Анна Ветлугина - Карл Великий (Небесный град Карла Великого)
— Братья, мы собрались под этими священными сводами, дабы обсудить важнейшее и труднее дело — предъявление обвинений святейшему отцу. Ради этого правового случая, исключительно милосердный и исключительно величественный господин король Карл прибыл в наш город. Посему приглашаю тех, кто желает, высказаться о преступлениях, якобы содеянных святейшим отцом.
Кто-то из врагов папы — то ли Пасхалий, то ли Кампулий (я не запомнил их лица) поднялся со своего места и раскрыл было рот, но священник ещё не закончил говорить:
— Перед началом нашего собрания выразим особое почтение господину королю Карлу, который вчера за свою верность Христовым заповедям удостоился чести стать обладателем священнейшей Иерусалимской реликвии — ключей от Гроба Господня!
Присутствующие разразились аплодисментами, а злопыхатель в растерянности уселся обратно.
— Итак, — сказал священник, когда хлопанье стихло, — прошу говорить тех, кому есть, что сказать.
Закончив, он уселся в круг. Пасхалий и Кампулий шептались, но выступать не спешили. Не решались говорить и священники. Наконец встал какой-то епископ:
— Я думаю, мы не можем взять на себя смелость судить Святейший престол, так как это сущность божественная...
— Пускай сам папа скажет! — крикнул кто-то из зала.
— Точно! — откликнулся ещё кто-то. — Поймём хоть, может ли он вообще разговаривать?
— Ему же вырвали язык! — перебил римлянин в богатом платье. — Калека вообще не может быть папой!
— Вот-вот!
Ропот в зале нарастал. Пасхалий (или Кампулий?) опять поднялся с места, но в этот момент Карл вложил в руки папе Евангелие со словами:
— Святейший отец! Призываю вас осуществить очищение тотчас же, но не на основе приговора, а только своей свободной волей.
Папа с Евангелием в руках поднялся на амвон. Лицо его выглядело смертельно бледным.
— Неужели язык у него отрос? — шепнул кто-то рядом со мной.
Понтифик положил Евангелие на амвон и, держа на нём правую руку, начал говорить:
— Общеизвестно, дорогие братья, что злые люди восстали против меня и возжелали меня изувечить; они нагромоздили против меня тяжёлые обвинения. Для выяснения обстоятельств происшедшего в этот город прибыл милостивейший и сиятельнейший король Карл. Сейчас я по собственной доброй воле в вашем присутствии клянусь перед Богом, которому известно, что у меня на совести, а также перед святым князем апостолов Петром, в чьём храме мы находимся, что не запятнан никакими предъявленными мне преступлениями. На то Бог — мой свидетель, перед судом которого мы предстанем и перед лицом которого мы стоим. Я действую так по доброй воле, дабы покончить с любым подозрением. И совсем не потому, что так сказано в церковных законах, или потому, что тем самым я хочу создать прецедент или установить правило поведения для моих преемников или наших братьев и епископов.
Когда он закончил — повисла тишина. Все оглядывались друг на друга, не зная, как реагировать. Кто-то робко захлопал, и весь зал взорвался аплодисментами. Карл тоже аплодировал. Затем он поднялся во весь свой огромный рост, и всё стихло. Король произнёс:
— Наш папа остался невредимым телесно, и Бог его духовно сохранил. Вознесём же хвалу Всевышнему!
Он запел «Те deum Laudamus» («Тебя, Господи, хвалим!»), весь зал подхватил мелодию хорала. Пасхалий и Кампулий, вскочив, начали пробираться к выходу. За ними ещё несколько человек. Но скрыться им не удалось. Воины из свиты Карла преградили им дорогу и вернули на свои места.
Суд над папой плавно перетёк в суд над заговорщиками. Римляне спорили о наказании. Одни склонялись к немедленной казни через отсечение головы, другие предлагали сделать с негодяями то, что они хотели сделать с папой — то есть — ослепить и вырвать язык. Карл молча слушал споры, потом поднял руку, враз установив тишину:
— Бог проявил милосердия к нам, защитив папу. Разве можем мы быть жестокосердными?
Помолчав немого, он продолжил:
— Все виновники должны отправиться в монастырь, чтобы в течение всей жизни усердной молитвой искупить содеянное.
И в третий раз зал взорвался аплодисментами.
Слава Богу, — сказал какой-то пожилой римлянин, сидящий рядом со мной, — теперь можно спокойно праздновать Рождество.
