Людмила Третьякова - Рассказы веера
Кука Любови Ивановны уже сжимала визитку с золотым обрезом, но она даже не заглянула в нее, всецело доверяясь своему собственному чутью.
В магазине волгарь с помощью прелестной спутницы решил все мучившие его сомнения, и два приказчика отнесли в его экипаж целую груду коробок и свертков.
...Обед в ресторане Кюба был изыскан, а номер в четыре комнаты с окнами на Мойку в Демутовом трактире исключительно элегантен.
– Я знаю, что в городе есть более шикарные апартаменты, но всегда останавливаюсь здесь, поминая в душе незабвенного Пушкина, – прочувствованно говорил новый знакомый госпожи Голубцовой, сидя с бокалом шампанского на ковре возле огромной кровати, где ей было так тепло и уютно.
– Да уж... – задумчиво отозвалась Любовь Ивановна, подперев рукой головку с растрепавшейся косой. – Он и сам, я слышала, тут жил, и жену после свадьбы сюда привез: первой красавицей Петербурга стала.
– Теперь, я думаю, это место по праву принадлежит вам, – галантно отозвался владелец флотилии.
...В этот вечер Любовь Ивановна, дыша шампанским и с загадочным блеском в глазах, вернулась домой поздно. В ее руке болталась круглая коробка с модной шляпкой. Какое счастье, что брата не было дома: он предупредил, что приглашен в Полюстрово на писательскую пятницу, а это означало, что ранее воскресенья его и ждать нечего.
Женщина, нанятая присматривать за сыном Любови Ивановны, была недовольна задержкой хозяйки, но, получив жалованье, которое давно не могла вытребовать, без лишних слов удалилась.
Любовь же Ивановна села на диван и принялась пересчитывать кредитки, переданные ей при прощании смущенным волгарем.
Как ей повезло, что этот человек приезжий! Был – и нет его. Словно все случилось во сне, и лишь эти, очень нужные деньги оставались счастливой явью.
Слишком взволнованная, чтобы улечься спать, Любовь Ивановна сдернула с коробки муаровую ленту и, бросив на пол шуршащую розовую бумагу, со шляпкой в руках поспешила к зеркалу.
Как ловко пристроился на ее голове этот маленький пустячок – кусочек фетра с битой крапинками темно-синего бархата вуалеткой! Сквозь нее проглядывало бледное нежное лицо – Любовь Ивановна залюбовалась собой.
Потом она долго не могла заснуть, перебирала в памяти все подробности прошедшего дня, обдумывала их и в конце концов пришла к выводу: как раз было бы неплохо, чтобы этот славный знакомый с его флотилией оказался человеком не пришлым, а петербуржцем. Время от времени они могли бы встречаться в такой милой и приятной обстановке, как сегодня. Но если этому не дано случиться, то все равно хорошо: маленькое, неожиданное приключение словно пробило брешь в глухой стене ее беспросветного существования. Нет уж, теперь она знает, в каком направлении следует действовать.
«Нет ничего опаснее первого успеха», – утверждала французская писательница XIX столетия Дельфина де Жирарден. А уж эта дама знала, о чем говорила.
...Через пару дней Любовь Ивановна снова вышла на прогулку, не имевшую, впрочем, желанных последствий. Это нисколько не обескуражило ее. Она взяла за правило совершать подобный моцион каждый день, отправляясь только в самые фешенебельные места. Казалось, в отдалении от ее мерзкой квартирки даже воздух имел целительные свойства: Любовь Ивановна выглядела посвежевшей и похорошевшей. Выражение заботы и раздражения покинуло ее лицо, что было весьма кстати для задуманного переворота в жизни, – мужчины как огня боятся дамской нервозности.
Тратя первый гонорар как можно аккуратнее, Любовь Ивановна все же облюбовала себе местечко возле широкого окна в нарядной кондитерской. Взяв что-нибудь из сладкого, она сидела, мечтательно глядя поверх крыш на облака, весело бегущие под напором невского ветра.
...Никто не знает, каким именно образом Любовь Ивановну заметили и кто именно: Шарлотта ли Федоровна, кто-то из ее товарок или какой-то господин, привлеченный загадочным видом незнакомки в изящной шляпке с вуалеткой.
Одно можно сказать с уверенностью: всего за несколько месяцев госпожа Голубцова, начав с малопочтенного фланирования по столичным проспектам и бульварам, обрела даже среди великосветских кавалеров репутацию обворожительной и дорогой куртизанки.
