Паулина Гейдж - Искушение богини
– Тише, вы все! Сядь, Джехути! Разве мы не доверяем Аахмесу пен-Нехебу, любимому советнику нашего отца? Разве его суждение не здраво?
Джехути опустился на место, по-прежнему что-то бормоча и бросая мрачные взгляды на пен-Нехеба. Старик и ухом не повел.
– Нехези чернокожий, это верно, – сказал он, – но не нубиец. Он родился на египетской земле. Его мать служит матери нашего фараона, прекрасной Мутнеферт, а отец был рабом, которого Инени привел с собой из одного похода в качестве добычи. Нехези в армии с младых ногтей. Я считаю его гением. Он молчалив и может даже показаться бесчувственным, но в искусстве владения луком, топором и копьем ему нет равных, к тому же у него холодный и дальновидный ум.
Хатшепсут позвала Дуваенене.
– Найди этого человека и приведи ко мне, немедленно, – приказала она.
Глашатай ушел, все молча ждали его возвращения, не отваживаясь сказать что-либо. Сен-Нефер достал коробочку с леденцами и запихнул пару конфет в нежный, точно девичий рот, Яму-Нефру полировал ногти. Но остальные сидели в неловком молчании и ждали, хотя горны уже протрубили полдень и головы у всех кружились от усиливающейся жары.
Наконец главный глашатай вернулся и привел Нехези. На того посмотрели, не скрывая любопытства. Он был высок, выше всех в зале, и черен как ночь, когда дует хамсин. Набедренная повязка казалась жалким и неуместным клочком белой материи на теле колосса, при каждом движении бугрившемся мышцами. Кожаный шлем, тоже белый, подчеркивал величественность широкого плоского лица, гладкого и лоснящегося. Прямизна носа, однако, говорила о присутствии египетской крови. Толстые губы были твердо и решительно сжаты. Собравшихся Нехези словно не видел, глядя в стену за их головами. Если он и заметил ухмылку Джехути, то вида не подал.
– Подойди ближе, – велел ему Тутмос. Мягко, точно скользя по полу, Нехези сделал два шага вперед; его босые ноги покрывала пыль плаца. Колчан с тремя стрелами все еще был перекинут через его плечо.
– Сколько ты уже служишь в армии? – спросил его Тутмос, голос фараона был сама доброта.
Нехези, не задумываясь, прогудел в ответ:
– Пятнадцать лет, ваше величество.
– И какое у тебя звание?
– Командир ударного отряда. Еще я тренирую колесничих и обучаю царских храбрецов.
Ровный, безразличный тон, которым он это сказал, произвел впечатление на мужчин. Сенмут с уважением поглядел на негра. Царскими храбрецами называли армейскую элиту, самых отборных солдат, возглавлявших любую атаку и державших ответ лишь перед фараоном. Даже с лица Джехути сошла презрительная гримаса.
– А в настоящем бою ты был? – спросил Юсер-Амон. Нехези нетерпеливо дернул могучим плечом.
– Войны не было с тех пор, как я поступил в пехоту, – сказал он, – но набегов и пограничных стычек я повидал без счета. Мой ударный отряд никогда не терпел поражения.
В его голосе не было хвастовства; он просто перечислял факты.
– А о стратегии ты что-нибудь знаешь? – спросила Хатшепсут.
Нехези отрицательно покачал головой.
– Я рожден для того, чтобы воевать, – сказал он, – и я нутром чувствую, когда войска расставлены правильно, а когда нет, но только во время боя. Переносить свои мысли на карту я не умею.
Заговорил Аахмес пен-Нехеб. До сих пор он тихо забавлялся, наблюдая за реакцией, вызванной его протеже. «Молодым аристократам пойдет на пользу, если они узнают вкус настоящей крови и смерти под командой такого, как он», – думал старый солдат.
– Ваше величество, я уже сказал, что пойду с армией в качестве советника. А Нехези будет командовать на поле боя. Я уверен, если мы с ним вдвоем возьмемся за это дело, битва, можно считать, уже выиграна.
Все рассмеялись шутке, и атмосфера в зале разрядилась. Тутмос зевнул.
– Значит, решено. Или еще нет?
Он с тревогой глянул на Хатшепсут. Она кивнула.
– Думаю, да. Хапусенеб, твоя задача – собрать войска и обеспечить их едой и оружием. Прикажи разбить лагерь к югу от города, выступать будете оттуда. Как следует подготовь офицеров, Аахмес и Нехези тебе помогут. Писцы воинских сборов, пехоты и распределения в твоем распоряжении. Нехези, тебя я назначаю генералом. Но помни, это назначение – аванс в счет будущей службы и верности твоему царю и мне лично. У тебя есть какие-нибудь сомнения? Тебе предстоит сражаться со своими соотечественниками, кушитами.
– Я сражался с ними и раньше, – ответил он ровным голосом. – Враги Египта – мои враги. Я служу только Египту, каждый день моей жизни.
Казалось, новое назначение ему абсолютно безразлично, и Хатшепсут с трудом подавила дрожь. Никогда еще она не видела такого хладнокровного человека.