Глава 3
Казалось, трудно придумать событие, которое можно поставить рядом с победой Карла на том неслыханном суде над папой. Но Бог вскоре показал нам, что Его щедрость не поддаётся человеческому разумению.
В священный день Рождества Христова мы вновь собрались в соборе Святого Петра для участия в праздничной мессе под предстоятельством папы. В ходе этой мессы все преклонили колени, а Карл тогда находился перед криптой князя апостолов. И когда король поднялся с колен после молитвы — папа Лев возложил ему на голову корону, и весь собор наполнился ликованием. Римляне кричали: «Благороднейшему Карлу, коронованному Богом и мироносному императору римлян, — жизнь и победу!»
И запел хор, а папа удостоил Карла земного поклона. Римляне же трижды воззвали ко всем святым, моля заступничества для нового императора Запада.
Я видел растерянное лицо нашего короля. Для него всё происходящее явилось неожиданностью. Мне даже показалось, что он вдруг устыдился своего высокого роста и захотел исчезнуть. Но слабость эта длилась несколько мгновений. Овладев собой, он выпрямился и с благородным смирением принял завершение обряда, когда папа помазал его на царство.
После мессы Карл собрал своих сыновей и дочерей. Вместе они возложили на крипту святого Петра самые драгоценные вещи, какие имели с собой, в том числе чашу, усыпанную самоцветами, серебряный столик и золотой крест тончайшей работы.
Вечером мы с Эйнхардом подошли к Его Величеству с поздравлениями. К большому нашему удивлению, он посмотрел на нас мрачно и произнёс:
Если бы я знал заранее об этой коронации то не пошёл бы сегодня в собор Святого Петра.
Мы страшно смутились и поспешили ретироваться, бормоча что-то нечленораздельное.
— Как странно! — заметил Эйнхард. — Должно быть какое-то объяснение его недовольству...
Несколько последующих дней Карл занимался составлением дружеских посланий королям, императорам и правителям разных стран, называя их братьями. Послал он приветливое письмо и Ирине, хотя напряжение, накопившееся между ними, продолжало существовать. Собственно говоря, своим новым титулом Карл в какой-то мере был обязан византийской императрице. Незаконность её «бабьего» правления привела к тому, что императорское достоинство в Византии как бы перестало существовать. Оттого всему Риму показалось уместным признать императором Карла, столь прославленного своим величием и милосердием. В римских документах говорилось о справедливости наречения короля франков этим титулом: «с Божией помощью и по воле народа».
Эйнхард провёл эти дни с пользой. Он уже давно баловался стихосложением, а теперь суд над папой вдохновил его на целую драматическую поэму. Стихи понравились Карлу, и коротышка немедленно получил новый титул — придворного поэта. Ранее этим титулом могли похвалиться только два человека: несравненный Теодульф, в возвышенных стихах прославлявший деяния Карла, и граф Ангильберт, тайный поклонник принцессы Берты. Я же снова остался не у дел.
Зато на обратном пути мне выпала честь сопровождать нашего императора. Он велел мне ехать рядом с ним.
Мы удалялись от римских стен в молчании. Искоса, чтобы не нарушить приличий, я время от времени оглядывал знакомые черты Карла, пытаясь уловить изменения в связи с таким нежданным и выдающимся возвышением. Но ничего нового не появилось в его лице, разве только глаза смотрели чуть более устало.
— Афонсо, — сказал он мне, когда Рим истаял в голубой дымке, — сколько ещё работы нам предстоит. А Небесный Град, как редкая птица, вечно ускользает от своих строителей...
— Но разве это Рождество не приблизило вас к нему, Ваше Величество?
— По людскому разумению это так. Но у Бога свои законы. Мы видим Его замысел словно обратную сторону богатого ковра, состоящую из хаоса цветных нитей. И только на небе нам будет дано увидеть настоящий узор.
Он задумчиво провёл рукой по гриве жеребца и продолжал:
— Всю жизнь я боролся за единство христиан. Мы выверяли тексты Писания, отбирали лучшие церковные песнопения из разных краёв с тем, чтобы сделать единый сборник. Чтобы любой христианин, вошедший в любую церковь от Саксонии до Испании, чувствовала бы себя дома.
— Но это же получилось у вас?
— Да, это получилось. И получилось поддержать братьев-единоверцев в заморских странах. И страна наша неуклонно крепнет, но...
