Фаина Гримберг - Княжна Тараканова
– Предупредите Маке и Понсе, что мы едем в Аржантей. Пусть они не думают, будто мы скрываемся.
Да, в Аржантей, на весеннюю реку. Впрочем, было еще рановато для загородных пикников. В Аржантее она упражнялась в стрельбе из пистолета, наняла хорошую лошадь и много ездила верхом. Луга зазеленели. Весна всегда оказывала на нее хорошее действие, бодрила, веселила, вселяла надежды, туманные, но надежды.
– Ты лихая девка! – сказал ей Шенк грубовато и на немецком языке.
Они пробыли в Аржантее почти месяц. Она послала письмо де Марину, не надеясь на ответ. Она приглашала старого маркиза присоединиться к ней, а также, естественно, и к Шенку и Эмбсу. Она даже удивилась, когда ответ получен был тотчас. Де Марин изъявлял согласие приехать. Здоровье короля ухудшалось со дня на день, он дряхлел и часто прихварывал. Было совершенно ясно, что новый, молодой правитель окружит себя и новыми лицами. И тогда последние осколки правления Луи XV, в особенности такие обнищавшие, как де Марин, и вовсе ничего не будут значить! А в обществе, окружавшем принцессу Али Эмете, или кто бы она ни была, маркиз мог рассчитывать на более или менее безбедное существование. Своим титулом, равно как и своим прошлым, он придавал этому странноватому, а, впрочем, не такому уж и странному для того времени содружеству определенный блеск. Он не сомневался в том, что «эти мошенники», как он все же называл их про себя, сумеют раздобыть деньги!..
От Маке приехал в Аржантей человек с новыми требованиями возврата долга. Алина вышла к нему и объявила, что все они завтра же вернутся вместе с ним в Париж, где немедленно будут осуществлены все необходимые выплаты. Человек, присланный Маке, остановился в гостинице. Принцесса и ее люди нанимали дом у реки.
Вечером в ее гостиной собрался вновь так называемый «военный совет». Все понимали, что она тянет время, а на самом деле они вовсе не соберутся назад в Париж.
– Куда же мы можем ехать? – спрашивала она прямо.
Шенк предложил Франкфурт-на-Майне. И снова никто не спросил, почему именно этот город. Возможно, Шенк кого-то знал там. Надо было спешить. Разумеется, они ни о чем не предупредили слуг.
– Они все равно возьмут себе что-нибудь из брошенного нами имущества! – рассудила Алина.
Бежали тайком, ночью, в карете де Марина.
* * *Во Франкфурт примчались так быстро, как будто за ними уже гнались. Алина, не предупредив своих спутников, написала Огинскому. Собственно, можно было бы и не писать. Но когда они окончательно покинули Париж, ей вдруг, совершенно внезапно, сделалось тоскливо. Напрасно она говорила себе, что ничего не произошло, что этот человек ничего не значит в ее жизни. Она отчаянно признавалась себе, что он – всего лишь бледная замена Михала. Она вновь и вновь повторяла себе, что сейчас ей не до любовных приключений. Но она уже не могла бороться с собой. Ей хотелось написать письмо и она написала письмо! Писала, что неотложные дела требуют ее присутствия в Германии, шутила, льстила ему, описывая его достоинства. Она, пожалуй, и не рассчитывала получить ответ; ее успокоило уже само написание ею этого письма. Поэтому, когда пришел ответ, она вовсе не была довольна. Чувствам ее оказалась свойственна прихотливость. Когда он ответил, она почувствовала досаду. Ей было бы приятнее, если бы он не ответил, если бы одна, без него, предавалась бы своим чувствам к нему. Но он ответил. Он писал в обыкновенной галантной манере, что она поступила жестоко, покинув Париж, то есть жестоко по отношению к нему, к человеку, который безусловно предан ей. Далее он уведомлял ее, что вновь собирается в Геную и что денежные дела его оставляют желать лучшего. Узнав о том, что он уезжает в Геную, она обрадовалась, ведь это избавляло ее от необходимости отвечать ему…
Вероятно, у Шенка действительно имелись какие-то связи во Франкфурте. Он уверенно привез своих спутников в гостиницу «Белый лебедь» и на их глазах говорил дружески с ее содержателем, Иоганном Т. В городе имелись гостиницы и получше, но Алина понимала, что всем им не стоит афишировать свой приезд. Потом она даже и не думала, что виновником скандала, происшедшего вскоре после их приезда, мог оказаться Огинский. Разумеется, он не стал бы уведомлять кредиторов Эмбса и Шенка о том, где находятся должники. Но… ведь он мог просто-напросто проболтаться, в том же салоне мадам Жоффрен, к примеру!.. Да какое это имело значение!..
