Исцеление Вечностью (СИ) - Санин Евгений Георгиевич
— Тогда благослови, отче!
— Господь благословит! — охотно благословил отец Никон.
И Александр немедленно отправился на вокзал, в предварительную кассу — заказывать обратный билет.
Газета вышла ровно на сороковой день после смерти Веры.
Александр, раздававший всем пахнувший свежей типографской краской номер, и не вспомнил бы о том, если бы не отец Лев.
Он подошел к нему, взял газету, одобрительно кивнул и сказал:
— Газета, строительство храмов и воскресных школ — все это хорошо, но отец Игорь прав — и людей надо не забывать!
— Это вы к чему? — не понял Александр.
— К тому — почему ты еще не на кладбище?
— В смысле? — нахмурился, знавший, что отец Лев иной раз любит жестко пошутить, Александр и услышал:
— Так ведь сегодня у Веры — сороковины! Самый важный для усопшего день, когда Господь определяет, где ему быть до Страшного Суда!
— Вот это да! — растерянно ахнул Александр. — Надо же… С этой газетой — совсем позабыл!
— Не ты один! — с горечью усмехнулся отец Лев. — Я бы тоже не вспомнил, если бы не Алеша. Подошел и сказал. И на автобусе, а может, и пешком туда помчался. Что — последуем и мы за ним?
К счастью, во дворе снова стояла маленькая машина отца Никона.
Уместив в себя каким-то чудом: отца Льва, Александра, Сергия, Марину, Татьяну и Галину Степановну, она выехала из церковных ворот, помчалась по широкой дороге, потом по более узкой и остановилась около городского кладбища.
У могилы Веры уже стояли люди.
Среди них Александр увидел отца Игоря.
— Хорошо, что вас так много! — встретив приехавших, одобрил отец Игорь. — Давайте помолимся за Веру. Для нее это так сейчас важно. Ведь она предстоит в эти минуты пред Самим Господом, и Тот решает ее посмертную участь. Каждая молитва на вес золота! Да что это я говорю? — оборвал он себя. — Разве может сравниться с этим какое-то жалкое золото?
После того, как все помолились, он подозвал Александра и спросил:
— Все-таки уезжаешь?
— Да, надо… — как-то не очень уверенно ответил тот. — Газету я вам подготовил на три номера вперед. Книга, спаси вас Господь, тоже вышла. А новые можно и в монастыре писать! Можно, я возьму на память о Вере иконочку, что на каноне?
— Конечно, бери! А может, все же останешься? Смотри, если что — у нас тоже монастыри есть!
— Да нет, я уж в свой, родной!
Отец Игорь с сожалением посмотрел на Александра и вдруг сказал:
— Понял я, чего тебе не хватает! Хоть и не положено тебе пока по чину, но как будущему послушнику и монаху… Держи!
И с этими словами он снял с себя и протянул Александру… свою темно-малиновую скуфейку.
— А вы? — даже испугался тот.
— А у меня еще есть! К тому же мне все равно скоро в машину. Пора ехать — сегодня опять три встречи…
— Из которых четыре — наиважнейшие? — с горькой усмешкой уточнил Александр.
Он надел скуфейку, заметив краем глаза, что после этого на него со страхом взглянула и затерялась за чужими спинами Татьяна, и подошел вплотную к могиле.
На ней продолжал лежать тот самый — с православным крестом посередине маленький венок.
Грустно, сиротливо было на душе. И хотя перед Александром была могила Веры, уже слегка осевшая за сорок дней, по-прежнему не хотелось верить в то, что ее уже нет.
Так продолжалось до тех пор, пока к ним не подошел Алеша.
Не переставая жевать поданный ему, наверное, на чьих-то поминках пирог, он немного потоптался и, дождавшись полной тишины, вдруг с загадочной улыбкой сказал:
— А Верочка-то — в раю!
И — словно какая-то тяжесть свалилась с души Александра. Люди, которые хорошо знали Алешу, тоже зашевелились, принялись улыбаться.
