Николай Гейнце - Людоедка
Даша даже захлебнулась и всплеснула руками, желая более образно показать любовь Салтыковой к Косте.
— Я тоже люблю тетю Доню… — серьезно заметил он.
— Не о такой я любви говорю, батюшка барин; какая там она вам тетя… Не тетей она хочет быть вашей… — снова лукаво улыбнулась Даша, — а лебедушкой вашей, лапушкой…
— Я не хочу этого и слушать…
— Как не слушать, — вдруг возвысила голос Даша, — коли барыня приказала вам выслушать…
— Барыня?
— А то кто же? Не от себя же я пойду к вам такие разговоры разговаривать…
— Так это тетя Доня…
— Тетя Доня… — передразнила его молодая девушка. — Задаст она вам ужо тетю… Барыня молодая, красивая, а ее в тетю жалуют… обидно…
Откровенность Даши о том, что она говорит по поручению своей барыни, окончательно ошеломила Костю. Те же мрачные мысли о неизбежности предстоящей судьбы посетили его. Он даже почувствовал какую-то общую слабость, ноги его подкашивались, он подошел к креслу и опустился на него.
— И приказано вам сегодня вечером после сбитню беспременно прийти к Дарье Миколаевне… — продолжала уже строгим тоном Даша, а затем, ударив по бедрам руками, добавила: — И какой же вы мужчина, что бабы испугались… Приласкайте ее — вас, чай, не слиняет… Ей забава, а вам выгода… Эх, барин, молоды вы еще, зелены… Может потому нашей-то и нравитесь…
С этими словами приближенная горничная Салтыкова удалилась из комнаты Кости. Он некоторое время продолжал сидеть неподвижно с глазами, устремленными в одну точку/Перед ним несся восхитительный образ Маши, наряду с расплывшейся, толстой фигурой Салтыковой. Всепоглощающее чувство любви к первой охватило все существо молодого человека и рядом с ним в его душе появилось чувство омерзения к этой толстой, безнравственной бабе, подсылающей к нему свою горничную и старающейся купить его чувство подачками. Он окинул презрительным взглядом окружающую обстановку.
— Нет, надо бежать, бежать сейчас же из этого дома, где несколько часов разделяет его от возможного, быть может, вынужденного, падения.
Он молод, силен и кто знает…
— Барыня-то до сих пор краля писанная, толстенька немножко, ну, да это ничего… — пронеслось в его уме замечание Даши.
— Бежать, бежать…
— Но как бежать, бежать не повидавшись, не переговорив с Машей… Это невозможно… Что передумает она, сколько проскучает она… Да и куда бежать? Это надо обдумать… Не идти сегодня туда… Этого нельзя, она пришлет опять… Да неужели у меня не хватит силы устоять перед ней… Я люблю Машу, и эта любовь спасет меня… Я не оскверню этого чувства…
Константин Николаевич встал и даже весь выпрямился, как бы ощущая в себе прилив силы, силы духа, силы чувства, силы любви, способной одержать победу над силою страсти, силой чувственности, силой тела. Он решил помериться этой силой лицом к лицу со своим врагом. Этим врагом являлась для него «тетя Доня».
Дарья Николаевна, между тем, зная, что Костя вернулся со службы и, что Даша должна ему намекнуть на предстоящее свидание и объяснение с ней вечером, в волнении ходила по своей комнате. Страстная натура этой перезрелой женщины действительно сказалась в ней, когда она пристальнее всмотрелась в своего красавца-приемыша. Сначала она не обращала на него внимания, считая его ребенком. Как всегда бывает, что люди, живущие вместе, сохраняют относительно друг друга первые впечатления. Она, как и другие, не заметила как вырос Костя, и как из двенадцатилетнего тщедушного мальчика он сделался двадцатилетним сильным, красивым юношей. Не нынче-завтра миллионер, на состояние которого разгорались зубы алчной Салтыковой, он невольно обратил на себя ее исключительное внимание, и к своему удивлению, она увидела, что этот, нетронутый жизнью юноша, и без его миллиона представляет интерес в смысле любовного каприза.
В голове Дарьи Николаевны тотчас же сложился в этом смысле гениальный, по ее мнению, план. Как все стареющиеся красавицы, она твердо верила в полную прежнюю силу своих чар и тотчас решила, завладев Костей, вместе с ним завладеть и его состоянием. Она думала, что еще ни одна женщина не была предметом его грез и мечтаний, а потому при мнении о себе, как о женщине, заранее трубила победу над нетронутым тлетворным дыханием жизни юношей. При одном воспоминании об этой победе, глаза ее метали искры, по телу пробегала дрожь.
— Ну, что, что он? — быстро подошла она к вошедшей к комнату Даше.
