Гай Валерий Катулл - Книга стихотворений

Для кого мой нарядный новый сборник,
Пемзой жёсткою только что оттёртый?
Он, Корнелий, тебе: ты неизменно
Почитал кое-чем мои безделки.
5 Ты в то время, из италийцев первый,
Нам дерзнул рассказать века в трёх книгах —
Труд учёный, клянусь, и преусердный.
Так, каков он ни есть, прими мой сборник!
А твоим покровительством, о Дева,
10 Пусть он век не один живёт в потомстве.

Птенчик, радость моей подруги милой,
С кем играет она, на лоне держит,
Кончик пальца даёт, когда попросит,
Побуждая его клевать смелее,
5 В час, когда красоте моей желанной
С чем-нибудь дорогим развлечься надо,
Чтоб немножко тоску свою рассеять,
А вернее — свой пыл унять тяжёлый, —
Если б так же я мог, с тобой играя,
10 Удручённой души смирить тревогу!

Плачьте, о Купидоны и Венеры,
Все на свете изысканные люди!
Птенчик умер моей подруги милой,
Птенчик, радость моей подруги милой,
5 Тот, что собственных глаз ей был дороже.
Был он мёда нежней, свою хозяйку
Знал, как девушка мать родную знает.
Никогда не слетал с её он лона,
Но, туда и сюда по ней порхая,
10 Лишь одной госпоже своей чирикал.
А теперь он идёт дорогой тёмной,
По которой никто не возвращался.
Будь же проклят, о мрак проклятый Орка,
Поглощающий всё, что сердцу мило, —
15 Ты воробушка милого похитил!…
О слепая судьба! О бедный птенчик!
Ты виновен, что у моей подруги
Покраснели от слёз и вспухли глазки!

Корабль, который здесь вы, гости, видите,
Хоть мал, а говорит, что был он всех быстрей,
Что ни одна громадина плавучая
Ни разу не могла опередить его,
5 На вёслах ли несясь, под парусами ли;
Что это подтвердит и Адриатики
Бурливой брег, и острова Кикладские,
И Родос благородный с дикой Фракией,
И Пропонтида, и лука Понтийская,
10 Где — нынешний корабль — стоял он некогда
Косматым лесом. На киторском темени
Широко он шумел листвой глаголющей.
Понтийская Амастра, щедрый буками
Китор, все это знали вы и знаете, —
15 Так говорит корабль. С времён запамятных
Он возвышался у тебя на маковке,
В твоём он море вёсла в первый раз смочил
И через столько бурь с их злобой тщетною
Хозяина доправил, слева, справа ли
20 Юпитер кликал ветры иль, содействуя,
Дул с двух сторон и ходу прибавлял ему.
Обетов никаких береговым богам
Он не принёс ни разу до прибытия
Морями всеми к озеру прозрачному.
25 Так было. А теперь он тихо старится
В укрытии, вам, братья, посвятив себя,
Двойничный Кастор и двойничный Кастора.

Будем, Лесбия, жить, любя друг друга!
Пусть ворчат старики — за весь их ропот
Мы одной не дадим монетки медной!
Пусть заходят и вновь восходят солнца, —
5 Помни: только лишь день погаснет краткий,
Бесконечную ночь нам спать придётся.
Дай же тысячу сто мне поцелуев,
Снова тысячу дай и снова сотню,
И до тысячи вновь и снова до ста,
10 А когда мы дойдём до многих тысяч,
Перепутаем счёт, чтоб мы не знали,
Чтобы сглазить не мог нас злой завистник,
Зная, сколько с тобой мы целовались.

Флавий! Верно, о ней, своей любезной,
Будь она недурна, не будь нескладна,
Ты сказал бы Катуллу, не смолчал бы.
Но молчишь ты, стыдясь, и я не знаю,
5 Ты с какой же связался лихоманкой?
Но что ты не вдовцом проводишь ночи,
Громко ложе твоё вопит венками
И сирийских духов благоуханьем;
И подушки твои, и та, и эта,
10 Все во вмятинах, а кровати рама
И дрожит, и трещит, и с места сходит.
Бесполезно скрывать, и так всё видно.
Что? Да весь исхудал ты с перелюба,
Значит много себе позволил дури.
15 Лучше мне обо всём, и злом и добром,
Сам скажи, — и тебя с твоей любовью
До небес вознесу в стихах изящных.

Сколько, спрашиваешь, твоих лобзаний
Надо, Лесбия, мне, чтоб пыл насытить?
Много — сколько лежит песков сыпучих
Под Киреною, сильфием поросшей,
5 От Юпитеровой святыни знойной
До гробницы, где Батт схоронен древний;
Сколько на небе звёзд в молчаньи ночи
Видит тайны любви, блаженство смертных!
Поцелуев твоих, чтоб было вдосталь
10 Для безумца Катулла, нужно столько,
Чтобы их сосчитать не мог завистник,
Нечестивый язык не мог бы сглазить.

Катулл несчастный, перестань терять разум,
И что погибло, то и почитай гиблым.
Ещё недавно были дни твои ясны,
Когда ты хаживал на зов любви к милой,
5 Которую любил я крепче всех в мире.
Вы знали разных радостей вдвоём много,
Желанья ваши отвечали друг другу.
Да, правда, были дни твои, Катулл, ясны.
Теперь — отказ. Так откажись и ты, слабый!
10 За беглой не гонись, не изнывай в горе!
Терпи, скрепись душой упорной, будь твёрдым.
Прощай же, кончено! Катулл уж стал твёрдым,
Искать и звать тебя не станет он тщетно.
А горько будет, как не станут звать вовсе…
15 Увы, преступница! Что ждёт тебя в жизни?
Кто подойдёт? Кого пленишь красой поздней?
Кого любить ты будешь? Звать себя чьею?
И целовать кого? Кого кусать в губы?
А ты, Катулл, решась, отныне будь твёрдым.

Ты, Вераний, из всех мне близких первый
Друг, имей я друзей хоть триста тысяч,
Ты ль вернулся домой к своим пенатам,
Братьям дружным и матери старушке?
5 Да, вернулся. Счастливое известье!
Видя целым тебя, вновь буду слушать
Об иберских краях, делах, народах
Твой подробный рассказ: обняв за шею,
Зацелую тебя в глаза и в губы.
10 О! Из всех на земле людей счастливых
Кто меня веселей, меня счастливей?

Вар мой с площади раз к своей подружке
Свёл меня посмотреть — я был свободен.
Мигом я увидал, что потаскушка,
Но собой недурна и не без лоска.
5 Сели, стали болтать. Зашла беседа
Про Вифинию — как, мол, там живётся
И как много нажить сумел я денег.
Отвечал я, как есть: ни с чем вернулись
Все: и сам я, и претор, и когорта,
10 Никому не пришлось принарядиться.
Да и претор — свинья: свои же люди,
А ни на волос к ним вниманья!.. — «Всё же, —
Отвечают они, — ты, верно, добыл
То, что там, говорят, вошло в обычай:
15 Для носилок людей?» И захотелось
Мне хвастнуть, что, мол, я других счастливей.
«Уж не так, говорю, мне было худо,
Хоть на долю мне край неважный выпал,
Чтоб шести не купить верзил здоровых!»
20 У меня же нигде, ни там, ни в Риме,
Ни единого нет, кто мог бы ножку
Старой койки моей взвалить на плечи…
А распутнице что? Она сейчас же:
«Мой Катулл, говорит, мне их на время
25 Одолжи, дорогой! Добраться надо
Мне к Серапису в храм». — «Ну что же, можно…
Завтра… только они… я спутал малость…
Так сказать, не мои… их мой товарищ
Цинна Гай… так сказать… себе их добыл…
30 Впрочем, он или я — совсем неважно:
Ими пользуюсь вроде как своими…»
До чего же груба ты и настырна,
Человеку не дашь чуть-чуть забыться!

Фурий и Аврелий, везде с Катуллом
Рядом вы, хотя бы он был за Индом,
Там, где бьют в брега, грохоча далече,
Волны Востока, —
5 Или у гиркан, иль арабов нежных,
Или саков, иль стрелоносных парфов,
Или там, где воды окрасил моря
Нил семиустый,
Или даже Альп одолел высоты,
10 Где оставил память великий Цезарь,
Галльский видел Рен и на крае света
Страшных бриттанов;
Что бы ни послала всевышних воля,
Все вы вместе с ним испытать готовы.
15 Передайте ж ныне моей любимой
Горьких два слова:
Сладко пусть живёт посреди беспутных,
Держит их в объятье по триста сразу,
Никого не любит, и только чресла
20 Всем надрывает, —
Но моей любви уж пускай не ищет,
Ей самой убитой, — у кромки поля
Гибнет так цветок, проходящим мимо
Срезанный плугом!

Ты рукой, Марруцин Азиний, левой
За игрой и вином нечисто шутишь:
Под шумок у зевак платки таскаешь.
Это что ж? Остроумие? Нет, дурень,
5 Ничего нет глупей и некрасивей.
Мне не веришь? Спроси хоть Поллиона,
Брата, он и талант отсыпать рад бы,
Чтоб проделки покрыть твои, мальчишка
Знает толк в развлеченьях и остротах.
10 Значит, гендекасиллаб колких триста
Получай иль верни платок сетабский.
Нет, не сам по себе платок мне дорог —
Мнемосины он дар и дружбы доброй.
Он Веранием и Фабуллом прислан
15 Из Иберии дальней мне на память.
Я подарок друзей любить обязан,
Как Веранчика милого с Фабуллом.

