Борис Тумасов - Земля незнаемая. Зори лютые
Боярин Горясер увидел, как побледнел Святополк, закусил до крови губу, потом хрипло ответил:
— Моей княгини нет в Киеве. Она у отца своего, короля Болеслава.
— Хе! Испугался конязь. Тогда я возьму в твоём городе столько золота, сколько увезут наши кони, и столько урусских красавиц, сколько захотят мои воины.
Святополк в знак согласия склонил голову…
Орда вырвалась из Дикой степи; орда несётся по русской земле, сметая всё на своём пути. Горит Переяславль, горят села и деревни. Князь Святополк ведёт печенегов на Киев…
С кургана Пров оглядывает степь. Поросшая высокой травой, она изобилует птицей. Вот высоко потянулись лебеди, а с ближней тихой речки снялась стая уток, со свистом пролетела над Провом. Хорошо ему и спокойно в степи, и не знает он, что уже несётся от дозора к дозору тревожная весть…
Оглянулся Пров назад. Внизу под курганом гридни его десятка уселись у костра, едят. Здесь же пасутся их нерассёдланные кони. Потом снова посмотрел Пров вдаль и вдруг увидел, вершник коня нахлёстывает, гонит во весь дух. Не успел Пров товарищей позвать, как конник будто сквозь землю провалился. Пров догадался: под всадником пал загнанный конь. Махнув рукой сидевшим у костра гридням, он поскакал навстречу спешившемуся.
Тот уже поднялся, бежит с криком:
— Печенеги всей ордой в дне пути!
Подоспел десятник, приказал Прову:
— Не медли, скачи в Киев к воеводе Александру!
В полночь добрался Пров до города, проскакал, будоража собак, по безлюдным улицам. У подворья воеводы забарабанил в калитку рукояткой меча. Сонный сторож высунул голову в смотровое окошко:
— Чего стук поднял?
— Пусти к воеводе, печенеги идут!
Отворилась широкая калитка, и Пров, передав сторожу коня, вбежал на крыльцо…
Воеводу Александра подняли с постели. Выслушав Прова, он сказал:
— Ступай в гридницу, передохни! — а сам поспешил к Ярославу.
В княжьих хоромах темень, у дверей бодрствуют караульные гридни. Один из них мигом вздул огонь, зажёг восковую свечу, проводил воеводу к княжеской опочивальне.
Два дюжих отрока у двери приглушённо переговаривались. Завидев воеводу, умолкли.
Попович переступил порог опочивальни. Ярослав не спал. Лежа на узком с навесом ложе, читал. Услышав скрип отворяемой двери, отложил книгу и, отодвинув свечу, поднял голову:
— Что стряслось, воевода?
Александр остановился, переводя от быстрой ходьбы дух, ответил:
— Печенеги к Киеву подходят. Святополк ведёт Белякову орду.
Ярослав сел, свесив ноги. В тишине слышно, как в хоромах, не умолкая, поёт сверчок, на крепостных стенах перекликаются дозорные. Наконец Ярослав спросил:
— Успеем изготовиться и встретить печенегов на пути?
Александр, видно, ждал этого, ответил сразу:
— Времени мало, да ко всему страшна орда, когда идёт валом в такой силе. Может, и одолеем Боняка, коли выйдем навстречу, но и своих положим не мало.
— Как же тогда быть, воевода? — спросил Ярослав. — Не ждать же, пока Боняк нас в крепости закроет и всё окрест пограбит и пожжёт, а после уйдёт безнаказанно. Либо ещё чего хуже, приступом нас возьмёт. Дружина наша уступает орде числом… Эк, не вовремя послали большой полк под Червень на Казимира. Благо ты, воевода, ещё не успел уйти…
Александр перебил князя, предложил:
— А что, ежели ты, княже, с полком левой руки и викингами затворишься в крепости, а я к рассвету уведу полк правой руки и засадный из города и укроюсь тайно от Боняка и Святополка неподалёку. Орда с ходу ударится о стены и рассыпется, к осаде начнёт готовиться. Тут мы на второй день с восходом солнца и навалимся на них. Я с полками начну, а ты отворяй ворота да и бей им в спину. Не удержатся печенеги.
— Успеешь ли полки вывести?
— Успею, князь Ярослав, — твердо заверил Александр.
— В таком разе поспешай, воевода.
Орда город осадила. Киевляне едва успели за крепостными стенами укрыться, ворота затворить.
Рассыпались печенеги по Подолу, хоромы и избы обшаривают, жгут. Смотрят горожане со стен, как их дома горят, степняков проклинают. Бабы плачут, грозят печенегам.
Боняк остановил коня от города дальше чем на полет стрелы, жадно смотрит на Золотые ворота. Заманчиво блестят створки на солнце. Пощёлкал языком:
— Це, це!
Святополк в душе глумится над ханом. Пусть думает, что медные пластины на воротах золотые.
