Урсула Ле Гуин - Лавиния
Бедняки из Рутулии и горной страны, граничившей с Лацием на востоке, часто, сбиваясь в банды, угоняли у латинов скот и представляли собой постоянную угрозу для приграничных крестьянских хозяйств. А сабиняне, жившие выше по течению Тибра, а также на берегах его притока Аллии, совершали набеги на поселение Эвандра; порой они, набравшись наглости, даже спускались по Тибру на легких боевых галерах и пытались грабить наши солончаки. Так что Эней в итоге поставил свои военные корабли на якорь у старого причала в Вентикуле и приказал силой отгонять непрошеных гостей. Но это были всего лишь мелкие неприятности, которых раньше хватало и у Латина, а в целом Лаций пребывал в состоянии столь же прочного мира, как и во времена моего детства. И Эней смог полностью переключить свое внимание на строительство города, возделывание земель, разведение скота и охоту, которую, как и его сын, очень любил; не забывал он и о повседневном почитании богов и отправлял эти однообразные, повторяющиеся обряды почти с таким же удовольствием, как это делала я.
Цари и члены царских семей обязаны говорить от имени своего народа с высшими силами земли и небес; через нас эти высшие силы передают свою волю людям. Мы всего лишь посредники, так что главная обязанность царя – обеспечить отправление всех необходимых обрядов и ритуалов и донести до своих подданных волю тех, кто значительно могущественнее любого земного правителя. Именно правитель говорит земледельцу, когда сеять и когда собирать урожай, когда следует отогнать скот на верхние пастбища, а когда вернуть его в долину, ибо все это правитель узнает благодаря своему опыту и своему общению с высшими силами земли и неба, своему служению им. Точно так и мать семейства говорит домочадцам, когда нужно встать, какую работу нужно сделать в первую очередь, какую пищу приготовить, когда садиться за трапезу, и все это она знает не только благодаря собственному опыту, но и служению ларам и пенатам своего дома. И тогда в доме и государстве сохраняется мир и все идет хорошо. Мы оба с Энеем с детства понимали эту ответственность, и оба одинаково дорожили ею.
Эней и Латин весьма гармонично разделили свои обязанности по управлению страной, и более молодой не только всегда считался с мнением старшего, но и всегда готов был принять его ношу на свои плечи, если ему вдруг изменят силы. Не все латинские законы и обычаи были знакомы троянцу Энею, но он так быстро и легко воспринимал их, словно на этой земле и родился, и отправлял наши обряды с неизменной готовностью и тактом. Я хорошо помню, например, как он руководил в ту весну праздником амбарвалии.
Каждый земледелец весной совершает этот обряд, ведя вокруг своего поля всех домочадцев. Латин должен был обойти пахотные земли близ Лаврента, а Эней – возглавить процессию, двигавшуюся от Лавиниума до царских полей в Лавренте. В предпраздничные дни нам пришлось немало потрудиться, стирая белые одежды, в которые все обязаны облачиться во время амбарвалии; эти одежды надлежит стирать только в текущей воде, что означает бесконечные походы к реке и обратно. Затем мы собирали лекарственные травы, «счастливые травы», и плели из них венки и гирлянды как для людей, так и для животных. Каждый, кто собирался принять участие в церемонии, в канун праздника должен был воздерживаться от плотской любви и явиться на поле чистым и непорочным.
Тишина – вот что больше всего мне нравилось в этом празднестве. Во время амбарвалии никто не болтал языком. Люди и животные шли молча. Это, в общем, не было таким уж строгим требованием, но поскольку каждое произнесенное слово могло таить в себе неземную тяжесть, а уж слово, сказанное невпопад, и вовсе способно было принести несчастье и злакам, и скоту, люди считали, что проще и лучше вообще не разговаривать. Только царь и его помощники разговаривали «языком счастья», почти неслышно повторяя следом за старым Фероксом несколько слов древней ритуальной песни. Ферокс возделывал здесь землю задолго до того, как мы начали строить свой Лавиниум; он хорошо знал все слова этой сакральной песни и возглавлял весенний обход полей уже лет шестьдесят, будучи настоящим знатоком этого ритуала.
Эней следовал за Фероксом, ведя белого ягненка, украшенного венком из листьев фруктовых деревьев и дикой оливы, а мы, все остальные, шли за ними, точно по периметру обходя все поля по три раза от одного пограничного камня до другого и поворачиваясь к Янусу то лицом, то спиной, как и этот бог поворачивается к людям то лицом, то спиной. Шли мы, храня полное молчание, так что слышен был лишь шорох одежды, топот босых ног по пашне, дыхание людей да пение птиц в дубравах.