Хорошо ты откушаешь, Фабулл мой,
Если мил ты богам, на днях со мною,
Только сам принеси с собой получше
Да побольше обед, зови красотку,
5 Да вина захвати и острых шуток!
Если так, хорошо откушать сможешь,
Драгоценный ты мой, а у Катулла
Весь кошель затянуло паутиной.
Но зато от души любовь получишь
10 И подарок ещё, нежней и тоньше:
Ароматную мазь, моей подруге
Подношенье Венер и Купидонов.
Как понюхаешь, вмиг богов попросишь,
Чтоб ты стал целиком, Фабулл мой, носом!

Если не был бы ты мне глаз дороже,
Кальв мой милый, тебя за твой гостинец
Ненавидел бы я ватиниански.
Что такого сказал я или сделал,
5 Что поэтов ты шлёшь меня прикончить?
Да накажут того клиента боги,
Кто набрал тебе стольких нечестивцев!
Небывалый подарок! Не иначе,
Это Суллы работа грамотея.
10 Что ж, оно хорошо, премило даже,
Что не зря для него ты потрудился.
Боги! Ужас! Проклятая книжонка!
Ты нарочно её прислал Катуллу,
Чтобы он целый день сидел, как дурень,
15 В Сатурналии, лучший праздник года!
Это так не пройдёт тебе, забавник!
Нет, чуть свет побегу по книжным лавкам,
Там я Цезиев всех и всех Аквинов,
И Суффена куплю — набор всех ядов!
20 И тебе отдарю за муку мукой.
Вы же будьте здоровы, отправляйтесь
Вновь, откуда нелёгкая несла вас,
Язва века, негодные поэты!

И себя, и любовь свою, Аврелий,
Поручаю тебе. Прошу о малом:
Если сам ты когда-нибудь пленялся
Чем-нибудь незапятнанным и чистым, —
5 Соблюди моего юнца невинность!
Говорю не о черни, опасаюсь
Я не тех, что на форуме толкутся,
Где у каждого есть свои заботы, —
Нет, тебя я боюсь, мне хрен твой страшен,
10 И дурным, и хорошим, всем опасный.
В ход пускай его, где и как захочешь,
Только выглянет он, готовый к бою,
Лишь юнца моего не тронь — смиренна
Эта просьба. Но если дурь больная
15 До того доведёт тебя, негодный,
Что посмеешь на нас закинуть сети, —
Ой! Постигнет тебя презлая участь:
Раскорячут тебя, и без помехи
Хрен воткнётся в тебя и ёрш вопьётся.

Вот ужо я вас <……..>
Мерзкий Фурий с Аврелием беспутным!
Вы, читая мои стишки, решили
По игривости их, что я развратен?
5 Целомудренным быть благочестивый
Сам лишь должен поэт, стихи — нимало.
У стихов лишь тогда и соль и прелесть,
Коль щекочут они, бесстыдны в меру,
И легко довести до зуда могут, —
10 Не ребят, говорю, но и брадатых,
Тех, которым не в мочь и ляжкой двигать.
Из-за тысячи тысяч поцелуев
Перестали меня считать мужчиной?
Вот ужо я вас <…….>

О Колония, хочешь ты на мосту своём длинном
Порезвиться и поплясать, да боишься решиться:
Стар мостишко, столбами слаб, да и строен из дряни,
Бедный рухнет того гляди в тину кверху ногами.
5 Пусть же мост, как желаешь ты, ветхий сменится крепким
И окажется даже впрок для священных плясаний.
Я, Колония, между тем, всласть хочу насмеяться:
Есть у нас гражданин один — вот кого бы охотно
Я с моста твоего швырнул с головой и ногами;
10 Только там, непременно там, где болотина шире,
Где зловонная гуще грязь и бездоннее тина.
Больно он не остёр умом, понимает не больше,
Чем в дрожащих руках отца годовалый младенец.
А у глупого есть жена в лучшем возрасте жизни,
15 Избалованней и нежней, чем козлёнок молочный:
Вот за ней бы и глаз да глаз, как за спелою гроздью,
А ему-то и дела нет, пусть гуляет, как хочет,
Он лежит, не подымется, как в канаве ольшина,
Чей у корня подрублен ствол топором лигурийца,
20 И не чувствует, есть жена или всё уж пропало.
Точно так же и мой чурбан: спит — не слышит, не видит,
И не знает, кто сам он есть, и живёт он, иль мёртвый.
Вот его и хотел бы я с вашей сбросить мостины —
Тут, авось, уж встряхнётся он, как хлебнёт из болота
25 И оставит в густой грязи непробудную спячку,
Как во вмятине вязкой мул оставляет подкову.