась на опубликованной в 1942 году работе Гудерли, посвященной очень высоким температурам, возникающим при прохождении в газе мощных сферических или цилиндрических ударных волн. Правда, работа Гудерли относилась к идеальному газу, а потому Тринкс не ожидал, что она поможет правильно описать процесс распространения сходящихся ударных волн, особенно в момент достижения центра объема с тяжелым водородом. Он и не надеялся на одни лишь ударные волны. Методику новых опытов он разработал и с учетом другой теоретической работы, опубликованной еще в 1936 году. Ее автор Хунд исследовал поведение вещества при сверхвысоких давлениях. Тринкс воспользовался также и упомянутой уже статьей Бете. По расчетам Тринкса получалось, что, если ему удастся создать температуру в четыре миллиона градусов и давление в двести пятьдесят миллионов атмосфер, количество индивидуальных актов ядерного синтеза станет весьма большим. Такую температуру и такое давление Тринкс рассчитывал получить, воспользовавшись бомбой диаметром от метра до полутора метров.
Тринкс и его ассистент доктор Сахсе — свояк Дибнера — подготовили сравнительно несложный опыт. Они изготовили из серебра сферу диаметром в пять сантиметров и заполнили ее тяжелым водородом. Затем сферу поместили в толщу обычного взрывчатого вещества и подорвали его одновременно в нескольких точках поверхности.
Процесс развивался следующим образом, Под действием очень высокого давления серебро сжижалось и сходилось к центру сферы со скоростью 2600 метров в секунду. При сжатии толщина превратившихся в жидкость и сближавшихся стенок все время увеличивалась, и поэтому их внутренние поверхности перемещались в совершенно фантастической скоростью. И именно с этой скоростью и сжималась небольшая масса тяжелого водорода: в течение каких-то долей секунды на тяжелый водород, не имевший возможности вырваться сквозь серебряный заслон, действовали такие же давления и такая же температура, как в самом центре Солнца!
Ученые провели несколько опытов такого рода ж каждый раз проверяли обнаруживаемые следы серебра на радиоактивность. Все результаты оказались отрицательными. Ныне неудачу можно объяснить слишком малым количеством использовавшихся в опыте веществ.
Имеются сведения об аналогичных опытах, проведенных моряками в Дэниш-Ниенхофе, под Килем. Моряки даже привлекали к ним Хакселя, который консультировал их о методах обнаружения нейтронов. Однако сам Хаксель не рекомендовал адмиралтейству продолжать опыты.
Авторы экспериментов признавали низкую достоверность принятых методов измерений и не считали полученные результаты исчерпывающими. Тем не менее вряд ли стоило ожидать от этих опытов положительных результатов. А потому их в Германии больше не повторяли. Убедившись в тщетности своих попыток осуществить термоядерную реакцию в тяжелом водороде, немецкие ученые совсем перестали понимать ученых Англии и Америки, которые прилагали столько старания, чтобы не допустить производства тяжелой воды в Германии. Немецкие физики так и не смогли понять, почему их стремление получить тяжелую воду вызывало такое противодействие. Если из тяжелой воды нельзя сделать атомную бомбу, то что же в ней страшного?
2У профессора Герлаха действительно имелись немалые личные достоинства, но к их числу никак нельзя отнести особую энергичность и инициативность. Те, кому приходилось встречаться с ним, когда он уже занял новый пост, сохранили в памяти образ крупного ученого, добровольно заточившего себя среди бесчисленных бумаг: отчетов, статей и документов, которые он тщательно и методически изучал, никогда, впрочем, не имея возможности вникнуть в них до конца.
Не успел Герлах толком войти в круг новых дел и обязанностей, как уже получил из Имперского исследовательского совета требование выслать в аппарат Геринга очередной двухмесячный отчет о работе. В своем мюнхенском институте, заставленном почти сплошь горшками с цветами, Герлах попросту игнорировал эту трудоемкую и довольно бесполезную обязанность. Он не ответил на запрос. И так как все сошло ему с рук, он и в дальнейшем поступал подобным образом. В сохранившихся документах имеются лишь два ответа, подготовленных Герлахом. На одном из них дата «март 1944 года» исправлена рукой Герлаха на «май 1944 года», а другой представляет собой написанный карандашом черновик, который никогда даже не был перепечатан и пролежал у Герлаха до последних дней войны, а затем вместе с его автором попал в руки союзников. Надо сказать, у Герлаха застревали и документы, имевшие важное значение, — отчеты о научных исследованиях. Последнее, правда, происходило не в силу нерадивости нового полномочного представителя, скорее наоборот — руководя одновременно и атомным проектом, и всеми прочими физическими исследованиями в Германии, он попросту не успевал справиться со всем[37].
Дневник, который в ту пору вел Герлах, отражает всю напряженность первых недель его работы на новом посту. Из записей видно, как он метался в персональном салон-вагоне между Мюнхеном и полуразбомбленным Берлином, в какой спешке проводил совещания с Эзау, Менцелем, Шуманом, Хартеком, выезжал в Лейну вместе с Бютефишем и заносил записи и пометки, например: «Дибнер — тяжелая вода». Но как бы ни был занят Герлах, в его записях регулярно упоминается Розбауд, правда, вовсе не в связи с делами. Герлах по два-три раза в неделю встречается с ним за вторым завтраком и обсуждает проблемы, возникающие, в немецком атомном проекте. «Он считал меня своим личным другом», — говорил впоследствии Розбауд американцам.
В феврале Герлах посетил гигантские заводы «ИГ Фарбениндустри» в Лейне, где предполагали построить мощный завод тяжелой воды. Во время поездки погода была отвратительной и Герлах захворал. Однако он крепился, хотя, оставаясь в пронизанном воем сирен и бомб Берлине, он почти не мог спать, да и в своей мюнхенской квартире, где взрывом выбило окна и не действовало отопление, а цветы погибли, ему было не лучше.
Все это видно из его дневника: и условия, и обстоятельства, в которых ему пришлось жить и действовать, и люди, с которыми ему пришлось теперь иметь дело. Так, все чаще и чаще на страницах дневника упоминаются фамилии Фишера и Шпенглера, двух эсэсовских аппаратчиков, приставленных к немецкой науке.
Однажды ночью, когда Герлах оставался в своем кабинете в здании Харнака — здесь теперь был его основной опорный пункт — раздался телефонный звонок. Герлаху приказывали не ложиться спать и дожидаться приезда нескольких эсэсовцев. В середине ночи к Герлаху пожаловал эсэсовский генерал. Прежде всего он поинтересовался, считает ли Герлах профессора Бора опасной личностью и знает ли он его в лицо.
— Мне несколько раз пришлось встречаться с Бором, — ответил Герлах.
— Бора необходимо ликвидировать, — сказал генерал.
— Но для этого надо знать, где находится Бор, — осторожно возразил Герлах. — Разве он все еще в Стокгольме? И разве убийство этого всемирно известного Человека не нанесет ущерба Германии в глазах мирового общественного мнения?
Генерал нахмурился и нетерпеливо перебил Герлаха: Вы все еще верите, что человеческая жизнь чего-то стоит. Вскоре вы убедитесь в обратном.
— Думаю, вам трудно будет добраться до Бора, ведь он, по всей вероятности, в Лондоне, — ответил Герлах.
— В Лондоне?! — генерал просиял. — Прима!
И действительно, в Лондоне эсэсовцы располагали верными людьми, а убить Бора во вражеской стране было даже проще, чем в нейтральной, так как тогда не возникло бы никаких дипломатических осложнений.