А отец Игорь, уже направившийся к машине, вдруг остановился, услышав это и, словно озвучивая то, о чем, наверное, в этот момент думали все, задумчиво произнес:
— До чего же милостив к нам Господь! Человек всю жизнь не думал о Боге, жил, как хотел, своей жизнью. Грешил, даже не зная, что грешит, и не каялся. Можно сказать, погибал для Вечности. А надо же: только воззвал к Нему и, вот, пожалуйста: и людей ей послал, которые обучили ее азам веры, и молились с ней. И сподобил перед самой кончиной пособороваться, причаститься и уйти — всех простив, всё раздав, и совсем без долгов.
Отец Игорь посмотрел на могилу, затем на небо:
— А главное — спас ее душу! И для чего — даже подумать трепетно: для Вечной жизни! Пройдут годы, нам еще нужно будет трудиться, до пота, а если понадобится, до крови, чтобы сподобиться этого. А она — уже там! Иное дело — ее сестра… Хоть она вроде и здорова да крепка телом, а душою больна. Причем, намного сильней и опасней, чем болела телесно Вера, которая, как мы не без оснований на то уповаем, после всех своих страданий и мучений, отныне вечно будет пребывать рядом с Богом!
— Слава Богу, — подтвердила Галина Степановна. — Я так рада, так рада теперь за Верочку!
— Да все мы рады! — обвел руками вокруг отец Лев и остановился взглядом на Александре. — А ты что молчишь? Или до сих пор жалеешь, что ее уже нет с нами?
Не зная, что и возразить на это, Александр лишь молча пожал плечами и впервые за все эти сорок дней улыбнулся.
И хотя над кладбищем бушевала поздняя осень, когда идут холодные слякотные дожди и ветер срывает с деревьев последние листья, ему вдруг показалось, что вокруг зазеленела, заблагоухала и запела на все птичьи голоса весна, и настроение стало лучше весеннего!
День сразу просветлел, хотя все небо было затянуто сплошными свинцовыми тучами.
И ему, тоже в отличие от того давнего дня, перед поездкой сюда, вдруг почему-то остро захотелось ехать в далекий знакомый город, куда звали его лежавшие в кармане билеты.
…Клодий с Альбином стояли на большой развилке, за которой начинались две широких дороги.
Здесь было оживленней, чем на главной площади самого крупного города.
Поднимая пыль выше пальм, скакали конные отряды, маршировали центурии, когорты… Где-то справа и чуть позади находился Десятый легион, слева и немного впереди — Третий Киренаикский. Еще дальше — Третий Галльский, Шестнадцатый Флавиев…
Шли караваны. Мерно шагали верблюды. Плелись тяжело груженные ослы и мулы…
— Ну вот, почти и дошли! — с облегчением выдохнул Альбин. — Еще совсем немного и Священные книги будут спасены!
Клодий как-то странно взглянул на него и неожиданно ахнул:
— Ох, и просчитались же мы с тобой!
— В чем дело? — насторожился Альбин.
— А сам ты не понимаешь? — спросил у него Клодий и, по лицу Альбина видя, что ему долго придется ждать ответа, сказал: — Мы, два человека, которые считали себя самыми умными людьми в Римском мире, на самом деле оказались величайшими из глупцов!
— Почему? — не понял Альбин.
— Мы направляли свой путь в Аравию, надеясь спасти там Священные книги?
— Да!
— И теперь, когда до нее осталось всего ничего, думаем, что они, наконец — спасены?
— Конечно!
Клодий посмотрел на все еще силящегося понять, куда он клонит, Альбина и улыбнулся:
— Так ведь они и так уже спасены!
— С чего это ты взял? — недоуменно посмотрел на него тот.
— Суди сам, — предложил Клодий. — Мы с тобой оставили список книг на Кипре?
— Оставили…
— И в Антиохии?
— Да, и еще в Тире!
— Прибавь к ним еще тот, что увезли с собой разбойники, и который остался в голове Грифона — это уже пять копий! И у нас еще две! Не может такого быть, чтобы хотя бы одна из них не пережила самых страшных гонений, которые наверняка еще будут, и, в конце концов — века и тысячелетия!
— А-а, вон ты о чем! — понял, наконец, Альбин и рассмеялся, да так заразительно, что Клодий, глядя на него, не выдержал и тоже принялся смеяться — до слез.
