Мишель Моран - Последняя принцесса Индии
– Я знаю, что у тебя мой перстень, – сказала она.
Розовая ангаркха, скользнув по ее телу, упала грудой шелка на пол. Без одежды она была даже красивее. Именно таким образом она могла убедить Гопала доставлять для нее письма.
– Верни мне его.
– Я видела, как ты передавала перстень Гопалу.
Плечи ее напряглись. Кахини нагнулась, взяла другую ангаркху, из мягкого хлопка, и, вытянув руки, уставилась на нее так, словно решала, нравится она ей или нет. Наконец Кахини оделась.
– И это все?
– Нет. Я видела, как Садашив вернул тебе перстень обратно. Я читала письмо, в котором он спрашивал, в опасности ли ты и когда он может приехать.
– Ты крала мои письма? – удивилась она. – Раджаси!
Я потянулась к рукоятке кинжала, висевшего у меня на поясе.
– Не бойся. Твоей драгоценной жизни в моем присутствии ничего не грозит.
Из зала рани пришла Раджаси.
– Сита считает, что я в сговоре с Садашивом против рани.
В ее устах это прозвучало как полнейшая, ничем не оправданная чушь, но даже Раджаси теперь не доверяла Кахини.
– Зачем ты просила сохранить ему жизнь?
Лицо Кахини стало мертвенно-бледным.
– Ты тоже считаешь меня предательницей?
Когда Раджаси ничего ей не ответила, Кахини кинулась к столику, на котором стояла статуэтка Дурги, вырезанная моим отцом.
– Хорошо! А теперь посмотрим, какие тайны прячет наша маленькая ганвар, – кивнув в мою сторону, сказала она. – Покажи, что у тебя в тайнике.
Уверена, что на моем лице отразилась не меньшая растерянность, чем на лице Раджаси.
Кахини, схватившись за голову мурти, отломила ее. Внутри, там, где прежде лежали четки отца, находились сушеные зеленые листья и белые цветки. Я приблизилась к Кахини, желая получше рассмотреть.
– Болиголов! – выкрикнула она обвинение. – Я узнаю убийцу с первого взгляда.
Посмотрев в мою сторону, Раджаси произнесла:
– Ты брала чинить мурти, Кахини. Я не знаю, какую игру ты затеяла, но сейчас опасные времена.
Голос Кахини зазвучал неестественно низко:
– Я не знаю, что прячешь ты, Раджаси, но это яд.
Я выхватила у нее мурти и вытряхнула ее содержимое из окна.
– Ушло так же таинственно, как пришло.
Раджаси и я оставили Кахини одну в дургавасе, но я, признаться, была напугана. Кахини подбросила мне болиголов. При мысли о том, что она посмела осквернить лик Дурги, я почувствовала закипающую во мне злость. Мне хотелось изобличить предательство, в котором я теперь не сомневалась, но потом я вспомнила, как поступила рани в тот единственный раз, когда я посмела критиковать Кахини в ее присутствии. Я тогда высказала свои опасения насчет лекаря, которого может выбрать Кахини, и все мои тревоги были отметены в сторону. Возможно, то же самое повторится и на сей раз.
Вечером, улучив удобный момент и оставшись с Джхалкари наедине, я спросила ее, каковы признаки отравления болиголовом.
– Понятия не имею. Может, Моти знает, – сказала Джхалкари. – А что ты думаешь о Кахини?
– Думаю, что ей нельзя доверять.
Я не стала вдаваться в дальнейшие объяснения и сразу же подошла к Моти, чтобы попросить ее рассказать мне о болиголове. Сидевшая рядом с ней музыкантша лениво бренчала на вине и пела. Голос ее заглушал наш разговор, поэтому никто не смог бы нас подслушать.
– Это сильный яд, – сказала Моти. – С помощью болиголова можно постепенно убить человека, и никто даже не догадается. Жертва часто блюет. У нее странное сердцебиение. Потом наступает паралич, а за ним смерть.
Я вспомнила о смерти маленького Дамодара, а потом мне пришло в голову, что смерть раджи мало чем отличалась от смерти его сына. Неужели Кахини не только предательница, но и, возможно, убийца?..
Тем вечером Джхалкари несколько раз пыталась заговорить со мной, но я все время отмахивалась:
– Не сейчас. Слишком много ушей.
– Лезь ко мне под одеяло, – предложила она. – Здесь нас никто не подслушает.
Я забралась к ней в кровать. Джхалкари укрыла нас с головой. Если Кахини не спит, она догадается, о ком мы разговариваем.
– Я думаю, что Кахини убийца, – зашептала я.
А потом я поведала Джхалкари все о Гопале, перстне и болиголове, обнаруженном в моей мурти.
Я ощутила, как напряглось тело подруги.
– Ты кому-нибудь еще об этом рассказывала? Говорила Арджуну?
– Разумеется, нет. А если я ошибаюсь?