На стене узнали Святополка, закричали:
— Окаянный!
— Братоубивец!
И пустили стрелу. Не долетев, она воткнулась в землю, закачалось белое оперение.
Святополк погрозил кулаком, разразился ответной бранью:
— Эй вы, изменщики! Зачем приняли хромца Ярослава? Отдам всех хану, он вас отгонит в Корсунь на невольничий рынок!
Боняк рассмеялся:
— Верно сказываешь, конязь Святополк. — И позвал тысячников: — Пусть воины вяжут лестницы, засыпают ров. Завтра мы возьмём Киев. Я исполню завет моего отца. — А про себя подумал: «Хорошо, когда урусские конязья дерутся меж собой, как голодные собаки».
Повернув коня, Боняк шагом поехал от города к высокому берегу Днепра. Там воины уже поставили ему шатёр…
Закутавшись в тёплый стёганый халат, чутко дремлет Боняк. Ветер колышет край полога шатра, относит дым перегоревшего костра, окрики караульных печенегов.
У костров спит половина десятитысячной орды, что привёл Боняк к Киеву, а ругая половина бодрствует, готовая каждую минуту, вскочив в седла, начать бой…
Дремлет хан Боняк, а лесными тропами, ведя лошадей в поводу, возвращаются к Киеву полки воеводы Александра. Из уст в уста передавали гридни слова воеводы: «Идти скоро, но поелику бесшумно, дабы печенеги прежде времени не прознали».
Пров ступает легко, ноги не замечают устали. На ходу достал из притороченной сумы ломоть ржаной лепёшки, протянул коню. Тёплые и мягкие губы лошади щекочут ладонь.
Неожиданно передние останавливаются, затем снова, теперь уже медленно, трогаются. Лес становится всё реже и реже и, наконец, заканчивается. Издалека слышно чужую печенежскую речь. Волчьими глазами мерцают костры.
Кровь приливает Прову к вискам, хмельно будоражит. Он крепче сжимает повод, садится верхом и пробует рукоять меча.
Полки бесшумно строятся, разворачиваются, ждут рассвета.
Ночь близилась к концу. Гасли звёзды. На подворье боярина Аверкия пропел, захлопал крыльями петух. Ему отозвались другие.
Ярослав с тремя отроками прохаживался от одной сторожевой башни к другой, подбадривал народ, а самого не покидала мысль: «Проведёт ли незаметно воевода Александр полки? Не доведи Бог, заметят печенеги да первыми ударят, пока воевода не изготовился. Тогда быть беде…»
Небо поблекло, потянуло утренней свежестью. Подошли, бряцая оружием, бояре киевские и ярл Якун. Ярослав спросил:
— Все ли на местах?
— Ждём, княже, — ответили бояре.
— Нам с вами, бояре, вести полк левой руки, а те, ярл Якун, выступить вслед за нами. — И, подняв голову, Ярослав закончил: — Скоро, теперь скоро…
На стену поднялся староста кузнецов. Крепкий, плечистый, кожаный кафтан в медных наклёпанных пластинах. Разглядев князя, вразвалку направился к нему.
— Дозволь, княже, и нам, кузнецам, за ворота выйти, топорами помахать. Всё польза от нас будет. Народ о том тя просит.
Ярослав положил руку на плечо кузнецу, сказал:
— Спасибо тебе, Микула, и всему кузнечному людству. Но нельзя всем город покидать, кому-то надо стены и ворота стеречь, чтоб печенеги, чего доброго, нашей оплошностью не воспользовались и в крепость не ворвались. Так что уж вам стоять здесь накрепко. Да коли увидите, что у нас неустойка получилась и отходим мы, готовьтесь, впустивши полки, ворота затворить и первый натиск печенегов отразить.
— Ну, разе уж так, — развёл руками староста.
Его слова прервал шум и гомон в печенежском стане. Ярослав кинулся к краю стены.
— Смотри, княже, к лесу, — радостно закричал отрок. — Никак, наши!
Серело быстро. Ясно различимо вдалеке двигалась на печенегов русская конница.
— Они, — облегчённо вздохнул Ярослав. — Теперь пойдём, боярин, и ты, ярл Якун, наш черед наступает.
— Хан, пробудись! — откинув полог, в шатёр заглянул один из тысячников. — Урусы из лесу вышли!
Боняк подхватился. От сна не осталось и следа. Закричал, гневно затопал босой ногой:
— Проглядели! Головы рубить караульным!
Скинув халат, дождался, пока вбежавший печенег надел на него броню, натянул сапоги. Потом, выскочив из шатра, легко, несмотря на годы, взлетел в седло. Окинув взглядом становище, понял: с русскими бьётся та половина орды, что бодрствовала. Остальных надо собирать как можно быстрее и бросать в бой. Сердито крикнул тысячному:
