Фаина Гримберг - Княжна Тараканова
– Хорошо! Я уже догадываюсь. И прежде чем узнать подробности, я хочу узнать, верите ли вы мне?
Он, что называется, рассыпался в уверениях, в изъявлениях преданности…
Перешли в гостиную, пили кофий. Все время говорили вполголоса.
Что же оказалось? Действительно, в нескольких газетах появились заметки о мошенничестве, о том, что, пользуясь именем мнимой восточной принцессы, мошенники заняли много денег, которые и тратили на свою общую любовницу…
Соображать надо было как можно быстрее. Показывать чрезмерную наивность было бы глупо.
– Из моей личности они скроили два образа, я поняла! Принцесса и любовница!.. Но вы верите мне?
– Вы внушаете доверие. – Де Марин отвечал обтекаемо. В конце концов он тоже получал деньги от Эмбса и Шенка.
Она не знала, что придумать, и только сказала, что благодарна за поддержку…
– Надеюсь, вы еще навестите меня?
Он, разумеется, сказал, что навестит. И тут она почувствовала страшную усталость. Она вдруг устала притворяться. Так захотелось, чтобы этот человек – потому что рядом никого другого не было! – и вот хотя бы этот человек, пусть этот человек, совершенно чужой, а ведь все были ей чужие, кроме Михала, который тоже был чужим! – и пусть бы этот человек хотя бы один раз искренне поддержал ее! Ведь ей так нужны были слова ободрения, поддержки. Она ведь никому никакого зла не сделала.
– Если вы решите не приходить ко мне более, скажите мне это сейчас… Предупредите меня заранее, чтобы я не ждала вас напрасно… – И она дала волю искренним слезам.
Он искренне огорчился ее слезами.
– Да я непременно приду, вернусь. Мне очень жаль вас. Я вернусь…
Она еще несколько раз попросила его, плача, непременно сказать ей правду…
– Скажите, скажите мне, если вы не хотите возвращаться!..
И он снова пообещал, что вернется.
Но когда он ушел, она подумала, что, если он не вернется, она поймет его. Надо было попросить его сообщать ей о газетных новостях. Но в конце концов!.. Она перестала плакать, вздохнула. Она успокоилась. Велела слуге купить несколько газет. Она не знала, грамотен ли слуга… Да все равно!.. Всего не предусмотришь!.. Слуга принес газеты. По его лицу нельзя было понять, что именно он прочел на газетных страницах. Она ушла в спальню и сама села читать. Она ужасно обрадовалась. В газетах ничего не было! Она догадалась, что скандал не так уж и велик. Этот скандал был даже и не так уж необычен для Парижа и мог повредить ей только в салоне мадам Жоффрен, но ведь для нее салон мадам Жоффрен – это и был Париж!..
Может быть, стоило уехать сейчас же, покамест у нее еще оставались деньги. Бежать! Куда? С деньгами она поедет куда угодно. В какой-нибудь немецкий или итальянский город. И там начать новую жизнь. Выйти замуж… Но какое-то чутье подсказывало ей: возможно еще ждать…
Она дождалась прихода Эмбса, который сердился на нее, упрекал в мотовстве, что, в сущности, не было правдой. Она вовсе и не была мотовкой, она тратила деньги лишь на самое необходимое, но ей было необходимо многое, для того, чтобы выглядеть принцессой, пусть и в изгнании… Сейчас она вяло огрызалась. Он сказал ей желчно, что она должна быть ему особенно благодарна за то, что он спас бумаги…
– Да какие же бумаги?
Он снова принялся кричать, что она строит из себя наивную простушку. Он выбранился непристойными словами. Она закричала, что более не желает говорить с ним. Но покричав друг на друга, они примирились друг с другом, потому что все же друг от друга зависели. Она напомнила ему, что бумаги, подписанные ею, находятся, конечно, у заимодавцев. Он возразил, что во всяком случае ему удалось спасти другие бумаги, более важные.
– Какие?
Тогда он показал ей странноватые документы, написанные по-французски и по-немецки, с привешенными печатями. Эти документы действительно трактовали личность принцессы Али Эмете, черкесской уроженки…
– И кому не ясно, что это фальшивка? – спросила она прямо.
– Зачем ты придумала все эти глупости? Мне сказали, что Черкессия принадлежит России…
– Ну и княжество Волдомир и Азов тоже принадлежат России! И что с того? Будто вы не знали!..
– Россия – не твоя сказочная Персия! В Париже известны русские, есть даже русский посланник. Дело попало в газеты, могут возникнуть серьезные неприятности!..
– Неприятности уже возникли!
– Меня тоже могут упрятать в тюрьму, как Ван-Турса!
– Не поможет ли де Марин?
