Алла Бегунова - Тайна генерала Багратиона
Обед подали в два часа дня в Кабинете. Там обыкновенно накрывали стол, если собиралась совсем небольшая компания. Сегодня, 8 августа 1810 года, здесь присутствовала Мария Федоровна, ее брат принц Евгений Вюртембергский, имевший чин генерала русской армии, статс-дама графиня Ливен, дежурная фрейлина Мария Бенкендорф и князь Багратион.
Император Александр Первый в сопровождении генерал-адъютанта приехал немного позже, ко второму блюду, каковое у вдовствующей императрицы всегда выбиралось из русской кухни. В данном случае — мясо по-казачьи, то есть с вареным тестом, и кулебяка с начинкой из дичи. После говядины лакеи сменили напитки. Появился пунш и вина «Шато Лафит» и «Сент-Эстер».
Государь пребывал в отменном расположении духа и выглядел прекрасно. Он был одет в темно-зеленый мундир своего любимого лейб-гвардии Семеновского полка с высоким — до мочек ушей — голубым воротником, украшенным фигурной золотой вышивкой, разной для всех воинских частей гвардии. Цвет воротника очень подходил к его ясным голубым глазам, светлым волосам, удивительно белой коже лица. Александр Павлович с готовностью обращал ласковый взгляд к каждому из гостей его матери, когда они начинали говорить.
Пить кофе и курить сигары мужчины отправились на веранду с колоннами. Оттуда Багратион и Александр перешли в библиотеку, комнату, уставленную застекленными книжными шкафами, с удобными креслами, обитыми кожей, и овальным столом. Массивные двери закрывались плотно и совершенно не пропускали звуков снаружи. Это помогало полному уединению. Казалось, будто в библиотеке звучат лишь голоса авторов древних манускриптов и современных книг в основном немецких и французских.
Император и генерал от инфантерии остановились у стола. Опершись руками о его крышку, самодержец произнес первую фразу в том разговоре, который ждал и страстно желал Багратион:
— Я слышал, князь, вы отлично провели полтора месяца в Вене.
— Да, ваше величество. Мой отпуск наполнен был событиями разными, веселыми, увлекательными и не очень.
— К сожалению, некоторые из них уже нашли отражение в дипломатической переписке между Францией и Россией, — заметил император.
— Что вы имеете в виду, ваше величество?
— Ноту протеста, врученную министром иностранных дел Франции Жаном-Батистом де Шампаньи, герцогом Кадорским, нашему послу в Париже князю Куракину. Герцог с возмущением пишет, что, будучи в Вене, вы и ваш адъютант склонили к побегу чиновника Игарри, переводчика и секретаря персидского посла. Оный чиновник выкрал у посла некий документ государственной важности.
— Да, ваше величество, — сразу признался Багратион. — Но, черт возьми, как они об этом узнали?!
Александр Павлович усмехнулся. Его позабавила горячность генерала.
— Очень просто, любезный князь, — сказал монарх своему подданному. — Этого перса каким-то невероятным образом вычислили и сумели задержать сотрудники французского консульства в Бухаресте. При нем они обнаружили два ваших письма, где Игарри описан как дезертир, желающий перейти на русскую службу, и рекомендован графу Каменскому с наилучшей стороны.
— Значит, нашли мои письма, — глухо произнес Петр Иванович и опустил голову.
— Именно так, ваше сиятельство, — ответил Александр Первый. — Теперь герцог Кадорский требует, чтоб я предал вас суду за поведение, несогласное с видами и намерениями российского правительства. Он упирает на то, что Россия, подписав Тильзитский договор, сделалась союзницей Франции в ее справедливейшей борьбе за власть над миром и против гнусных коварных англичан.
— Жаль только, что при том сами французы нашими союзниками не стали! — рубанул с плеча князь Петр, уловив насмешку в тоне царя.
— Нет, не стали, — тотчас согласился с ним император. — А у вас есть доказательства?
— Да, ваше величество. Тот самый секретный франко-персидский протокол, который выкрал у них Игарри.
— Интересно бы взглянуть на него, — монарх как-то заговорщицки покосился на генерала от инфантерии.
— Он здесь, мой государь!
С этими словами Петр Иванович извлек из внутреннего кармана мундира смятые листы, испещренные черными строчками, положил на стол перед самодержцем и начал торопливо разглаживать ладонями их сгибы и углы.
