Роберто Пайро - Веселые похождения внука Хуана Морейры
В своих чемоданах Эулалия везла не менее десятка роскошных туалетов, которыми снабдила ее Ирма, потребовав, чтобы она носила их постоянно как свидетельство своего богатства и высокого положения. Моя жена не надела ни одного из этих платьев ни во время утренних прогулок, ни при наших поездках на пляж; даже вечером, когда мы спускались в ресторан отеля, она одевалась с простотой, подчеркивающей ее хороший вкус. Тогда я еще не способен был рассуждать по этому поводу, но Эулалия всегда производила на меня такое же впечатление, как прекрасная картина, в которой ничто не коробит. Ее вкус был врожденным и развивался с годами. Итак, пышные туалеты наших аргентинских уормсов и пакенов были оставлены для спектаклей в опере и особо торжественных приемов.
Мы вели бесконечные беседы во время неторопливых прогулок по пляжам Рамиреса и Поситоса или вдоль набережной, откуда открывались глазу расположенный амфитеатром город, невысокий холм с крепостью, напоминавшей картонную игрушку, пароходы и парусники на рейде, прыгающие по волнам ялики, рыбачьи лодки с белевшими на солнце треугольными парусами, стаи горластых чаек… Эулалия казалась задумчивой и часто говорила о моей матери с нежностью, которую я считал лишь отражением ее чувства ко мне.
– Ты повезешь меня когда-нибудь? Я так хочу с ней познакомиться!.. Пока я не узнала ее, мне кажется, что и тебя я тоже недостаточно знаю… Должно быть, она одна из тех сеньор старого времени, таких важных и вместе с тем скромных, к которым все проникаются невольным почтением; но, несмотря на свою важность, они всегда в хорошем настроении и умеют улыбаться с бесконечной благожелательностью, с неистощимой добротой, правда?
Мне не хотелось рассказывать ей, что мамита молчалива, печальна, мистически настроена, хотя действительно очень добра, очень снисходительна. Напротив, я подтвердил ее предположения, думая, что она, сама себе в том не признаваясь, мысленно сравнивает свою мать с моей, и это дает мне еще одно новое и неожиданное преимущество.
– Да, дорогая. Моя бедная старушка такая и есть. Жаль, что она не могла приехать на нашу свадьбу!
Я уверен, когда она увидит тебя, то полюбит еще больше, чем меня.
– О нет, конечно, нет! Но поедем к ней, хорошо?
– Мак только будет возможно… Скоро лето. Ехать туда долго и утомительно.
– Это неважно! Обязательно поедем!
Мы провели восхитительные полтора месяца в этом волшебном городе, где завели лишь нескольких знакомых, которые из деликатности ни в чем не стесняли нашу 0вободу. Под конец я начал находить наше затянувшееся tкte-а-tвte несколько однообразным и понял, что недооценивал оживление и кипучую деятельность Буэнос-Айреса. Прочитав полученные письма, я решил, что настало время возобновить активную жизнь, – все известия Внушали мне тревогу. Эулалия попыталась сопротивляться.
– Нам было здесь так хорошо. Успеешь еще заниматься делами. Я уверена, ты забудешь обо мне, едва мы приедем в Буэнос-Айрес.
Но она согласилась, что пора возвращаться, когда я объяснил ей, как представляю себе сложившуюся обстановку. Оппозиционеры будоражили народ, не давая никому ни отдыха, ни срока; бой разгорался по всей линии; президенту республики необходимо иметь на передовых постах всех, даже самых незначительных своих друзей; недовольство распространяется, несмотря на такие чрезвычайные меры, как широкое собрание молодежи, объявившей, что она будет безусловно поддерживать президента, чего бы это ни стоило.
– Я не так спокоен, как мои друзья по партии. Назревает буря, и, хотя мне терять нечего, я предпочитаю присутствовать при развитии событий, чтобы они не захватили меня врасплох.
Мы вернулись в Буэнос-Айрес, и первый мой визит был к тестю, лучшему из информаторов.
– Положение по видимости твердое, – сказал Росаэхи на своем ломаном языке. – Президент может рассчитывать на всех губернаторов провинций, на подавляющее большинство обеих палат, на всю армию и весь флот, опираясь притом на решительную, испытанную в боях полицию и на газеты, которые защищают любое его действие. Отлично, прекрасно! Все в целом как будто доказывает, что власть держится прочно, однако есть смутные признаки, свидетельствующие, что это не совсем так. Биржа неспокойна. Многие экономисты и даже простые коммерсанты находят, что государство злоупотребляет кредитом. Оппозиционные газеты усилили нападки, возбуждая в публике недоверие. Все это как будто пустяки, но кое-что означает для того, кто видит дальше своего носа. Если бы ты не был моим сыном, – добавил он, переходя на «ты» (он постоянно говорил мне, сам не замечая, то «вы», то «ты»), – я бы тебе ничего не сказал, но… тут китрить нечего… Надо, чтобы ты понял положение раньше, чем другие. Недаром я твой тесть, твой тесть Росаэхи!..