Ее имя сделалось известным и титулованным дамам, которые, несмотря на все отвращение к пороку, о чем они время от времени громко заявляли, все же испытывали некий интерес к «особам известного сорта», обсуждали их, появлявшихся везде, кроме особняков знати, и, стараясь быть справедливыми, не отказывали многим из них ни в красоте, ни во вкусе, ни в хороших манерах.
Однако преуспевание тех, кто, «окруженный блеском и роскошью, существует для чистых и зажиточных бар», писал в «Истории русской женщины» литератор XIX века С.С. Шашков, обычно продолжалось не более пяти лет. За этот период, по его наблюдениям, состав столичных «камелий» полностью обновлялся. Вероятно, «гетеры современного мира», как он их называл, и сами чувствовали, сколь недолог их век, и вся их жизнь ежедневно строилась «на искусстве разорения» своих ухаживателей.
Бриллианты, цветы, кружева,
Доводящие ум до восторга,
И на лбу роковые слова –
«Продается с публичного торга».
Прожив несколько безбедных лет, по мере увядания своих прелестей, которые при разгульном образе жизни изнашиваются очень скоро, «камелия» постепенно теряет свою ценность, спускается все ниже и ниже по лестнице проституции до тех пор, пока в качестве совершенно бросового товара не попадает в тот омут, в котором влачат жалкое существование полунагие, голодные, сгнившие в «венере» женщины, продающиеся за три копейки, да и то только при особенно счастливом случае.
Такое будущее ожидало и Любовь Ивановну. Она не могла не сознавать столь ужасающей перспективы.
Конечно, ей, как и многим ее подругам по «ремеслу», хотелось некоего постоянства. Женская натура давала о себе знать: появлялась привычка, желание обрести хоть жалкое подобие семейных взаимоотношений с очередным покровителем, которому как раз претило всякое однообразие. Наступало расставание, более или менее прилично обставленное. Делать нечего, в этом мире надо жить по его законам. И Любовь Ивановна продолжала показываться в публичных местах, знакомилась, прикидывалась, просчитывала наперед, что можно ждать от следующего «милого друга».
...В своем исследовании, посвященном королевам «древнейшей профессии», англичанка Джоанна Ричардсон знакомит читателя с теми нюансами – весьма значительными, – которые определяли положение этих женщин в обществе, их статус, а в конечном счете всю их жизнь, полную невероятных взлетов и безвозвратных падений в бездну.
«Куртизанка – меньше, чем любовница, но, конечно, не проститутка, – пишет Ричардсон. – Куртизанка не любовница, потому что ее любовь продажна, а не проститутка, потому что сама выбирает клиентов-любовников. Профессия куртизанки – любовь, а ее клиенты – как правило, люди очень знаменитые (и, добавим, высокородные. – Л.Т.).
Куртизанкой могла стать и порядочная женщина, в силу житейских передряг кинувшаяся во все тяжкие, либо молодая девушка весьма простого происхождения, понявшая, что единственная возможность заработать состояние – пустить в ход свои чары, либо актриса, признавшая, что ей не хватает таланта, и бросившая театр, либо, наконец, авантюристка, влекомая жизнью, полной приключений.
Но какого бы происхождения ни была женщина, какую бы цель она ни преследовала, она должна уметь ловко продавать свои услуги.
Профессия куртизанки жестока. В определенном возрасте она либо разбогатеет и достойно – а иногда и блистательно – выйдет замуж, или преждевременно состарится, останется бедной и одинокой».
Это короткое слово «или» как водораздел между двумя вариантами судьбы: один – погибельный, другой – похожий на сказку. Жизнеописания тех несчастных, которым было суждено первое, могли бы составить целую библиотеку, но они редко кого интересовали, и, оставшись безымянными, покорно и навсегда уходили в небытие. Биографии же тех, кто наперекор своей постыдной профессии умудрился вписать свои имена в историю, поместились бы в одном томе. Но следует признать, что именно эти дамы, при всех своих пороках, не могут оставить равнодушными. Хотя бы потому, что из той бездны, куда их ввергли обстоятельства или собственная воля, чаще всего их вызволяли мужская любовь и преданность. Несмотря ни на что. Наперекор всему. Иногда себе на погибель. И другой силы, кроме любви и преданности, способной отвоевать место под солнцем для презираемой обществом женщины, нет.
Так случилось и с Любовью Ивановной.
6. Дорогая Любовь Ивановна