Всем, кроме Сенмута, Хапусенеба и Юсер-Амона, было позволено разойтись по своим делам, и люди устремились прочь из зала, радуясь возможности размять ноги. Выходя, они на мгновение задерживались у дверей, обсуждая предстоящий поход, потом расходились каждый в свою сторону. Никто не сомневался, что царица сама будет следить за подготовкой к операции. Ни одно действие не останется без внимания.
Пока молодые люди ждали, Хатшепсут подошла к Тутмосу, который как раз направлялся в сад. Она отвела его подальше от своих министров.
– Тутмос, ты поведешь войска? Вид у него сразу стал жалкий.
– Почему это я? – с вызовом спросил он. – В Египте полно способных генералов, а уж капитаны просто кишмя кишат. Ты не хуже меня знаешь, что воин я никудышный. Пусть войска возглавит Хапусенеб.
– Хапусенеб будет командовать своим эскадроном, к тому же ему предстоит готовить всю кампанию. Так ты не поедешь, Тутмос?
Тут он взбунтовался.
– Нет, не поеду! Где это видано, рисковать драгоценным телом фараона без всякой нужды!
– Но нужда есть! – настаивала Хатшепсут. – Солдаты должны видеть тебя, грозного, в боевом облачении, ты должен вести их за собой, вселять храбрость в их сердца!
– Ты прямо как моя мать, – огрызнулся Тутмос в ответ. – Но я все равно не поеду! Не дальше Асуана, да и то в носилках. Там дождусь возвращения армии, приму полагающиеся мне почести и оглашу судьбу пленников. Но в битву я не пойду!
Она отвернулась от него, исполненная отвращения.
– Тогда поеду я! Народ Египта увидит и узнает, что его царица достойна его!
Он был шокирован.
– Ты с ума сошла! Ты же никогда не видела человеческой крови, не знаешь, что такое опасность. Думаешь, ты сможешь маршировать наравне со всеми, умирать от жажды вместе со всеми, спать на земле, как все?
– А ты? – набросилась она на него. – Во имя бога, Тутмос, у тебя что, совсем гордости нет? Я умею бросать копье и стрелять из лука. Я могу перегнать любого колесничего в армии! Я доверяю своим людям. Они меня не предадут. Они меня любят.
– Тебя все любят, хотя ты и сумасшедшая. Даже я, – проворчал Тутмос.
В раскаянии Хатшепсут положила руку ему на плечо.
– Пойми, я должна поехать, если ты не хочешь, – мягко сказала она. – Мне ничто не грозит. Меня будут окружать самые выносливые воины и меткие стрелки Египта. Поедем вместе, Тутмос! Покажем Египту и людям Куша сияние славы фараонов древности!
Фараон стряхнул ее руку и зашагал прочь.
– Ты сумасшедшая, точно сумасшедшая, – бросил он через плечо.
С пылающими щеками, тяжело дыша, Хатшепсут резко развернулась и зашагала к ожидавшим ее мужчинам.
– Я иду в Нубию вместе с войском, – заявила она.
Не веря своим ушам, они уставились на нее.
Сенмут в тревоге воскликнул:
– Нет, ваше величество, вы не должны! Поле сражения не место для царицы!
Она ответила ему странной улыбкой.
– Я не царица, – сказала она таким ледяным тоном, что у него по спине мурашки побежали. – Я бог, начало всех начал, и не произноси при мне слово «должна», Сенмут. Я хочу ехать. Я сама возглавлю войско фараона. Мой знаменосец будет идти впереди меня; царские храбрецы и Нехези – сзади.
– Тогда позвольте мне говорить по-иному.
Страх за нее сделал его отчаянным. Он видел, как в ее глазах вспыхнул огонек своеволия.
– Если вы погибнете, что станет тогда с Египтом? И кто будет править, пока вы будете сражаться?
– Я не погибну. Я знаю это. Амон защитит меня. А ты, Сенмут, будешь править в мое отсутствие. Юсер-Амон, будешь ему помогать. Я знаю, что ты не создан для войны.
Она стремительно повернулась.
– Сенмут, я объявляю тебя Эрпаха.
Слова прозвучали неожиданно, почти отрывисто. Мужчины смотрели на нее, утратив дар не только слова, но и мысли.
Сенмут слышал ее слова будто издалека. Он снова почувствовал, как теплые крылья судьбы простерлись над ним, касаясь его своими судьбоносными перьями. Он взглянул в ее огромные темные глаза, точно наклонился над бездонной, полной опасностей пропастью.
Хатшепсут коснулась его лба, плеч и груди, чувствуя, как колотится его сердце под ее пальцами. Хотя губы ее дрожали, она засмеялась.
– Все равно я рано или поздно сделала бы это, – сказала она, – ибо ты доказал свою верность, служа мне. Но это должно было произойти сейчас, сегодня, ибо, уходя в поход, я не могу оставить вместо себя человека без роду без племени. Отныне ты – Эрпаха, наследный князь Фиванский и всего Египта, как и твои дети после тебя. Я, Хатшепсут, возлюбленная Амона, дитя Амона, царица Египта, объявляю об этом.