Царь взял первый лист с заголовком. Он не спеша прочитал весь протокол, до последней строчки. Затем обратил внимание на то, что копию заверили два человека. Граф Разумовский и княгиня Багратион поставили на ней оттиски своих фамильных перстней-печаток и расписались под фразой: «С подлинным верно».
— Неужели ваша очаровательная супруга действовала в Вене заодно с вами? — спросил Александр Павлович.
— Конечно, ваше величество. Вовсе не адъютант, как они вам доносят, помогал мне в щекотливом деле. Драгоценная моя Екатерина Павловна, применив особую хитрость, склонила перса-переводчика к побегу.
Государь улыбнулся с довольным видом:
— О, я знал, прелестная Катиш оправдает мои ожидания. У нее большие способности. С детства она была ребенком незаурядным.
— Да, я очень благодарен ей, ваше величество, — подтвердил Багратион, хотя слова о царских ожиданиях его несколько удивили.
Александр Павлович, размышляя об открывшихся ему сейчас новых обстоятельствах, медленно прошелся между книжными шкафами раз-другой. В стеклах, скрывающих книги и в полумраке библиотеки приобретших качества зеркал, отразилась его высокая стройная фигура, лицо с тонкими чертами, руки, сложенные за спиной. Петр Иванович, ожидая государева решения, неподвижно стоял у стола.
— Если бы вы, любезный князь, доставили сюда не копию, а оригинал сего поистине предательского сговора за нашей спиной между Наполеоном и шахом Фетх-Али, то я бы знал, ЧТО мне надо сделать! — мечтательно произнес император.
Багратион с сожалением покачал головой:
— Я приложил старания, ваше величество. Но не вышло.
— Да, вы рискнули. И все-таки не вышло. Что делать, в разведке слишком велика роль случайностей. А так бы герцог Кадорский и его заносчивый повелитель-выскочка получили бы от нас сильнейшую оплеуху. Мы, воспользовавшись секретным франкоперсидским протоколом как поводом к действию, наверное, замахнулись бы на этот проклятый Тильзитский договор, кабальный, абсолютно невыгодный для России.
— Копия документа, конечно, не имеет той силы и не подходит для серьезного дипломатического демарша, — согласился генерал, собирая листы со стола и сворачивая их в трубочку.
— Нет, оставьте это мне, — распорядился император. — Мы посоветуемся, как использовать такие ценные бумаги. Может быть, они пригодятся для конфиденциальной работы.
— Какие приказания вы дадите мне, ваше величество?
— Поскольку Тильзитский договор пока не расторгнут, то я должен делать вид, будто письма из Франции меня по-настоящему заботят, будто я разгневался на вас, мой дорогой Багратион, — император остановился перед Петром Ивановичем и ласково улыбнулся ему.
— Сие понятно, государь, — кивнул генерал.
— Само собой разумеется, никакого суда не будет. Нелепое требование герцога Кадорского есть вмешательство во внутренние дела Российской империи. Пусть Наполеон отдает подобные приказы своему тестю, немощному Францу Габсбургу! — Александр Павлович, видимо, начал сердиться при одной мысли о беспредельном французском нахальстве. — Сто лет нога вражеского солдата не ступала на землю России. Наш народ, в отличие от европейцев, не привык склонять голову перед иностранными завоевателями. Да, мы готовимся к войне с ними. Реформы в армии идут, но они далеко не закончены. Нам многое предстоит сделать, а времени так мало!
Государь, расхаживая по комнате, принялся рассказывать потомку грузинских царей то, что тот знал сам, о чем догадывался или уже слышал. Перебивать самодержца не рекомендовалось. Да и аудиенция не была закончена. Багратион еще не удостоился окончательного царского вердикта. Наконец Александр Павлович вспомнил об этом и сказал:
— Вас, любезный князь, я попрошу пока не появляться ни при дворе, ни в свете. Займитесь лейб-гвардии Егерским полком. Потом попросите новый отпуск, поезжайте в Москву. Кажется, у вас там есть родственники. Новое назначение последует. Поверьте царскому слову, оно будет соответствовать вашему таланту полководца, авторитету в армии, вашей, известной всем, приверженности к службе и любви к обожаемому Отечеству.
Новости, особенно — скандальные, связанные с каким-нибудь известным человеком, распространялись в столичном обществе с небывалой скоростью. О них судачили в гостиных, шептались в театрах и на концертах, болтали на балах. Когда герой очередной сомнительной истории появлялся в свете, это вызывало бурное оживление у сплетников. Тут уж каждый старался высказать свое мнение, часто ни на каких фактах не обоснованное.
