Луи Арагон - Страстная неделя
Все мужчины на один лад. Теодор сидит на постели возле сдвинутых в сторону тарелок, рубашка распахнута на его буйно поросшей рыжим волосом груди, — рубашка не особенно свежая после дороги, хорошо еще, что она немножко успела отвисеться, пока Теодор спал. Он чувствует, что обязан успокоить, утешить, что ли, эту девушку, жалующуюся на свою судьбу. И кроме того, он уже забыл о ломоте в пояснице, все тело отдохнуло, его переполняет неизбывная энергия, он слегка вытягивает под простыней голые ноги и шевелит пальцами правой ноги.
— Нет, детка, это не так, — сказал он, — пусть даже вы никогда не попадете в Италию, но в этой жизни есть нечто получше молитвы… Ведь не все же такие дураки, как ваш господин де Пра… девушка в один прекрасный день встречает мужчину, и вот тогда-то начинается их великое странствие, и вовсе оно не «Дево, радуйся»…
Дениза прервала его:
— Ну, поженятся, а дальше что? Все одно и то же, разве что мне повезет и у меня будет свой дом…
Все книги, которые он листал в Нормандии у своего дяди-цареубийцы, всё, что прочел он летом на чердаке, пришло ему на память, и Теодору вдруг почудилось, что эта комнатушка, невинная девица, присевшая рядом с ним на краешек постели, — все это просто сценка минувшего века, когда волокитство считалось делом первостатейной важности, и он припомнил романы, где героями были совратители — юноши вроде него, которые, получив с годами подагру и плешь, впадали к старости в благочестие. Он вдруг всем телом почувствовал блаженное состояние, давно обуздываемую силу. Только ни в коем случае не торопиться. Все удовольствие именно в медлительности.
— Выдадут тебя замуж, детка, непременно выдадут… Этим всегда дело кончается. Послушай-ка… Тебе нравилось сидеть вот так с господином де Пра, слушать его рассказы, а? Нравилось. Он, надо признаться, хорошо говорил. Но ведь он к тому же красив собой, молод?
— Да, иначе о нем не скажешь, — отозвалась Дениза.
— Если бы он был не такой красивый, он мог бы так же хорошо говорить… да что там, мог бы не так уж хорошо говорить, поверь мне! Когда он тебе говорил, ты слушала, но ведь и глядела на него тоже?
— Да, случалось, — подтвердила Дениза.
— Так вот, в один прекрасный день какой-нибудь молодой человек будет с тобой говорить, а ты ни словечка не поймешь, упустишь нить разговора, и кто знает, будет ли он такой же красивый, как господин де Пра… может, и не будет, но ты не сокрушайся! Запомни: не всегда самые интересные люди обязательно самые красивые, во всяком случае, уж наверняка не те, которые вам в пятнадцать лет кажутся красавцами. А господин де Пра слишком красив для мужчины, такая красота скорее подходит девице…
— Значит, вы его знаете? — удивленно воскликнула Дениза.
— Нет-нет, не знаю, но из твоих слов нетрудно догадаться… Ты повстречаешь парня совсем другого, вот увидишь: сильного и нежного… это самое главное… иной раз нас особенно влечет то, что другому может показаться даже уродством…
— Вот уж никогда не поверю! — возразила девушка.
— Вовсе не обязательно мне верить. Ты просто не будешь видеть в нем того, что другим кажется уродливым, обычным или грубым. Пойми ты меня, иногда влечет к себе даже то, что пугает…
— Шутите!
— …но пугает не очень сильно. Он, твой господин де Пра, никогда тебя не обнимал? Да не сердись ты — так, играючи, для смеха! Нет? И никто не обнимал? И вот когда-нибудь парень возьмет тебя в свои объятия… — Он говорил, слегка понизив голос, он говорил и сам удивлялся: он сам не знал, что умеет так говорить… — Когда-нибудь, впервые в жизни, неизвестно почему, тебя вдруг захватит, замрешь и ни за что на свете не станешь вырываться, и в голову тебе придут чудные мысли: почему этот юноша так медлителен, почему он ласкает твои волосы, почему у него такой взгляд, так хотелось бы чего-то другого, другого, но чего? Неизвестно…
Девушка сидела не шелохнувшись, словно загипнотизированная удавом птичка. Она уже молчала. Старалась удержать дыхание. Действительно ли ею владел страх? Золотистая дымка под оборками чепца, чадящая свеча, прелестные в своей юной чистоте черты… Этот примитивный контраст скорее уж говорил чувствам, нежели глазу живописца.
И внезапно: бух! бух! бух! Что это за шум поднялся внизу! Увы, очарование было нарушено. Кто-то стучал снизу в потолок и вопил во всю глотку:
— Эй вы, голубки, хватит, наворковались! Я тут внизу с голоду подыхаю!
Дениза испуганно вскочила.
— Боже мой, я совсем забыла о том господине!
Речь шла об офицере, который ночевал у них в чулане, и, когда Теодору подавали обед, он чуть было не перехватил еду по дороге и отступился только после того, как его заверили, что сейчас накормят.