– Не ошибаешься, Сита. Сегодня ночью Арджун стоит на часах у дверей покоев рани. Ступай к нему сейчас же.
Я оделась и в свете полной луны увидела, что кровать Кахини пуста. Куда она пошла? Она что, у рани? Пытается отравить нашу госпожу раньше, чем я успею изобличить ее?
Стук подошв моих сандалий по мраморному полу разбудил нескольких стражей, которым, вообще-то, полагалось бодрствовать, но Арджун у дверей спальни госпожи не спал.
– Что случилось? – первым делом спросил он.
– Кахини у рани?
– Сегодня не приходила. А в чем дело?
Я остановилась и перевела дыхание. Затем увлекла мужчину подальше от двери, ведущей в спальню госпожи, и завела его в нишу в стене, в которой стояла статуя бога Шивы в ареоле золотого пламени. Я рассказала ему то, что до этого уже рассказывала Джхалкари, добавив, что Кахини улизнула из спальни.
– Думаешь, я ошибаюсь? Перед свадьбой слуга изобличил ее с письмом к любовнику. После этого вместо замужней женщины она стала дургаваси. Спустя два дня слугу, изобличившего Кахини, нашли мертвым в водах Ганга… Она что, убивала даже в столь юном возрасте?
– Не нужно особо сильного воображения, чтобы представить, как Кахини мостила себе дорожку к трону. Она – рани, а Садашив – раджа, – сказал Арджун, – если, конечно, она со временем не собиралась отравить также Садашива. Вдовствующая рани, не совершившая сати, пользуется большой свободой.
Кахини убила Дамодара. Она убила раджу, своего двоюродного брата. Я вспомнила о родной бабке, которая взяла меня с собой в храм Аннапурны, чтобы продать в девадаси.
– Ты перестал верить в крепость семейных уз? – спросила я.
– Когда доказательства неопровержимы, то сложно переубедить себя в обратном. Если Кахини умна, она понимает, что теперь за ней следят. Она наделала глупостей, показав болиголов, спрятанный в твоей мурти. Она надеялась, что Раджаси поддержит ее, решив, что ядовитое растение положила в статуэтку ты.
Я сплю в одной комнате с женщиной, убившей раджу Джханси и его сына Дамодара, которому исполнилось всего несколько месяцев! Она убила самое невинное существо на свете… Как бы сложилась его жизнь, если бы не Кахини? Прах Дамодара не был бы брошен в воды Ганга. Ребенок остался бы жив и радовал свою мать. А как бы сложилась жизнь маленького мальчика, теперь занявшего его место? Он бы остался жить со своей настоящей матерью, уютно прижимался к ее груди и был в полной безопасности. Я думала обо всех жертвах Кахини, чьи жизни она разрушила. Почему она не попыталась отравить и меня?
Двое мужчин, появившись на лестнице, отвлекли меня от тягостных мыслей. Один был стражем, другой – гонцом. Арджун и я отпрянули друг от друга. Сама мысль о том, какими мы, должно быть, предстали в их глазах, была мне неприятна.
– Вести из Канпура, – сообщил страж.
Уголки рта мужчины обвисли, словно к ним привязали крошечные грузики, и придали его лицу еще больше мрачности.
– Рани спит, – сказал ему Арджун.
– Разбудите ее. То, что сообщит этот человек, имеет огромное значение.
Арджун стучал до тех пор, пока Сундари не ответила из-за двери. Ясно было, что ее разбудили.
– Гонец из Канпура, – сообщил Арджун. – Говорит, что это срочно.
– Я привез письма из Канпура от Сагиба, – сообщил гонец.
Спустя некоторое время к нам вышла рани.
Гонец шагнул вперед, поклонился, коснувшись ее ног правой рукой, выпрямился и протянул рани два письма. В пляшущем свете масляных светильников госпожа развернула одно из писем и нахмурилась.
– Не понимаю, почему он в Канпуре, – произнесла она. – Он же намеревался идти на Дели, возвращать власть низложенному падишаху Бахадуру.
Рани продолжила чтение. Сагиб не дошел до Дели, а решил взять штурмом Канпур. Осада засевших в Канпуре британцев заняла три недели.
Рани, не в силах читать дальше, передала письмо Арджуну, и тот продолжил:
– «Было убито около трех сотен британцев, включая женщин и детей».
Сагиб клялся, что организовал безопасный проход британцев на север до города Аллахабад. То, что случилось потом, – всецело вина Азимуллы-хана.
Сагиб направил британцев к берегам реки Ганг, который как раз разлился. Их ожидали сорок лодок, но течение было настолько быстрым, что переправляться на них было невозможно. Азимулла-хан потерял терпение и начал кричать, что, если британцы тотчас же не уберутся восвояси, всех их убьют. Поднялась паника. В наступившей сумятице послышались выстрелы. Тантия Топи, генерал Сагиба, отдал приказ убить всех мужчин британцев. В плен захватили сто двадцать женщин и детей.