И, помолчав, он добавил:
– Надо держать уко востро. А то вдруг – бум!
Эти сообщения не очень меня успокоили, но еще больше я встревожился, увидев, что политика президента не удовлетворяет также и партию, которая привела его к власти, и что некоторые из ее наиболее выдающихся членов переходят на зимние квартиры либо, более или менее открыто, склоняются на сторону оппозиции.
«Раз крысы бегут, значит, корабль дал течь!» – подумал я.
Но если быть точным, корабль покидали не крысы, а матросы и даже кормчие. Дезертирству заметно способствовала борьба, с самого начала направленная против бывшего вождя нашей партии, по чьей воле и создалось нынешнее положение, борьба, поставившая себе целью уничтожить все следы его авторитета и влияния. Эта бесполезная и ошибочная политика привела к глупейшим крайностям. Один из ближайших сторонников президента, тог самый, кто впоследствии занимал высшие государственные посты, выступил пробив него в официозной газете, пытаясь доказать, что он просто жалкая марионетка, смешное претенциозное ничтожество, которому удалось выдвинуться только благодаря удачным обстоятельствам. Даже в военной среде наблюдалось грозное брожение. Тем временем единственное провинциальное правительство, которое оставалось верным прежнему вождю, пало, свергнутое Мнимой революцией, подстроенной общенациональным правительством при помощи переодетых в штатское военных. Некоторые члены правительственной партии Устранились и, хотя открыто не поддерживали дружбус оппозицией, дали понять, что в случае переворота не примут сторону президента. Другие решительно вступили в ряды противника.
Можно было подумать, что, увидев подобную картину и такие перспективы, я скажу: «С этим покончено», – и покину президента, чтобы не погибнуть вместе с ним, если, что было весьма вероятно, погибнет он. Однако тот, кто мог так подумать, плохо знал меня, Мои расчеты были гораздо тоньше. Мысль о переходе на другую сторону я отверг сразу же, едва лишь она пришла мне в голову, но не из страха, что в случае измены мои долги перед банком затянут у меня петлю на шее (правда, не до конца, поскольку большая часть векселей была подписана не мною), и не из сентиментальных побуждений. Просто подобная роль мне не годилась. Занимай я высокий пост, о каком мечтал, приехав в Буэнос-Айрес, будь я одним из выдающихся деятелей своего времени, меня, возможно, и привлекла бы роль героя – спасителя отечества, тем более что я мог бы принять ее, ничем или почти ничем не рискуя, – сторонники правительства, меняя мундир, не заботятся о том, чтобы предварительно вернуть все, чем попользовались, – но, зная свое относительно мелкое положение человека третьего или четвертого ранга, почти незаметного в толпе, человека, который едва ли мог рассчитывать на малейшее выдвижение в рядах противника, я понимал, что в таком маневре для меня нет никакой выгоды. Мне было полезно и по-настоящему выгодно прослыть непредусмотрительным простаком и хранить верность «делу»: так мне нечего бояться и можно многого ожидать. Наша партия по-прежнему останется у власти – во всяком случае, еще много лет, – и кроме тех, кто сейчас слишком скомпрометирует себя, все мы будем в распоряжении правительства и получим большую возможность занять высокие посты.
Мудрая политика! Впоследствии я всегда мог только радоваться ей, ибо все мои прогнозы полностью подтвердились: традиционные оппозиционеры так к власти и не пришли, перебежчики попали под подозрение и воспользовались лишь крохами, а скомпрометировавшие себя друзья президента вынуждены были на долгие годы забиться по углам в надежде, что о них забудут.
Васкес, как и следовало ожидать, зная его прошлые увлечения, одним из первых в нашей провинции перешел на сторону оппозиции. Когда в один из приездов моего приятеля в Буэнос-Айрес я спросил у него о причинах, он простодушно объяснил:
– Политика президента слишком ограниченна, основной ее порок в том, что она не удовлетворяет никого, кроме его ближайшего окружения, а это все люди недальновидные. Они убивают курицу, несущую золотые яйца. Спекулятивная горячка, охватившая многих, неизбежно пройдет, расчеты построены на песке; и при первом же крахе все обратятся против мечтателя, который завлек их в трясину скорее из слепоты, чем из дурных побуждений… И это произойдет очень скоро…