— Э… да и что говорить-то, барыня, дитя он несмышленое, ребенок, да и только…
— В чем же дело?..
— Да что, молчит, на меня уставился, то краснеет, то бледнеет. Под конец даже ноги у него, сердечного, подкосились.
— С чего же это?..
— С чего, вестимо, с радости… Салтыкова улыбнулась довольною улыбкою.
— Ты думаешь?..
— И думать тут нечего… Видела я что с ним сталось, как намекнула я, что он вам нравится… Весь затрясся от радости… Что ты-де говоришь за глупости… Это он мне-то… Не верит…
— Не верит?..
— Да и как верить, коли счастье ему привалило, безродному… Красавица такая первеющая, как вы, матушка-барыня, Дарья Миколаевна, на него внимание обратили… Известно обалдел…
— Значит придет?..
— Вестимо придет…
— Так и сказал?..
— Ничего он не сказал… Да и что же ему говорить-то… Кто от своего счастья будет отказываться…
— Но что же он сказал?.. — допытывалась Дарья Николаевна.
— Да ничего, барыня, не сказал…
— Так-таки ничего?..
— Ничегошеньки… Обомлел весь, говорю, обомлел… Ушла я, он ровно в каком столбняке остался…
— Может ты ему что лишнее сказала?
— Чего же лишнего, все сказала, что надобно, что вы приказать изволили…
— Хорошо, ступай…
Даша вышла. Дарья Николаевна опустилась в кресло и откинула назад свою, все еще надо сознаться, красивую голову, хотя с несколько обрюзгшими чертами. Полнота ее, развивавшаяся во время замужества, не коснулась лица, или коснулась его в незначительной степени. Теперь на этом лице появилось выражение полного довольства. Она истолковала рассказ Даши именно в том смысле, в каком передала его ее наперсница. Минутное сомнение, что горничная не так поняла состояние духа Кости, выразившееся в вопросе: «может ты ему что лишнее сказала?» — исчезло.
Теперь Салтыкова уже была вполне убеждена, что красивый юноша именно «обалдел» от предвкушения счастья быть обласканным ею, Дарьей Николаевной. На губах ее играла сладострастная улыбка. Она строила планы, один другого соблазнительнее, предстоящего вечернего свидания. Она видела уже смущение Кости при первых намеках на любовь, на близость. Она сумеет рассеять это смущение. Она откроет ему двери рая. Он выйдет от нее обновленный, он выйдет от нее ее рабом.
Дарья Николаевна встала, подошла к висевшему на стене большому зеркалу и стала внимательно осматривать в него свое отражение. Видимо, она осталась довольна произведенным этим осмотром на нее впечатлением. Она отошла от зеркала с тою же самодовольною улыбкой, с какою подошла к нему. Усевшись у стола, она стала раскладывать карты, засаленная колода которых всегда лежала на столе. Карты тоже выходили все хорошие, вышло даже четыре туза, что несомненно означает исполнение желания; Прекрасное расположение духа, таким образом, не покидало Дарью Николаевну.
Костя, между тем, в волнении ходил по своей комнате и со страхом думал о предстоящем ему свидании с Дарьи Николаевной. Хотя он решил противодействовать всеми силами своей души гнусным замыслам на него этой «женщины-зверя» и был уверен, что под щитом чистой любви к Маше выйдет победителем из предстоящего ему искуса, но самая необходимость подобной борьбы горьким осадком ложилась ему на сердце. Как долго казалось время для Дарьи Николаевны, так быстро промелькнуло оно для Кости. Сбитень он пил в столовой, вместе с Машей, светло и любовно смотревшей на него своими лучистыми глазами. Он мог бы ей передать, полученное им «роковое приглашение», но не сделал этого.
В ее чистом взгляде ему казалось почерпнул он еще большую силу для борьбы, а потому нашел ненужным тревожить ее пустыми опасениями, да и как он мог этой чистой девушке рассказать всю ту опасность, которая предстояла ему в будуаре Салтыковой. Она бы и не поняла его. Так думал он и молчал.
V
В ВОЛЧЬЕЙ ПАСТИ
Смущенный и трепещущий вошел Константин Николаевич в кабинет Салтыковой. Он несколько запоздал на приглашение, и Дарья Николаевна вторично прислала за ним Дашу в его комнату.
— Идите же, барин, ведь барыня ждет… — Иду, иду…
— Поскорей, а то неровен час рассердится, беда будет…
— Сейчас, сейчас, вот только поправлюсь… — заторопился Костя, подходя к маленькому зеркальцу, висевшему на стене.
— Чего поправляться… Хороши и так… — заметила Даша. — Просто вы трусу празднуете…