Вот он и потерял терпение.
* * *Закончив свой туалет, с муками натянув на опухшие ноги сапоги, которые Дениза вычистила заодно с мундиром, Теодор спустился вниз; он решил попытаться узнать, где стоят мушкетеры, выступают они или нет. Когда он проходил через лавочку, то увидел, что обе дамы Дюран заняты приготовлением ночлега для своего второго постояльца: нельзя же, в самом деле, оставлять его и на следующую ночь в чулане на ящиках с бакалейными товарами; они вытащили диван на самую середину лавки, и Дениза застилала простыней импровизированное ложе, а ее матушка — женщина лет под пятьдесят, с изглоданным лицом, странно противоречившим раздавшейся не по возрасту талии, беседовала с Артуром де Г., который, видимо, совсем очаровал хозяек своим веселым нравом и порочно мальчишеской мордочкой, весьма незначительной, но исполненной лукавства, с круто-круто вьющимися, как стружки, волосами; юный гренадер, пожалуй, был бы неплохо сложен, если бы не слишком длинное туловище; однако живость движений, смешливость заставляли забывать о его нескладной фигуре.
— Я лично, — заявил он Жерико, когда их представили друг другу, — я лично и эту ночь проведу здесь. Хотите догонять короля — пожалуйста! Если вам так уж не терпится наводить справки — наводите, но я, голубчик, посоветовал бы вам последовать моему примеру.
При свете вечерних фонарей Бовэ в глазах человека, проехавшего через город утром, да еще засыпавшего на ходу, выглядел довольно странно, и теперь, шагая в обратном направлении, Теодор сразу же заплутался в лабиринте улочек. Хотя с минуты на минуту снова мог зарядить дождь, на улицах было полно народу — спешившиеся всадники, лакеи, мальчишки, приказчики, священники или монахи, буржуа со своими супругами, крестьяне, девицы легкого поведения, нищие… целые толпы нищих… все это кишело на перекрестках, о чем-то болтало, собиралось в кучки, создавая впечатление непонятной тревоги. Большинство домов на этих улочках были деревянные или наполовину деревянные, а наполовину из самана, с коньком на крыше, с выступающими балками; на стенах кое-где были намалеваны картинки, там и сям виднелись ниши со статуями святых. Прохожие шлепали прямо по грязи, так как ни тротуаров, ни мостовых не имелось, и улицы превратились в сплошные лужи, в грязное месиво, но все же имели явное преимущество перед немногочисленными улицами, замощенными крупным неровным булыжником: там, того и гляди, можно было вывихнуть ногу, соскользнуть в канавку, проложенную посреди мостовой, где плыли самые разнообразные отбросы и куда со всех сторон стекались мутные ручейки, преспокойно выбегавшие прямо из-под ворот. Только попав наконец на уже знакомую просторную площадь, Теодор вздохнул с облегчением. В центре площади, окруженной покосившимися бараками, старинными узкими домами под коньковыми нелепыми крышами (даже двух одинаковых строений здесь не сыщешь) и лавками с освещенными окнами, было совсем темно, а прямо напротив Теодора высился огромный особняк излюбленного в прошлом веке стиля, так не вязавшегося со средневековым обликом Бовэ: длинный плоский фасад, красиво сложенный из больших каменных плит, высокая балюстрада, на которой играли последние отсветы догоравшего дня, и капители на пилястрах в греческом вкусе, увенчанные гирляндами.
На крыльце толпились офицеры, то и дело подъезжали верховые гонцы, и, глядя на оживленное это снование, вы сразу понимали, что перед вами чей-то штаб. Это было здание ратуши, и здесь действительно приютились созданные наспех канцелярии, ведавшие делами королевской гвардии. Теодор навел справки, и ему сообщили, что мушкетеры Лористона, по крайней мере те, что добрались до Бовэ, размещены в казарме в юго-западной части города…
— Идите отсюда прямо по улице Сен-Жан… или нет, подождите-ка, там вы еще заплутаетесь, сверните лучше сразу направо, увидите театр… а как вы насчет того, чтобы заглянуть в театр, поразвлечься немножко, сегодня дают… что бы вы думали? Ну конечно же. «Наследников Мишо». Уже видели? Жаль! Безусловно, вы правы, эти «Наследники» давно всем в зубах навязли, но мадам Борсари очень и очень мила… Так о чем же я начал говорить? Ах да, пройдете мимо театра до самых бульваров… в сущности, это не бульвары даже, а старинные укрепления, их сносят, чтобы расчистить место для променада, что, на мой взгляд, весьма прискорбно — как ни говорите, все-таки образец военного искусства, но ничего не поделаешь: здешние жители предпочли насадить вдоль Терены липы, расставили скамейки, чтобы можно было посидеть на свежем воздухе выкурить трубочку, прочесть газету… Затем свернете налево, пройдете улицей и упретесь в казармы, тут уж не ошибетесь. Запомнили? Значит после площади сразу же налево, потом свернете на Театральную улицу, она будет у вас по правую руку, бульвары останутся слева, второй квартал… да не за что, не за что, лейтенант, это же пустяки!