Они провели во Франкфурте несколько дней, предаваясь бесплодным размышлениям и рассуждениям о дальнейших своих действиях. Новых слуг не нанимали и обходились гостиничной прислугой. Затем, однажды вечером, в комнаты, занимаемые Алиной, явился чуть ли не бегом запыхавшийся Шенк. Прогуливаясь, он только что случайно заметил Маке! И опять: не стоило особенно раздумывать. Они снова поспешно собрались и переехали в городок Соден, неподалеку от Франкфурта. Здесь Алине понравилось, хотя разместились они в гостинице, более чем скромной. Но ей понравилось. Понравилось питаться яичницей и совершать дальние прогулки по окрестностям. Здесь были такие славные зеленые долины!..
Но все же они были приметной компанией и, должно быть, потому парижский кредитор и отыскал их. Начался ужасный скандал. Маке не стал тратить времени на переговоры, а явился сразу с полицией. Также он привез письменные требования Понсе. Алина и ее спутники были арестованы. Когда – наконец-то! – положение определилось, пусть дурно, но определилось, ей стало смешно. Действия окружающих ее людей казались ей чрезвычайно комичными. Де Марин в растерянности говорил громко о своих титулах и грозился жаловаться королю! Эмбс решился обнажить шпагу и попытался завязать поединок с полицейскими, но его обезоружили почти тотчас. Шенк подчинился спокойно, так же как и сама Алина. Ее настроение насмешливой оценки происходящего передалось, казалось, и ему. Но если ее лицо оживляла улыбка, почти легкомысленная, то он кривил губы в иронической усмешке, что называется.
Всех их привезли в полицейской карете во Франкфурт. Де Марина и Эмбса заключили в тюрьму. Шенк остался на свободе, потому что представил своим поручителем одного из местных жителей, который поручился за то, что Шенк не попытается бежать. Алина была оставлена в комнатах гостиницы «Белый лебедь», которые совсем недавно покинула; это можно было считать домашним арестом своего рода. Маке предъявил магистрату долговые обязательства. Мнимый Эмбс теперь осужден был на пребывание в тюрьме, достаточно длительное, если не бесконечное! Де Марину, Шенку и Алине также грозило длительное тюремное заключение. Впрочем, де Марин вскоре сумел доказать свою в определенном смысле непричастность к делам Алины, Шенка и Эмбса. Спустя некоторое время он получил свободу. От Алины же, от Шенка и Эмбса требовали бумаг, могущих удостоверить их личности. Представленные ими бумаги нашли недостаточными и недостоверными.
Тюрьма снова сделалась для Алины весьма ясной перспективой, как в ранней юности! Но покамест ее все же держали в гостиничных комнатах.
Она не переживала свою несвободу с отчаянием и душевной болью. Когда-то она уже одно заточение пережила и теперь ей не хотелось плакать и рваться на свободу. Впрочем, она и не помнила, как она вела себя, когда ее, такую юную, заключили в тюрьму. Плакала ли она тогда? Но теперь она не хотела плакать. И лишь однажды подумала о возможности появления нового Кобенцля!..
Но де Марин, то ли из симпатии к ней, то ли предвкушая, несмотря ни на что, возможность пожить какое-то время, не нуждаясь в средствах, написал Рошфору. Кандидат на должность и звание нового Кобенцля в жизни Алины действительно явился!
Алина и Шенк получили полную свободу. Эмбс оставался в тюрьме. Рошфор сам пришел в комнаты Алины и объявил ей, что она свободна! Жест был театральный. Она молчала, понимая, что молчание в данном случае – именно то, что ей следует делать, если, конечно, возможно, называть молчание деланием!
– Ваши долги заплачены! – объявил Рошфор, опять же с театральностью жестов.
– Благодарю! – Она отвечала сдержанно.
Надо быть сдержанной, надо пытаться выиграть время, надо показывать спокойную холодность, достойную принцессы. Но она уже понимала, что в постели этого человека она все равно окажется! Нет, она ведь не была продажной женщиной! А в тех случаях, когда она отдавала свое тело без любви к тем, кому она это худенькое ладное тело отдавала, всегда ведь находились для подобного причины! И она знала, что именно могут сделать с ее живым телом мужчины, фантазии их не отличались беспредельностью. Но почему-то именно теперь ей было не по себе. Она представила себе, как этот человек будет мять ее тело, совокупляться с ее телом, владеть этим телом!.. Она подумала, что его ноги твердые, жесткие, поросшие жесткими волосками. Ее раздражал его запах, не потому что этот запах был неприятен, а потому что именно этот запах она не хотела впитывать своими маленькими ноздрями!.. Но выхода не предвиделось, не было! Оставалось только смутно надеяться на неверность, ложность, неправильность ее предположений и предчувствий в отношении его. Но все эти предположения и предчувствия оправдались! А потом оказалось, что он заплатил лишь часть долгов… С этими долгами вообще нечто странное творилось. Откуда взялось столько долгов? И что потратили на себя Эмбс-Ван-Турс и фон Шенк? И на что они тратили большие деньги? Впрочем, Париж всегда был городом дорогим…