– Чем он поможет?
– Хотя бы поручится за вас, за тебя и за Ван-Турса…
* * *Шенк обратился к де Марину, и тот поручился за него и за Эмбса, которого выпустили из тюрьмы. Но деньги кредиторам по-прежнему уплачены не были. Показываться в салоне мадам Жоффрен нельзя было. Эмбс и Шенк переехали в дурную гостиницу. Положение сделалось чрезвычайно шатким.
О возвращении в Париж Огинского Алина узнала случайно, сам граф не объявился у нее. Она подумала о том, чтобы написать ему. Конечно, до него уже дошли слухи о случившемся. Она гадала, ответит ли он, если она напишет. В салоне мадам Жоффрен он, конечно, уже побывал.
Она написала ему. Это было несколько длинноватое письмо, она с вымученной непринужденностью жаловалась на неприятности, при этом надо было принимать в письме вид кокетства. Свою просьбу о деньгах она обставила множеством шуток и остроумных mots[65]. Но она и сама не полагала, что он ссудит ее деньгами. Досадуя на себя за то, что ей приходилось быть практичной и даже хладнокровной, она решила выпросить у Огинского хоть что-то. Поддельных документов в ее с Эмбсом и Шенком содружестве было уже предостаточно! Стоило иметь хоть что-то подлинное. Она знала от Огинского, что у него есть право производить в офицерские чины служивших в литовском войске (так это называлось!). Теперь она решилась просить у него патент на капитанский чин для Эмбса. Она давала понять Огинскому, что хотела бы увидеться с ним наедине.
Теперь ей не хотелось смотреться в зеркало, потому что она была противна сама себе. Ей было противно лгать так просто, так грубо, в сущности. Ей было противно притворяться так пошло!..
Она предполагала, что может не получить никакого ответа. Но ответ, легкий и в некотором смысле обнадеживающий, вскоре пришел. Огинский писал ей, что его положение посланника при французском дворе не предоставляет ему, к великому его сожалению, возможности ссужать кого бы то ни было деньгами… «даже такую очаровательницу, как вы!»… Но он горячо надеялся, что ее дела поправятся. Далее он сожалел о том, что не может посетить ее в самое ближайшее время… «Мне грустно беседовать с вами лишь в письмах, вместо того чтобы наслаждаться, глядя на ваш очаровательный облик, остроумной и поучительной беседой, словами и фразами, произносимыми вашим милым голоском!»… Далее шла целая длинная строка парижских комплиментов. И затем:
«…Что же нам остается делать? Только лишь проклинать и благословлять поочередно Верховное Существо, виновника всего происходящего в этом мире. Что до меня, то я глубоко признателен моей переменчивой судьбе за встречу с вами. Знакомство с вами, ваша благосклонность составляют счастье моей жизни. Свидание, которое вы изволите обещать мне, может являться единственной, самой прекрасной целью, влекущей меня неизменно… Вы поистине являетесь подательницей счастья! Что до вашей ко мне просьбы, то нам запрещено законом выдавать подобные свидетельства за границей, тем не менее я могу себе позволить услужить вам, моя принцесса, выдав вашему, известному мне протеже свидетельство состоящего в армии. Впрочем, таковое свидетельство все же не предоставляет никакого реального места…»
Капитанское свидетельство Огинский привез ей сам. Они провели ночь. Наутро он простился с ней как ни в чем не бывало, бросив мимоходом несколько фраз о том, что парижские должники частенько предпочитают выезжать на природу… «и порою довольно далеко от столицы!»…
Маке и Понсе периодически беспокоили Шенка и Эмбса своими требованиями. Шенк несколько раз прямо говорил Алине, что ей следовало бы уступить Рошфору…
– …то есть сделаться его женой?
– Кажется, ты слишком вошла в роль! Ты просто-напросто утонула в этой роли! Уж не принцесса ли ты в самом деле?! Рошфор никогда не вступит с тобой в законный брак, ведь на самом деле никакие бумаги не подтверждают твое происхождение. У тебя нет никакого происхождения!.. И наверняка ты не захочешь, чтобы хоть кто-то узнал, откуда ты происходишь!..
Она кротко оставила эти выпады без ответа, но кротко же и заметила, что ведь не может отдаваться кому попало.
– …Да, не кому попало, а только твоему поляку!
– Почему мы то и дело ссоримся, это вовсе не помогает делу. Я поговорю с Рошфором…
Но она уже знала, что Рошфора нет в Париже! Вместо того чтобы говорить с Рошфором, она поговорила с де Марином и выяснила, что ему не удалось восстановить ее репутацию в салоне мадам Жоффрен. Ну и пусть! Надо было уезжать из Парижа.