Затем, подведя барашка к старому каменному алтарю, выложенному свежим дерном, Эней совершил жертвоприношение. Очень многое можно сказать о человеке по тому, как он это делает. Эней держал длинноногого барашка спокойно и почти нежно, а удар ножом нанес внезапно и очень уверенно; барашек мягко упал на колени, а затем лег на бок, словно решил поспать; смерть настигла его прежде, чем он успел испугаться.
Во время жертвоприношения старый Ферокс громко молился духам этой местности, убеждая их, чтобы они в ответ на наше жертвоприношение, наш «дар жизни», увеличивавший их нумен, их могущество, дали нам хороший урожай и оградили наши поля от зла. Затем вместе с другими стариками Ферокс громким хриплым голосом запевал арвальскую песню [75]:
Не оставьте нас, о лары, помогите нам!
Не допусти беды, о Марс!
Не допусти!
Ешь досыта, о Марс, покровитель дикой природы,
Ешь досыта! Вскочи на межевой камень
И ешь досыта! Стой на межевом камне, о Марс,
И созови Заступников наших, чтоб просили за нас!
Не оставь нас, о Марс!
А вы теперь танцуйте, танцуйте, танцуйте, танцуйте!
Итак, обойдя в молчании поля, мы как бы начертили защитный круг и стали молиться той неумолимой силе, что распоряжается этими местами и этим временем года. Ну а потом пришло и время танцев, пиров, гимнов богам и любовных песен.
Эней говорил мне, что никогда не слышал такой песни, которую пели Ферокс и старики во время амбарвалии, и никогда не знал такого Марса, какого знаем мы. Марс, которому поклонялся его народ, приносил только войну и разруху; их Марс не был хранителем трав и стад, не был той великой силой, что охраняет тонкую границу, разделяющую диких и домашних животных. Эней все расспрашивал стариков об этой песне и о Марсе и, по-моему, много размышлял потом над их рассказами.
Странно: Эней в своей далекой Трое никогда не слышал арвальской песни, а вот мой поэт в своей далекой Мантуе, за горами и за долами, хорошо знал ее, хоть эта Мануя и таилась еще во тьме грядущих времен. Значит, он мог слышать ее и через сотни лет после того, как я впервые ее услышала. В ту ночь в Альбунее, рассказывая моему поэту о нашем хозяйстве и нашем образе жизни, я спросила у него, соблюдают ли его люди амбарвалию, а он в ответ улыбнулся мне и запел эту песню, которая уже и в мое время считалась невероятно древней: «Не оставьте нас, о лары, помогите нам!..»
* * *Время Марса – это время земледельца и воина: весна и лето. В октябре салии убирают подальше свои копья и щиты. Все войны заканчиваются, когда в дом приходит новый урожай. В тот год Латин в октябре принес в жертву лошадь – этот праздник Октябрьской лошади единственный, если не считать похорон царя, когда в жертву высшим силам приносится конь. На этот праздник люди собрались со всего Лация, благодарные за мир в стране и за прекрасный урожай. Это был, пожалуй, последний большой праздник, проводившийся в Лавренте.
Мы несколько дней гостили там, и Эней помогал моему отцу в отправлении обряда. Я больше не имела на это права – выйдя замуж, я перестала быть дочерью этого дома и стала матерью своего дома и своего народа. Зато маленький Сильвий, наследник Латина, получил разрешение взять со стола блюдо с жертвенной пищей и после трапезы отнести эту пищу к очагу Весты и бросить в священный огонь. Рядом с ним шла мать Маруны, помогая ему не уронить в огонь и само блюдо. «Только бобы, Сильвий», – шепнула она ему, и он с важностью кивнул: «Ага! Тойко бы!» Ему еще полагалось сказать: «Да будут боги милостивы к нам», но это уж мы сами сказали за него.
В тот год осень была чудесная, мягкая, с богатым урожаем, да и зимние дожди были обильными и теплыми. В суете повседневных забот и хлопот, в постоянных радостях и тревогах, связанных с маленьким сынишкой, в любви и неизменном удовольствии от общения с Энеем я совсем потеряла счет дням; все они как бы слились в один долгий день и одну долгую, благословенную ночь. Но все же порой я просыпалась без всяких видимых причин во тьме зимней ночи и чувствовала, как холодеют от ужаса тело мое и душа при мысли о том, что это уже третья зима.
И, вспомнив об этом, я становилась холодной, как лед у берегов застывшей реки, и долго лежала без сна, и разум мой мучительно пытался найти решение той задачи, у которой решения не было. Поэт сказал мне, что Эней будет править всего три лета и три зимы. Но считать ли то лето, когда мы поженились, первым из этих трех? Мне казалось, что раз то лето, когда Эней стал править в Лавиниуме, уже наполовину прошло, то отсчет пресловутых трех лет и трех зим следует начинать с зимы, а значит, у нас впереди еще есть одно лето, третье и последнее. Но все-таки до этого лета еще есть время, оно еще далеко, да и весной он наверняка не умрет!
