Уинстон Грэм - Росс Полдарк
Но на этом всё не заканчивалось. Да, у него были собственные нормы поведения, хоть и никто их не признавал. Для юных дворян округи укладывать в постель своих служанок не было событием из ряда вон выходящим. Всё в дело в том, что они не похищали их в малолетнем возрасте. Но теперь она совершеннолетняя и уже способна не только разбираться в себе, но и читать его мысли, прежде чем он сам их распознает. Так что с ним не так? Не осталось искорки юмора, чтобы подсластить жизнь? Неужели каждый шаг нужно воспринимать предельно серьезно и взвешивать всё до малейшей детали? Любовь - услада сердца и души; все поэты воспевают её легкомыслие, и лишь мрачный шут заключает её в оковы догм и совести.
Сегодня стояла нестерпимая духота. Жара нечасто держалась после заката.
Ему хотя бы удалось заработать признательность Джинни. Эти годы покажутся ей длиннее, чем Джиму. Преодолеют ли их они? "Ну что за сентиментальный дурак. Отступник. Принял борьбу с белыми за сражение с краснокожими. Предатель своего сословия"... "Полно медлить. Счастье хрупко. Поцелуй меня, голубка" [11]... "Красота - всего лишь цветок, который пожрут морщины" [12].
"Расстраиваться из-за работника, страдающего сильным кашлем - не очень-то разумно, как многие скажут. В конце концов, человек должен стойко переносить невзгоды. Когда в прошлом году моя призовая кобыла подхватила сепсис..."
"Все пути приводят к встрече; Это скажут дед и внук" [11].
Росс поднялся и подошел проверить, распахнуто ли северное окно. Ох уж эти софизмы поэтов. Сегодня ему не удавалось мыслить ясно. Были ли сладкоречивые певцы лучшими советчиками? Да, окно настежь распахнуто. Росс раздвинул шторы и выглянул наружу. В свои двадцать семь лет он выработал определенную линию поведения; не отбросил ли он ее в сторону при первом же испытании? Раздался стук в дверь.
- Входи, - произнес он.
Росс обернулся. Это была Демельза со свечой в руке. Она не проронила ни слова. Дверь за ней захлопнулась. Она не сняла платья, а её глаза сияли, как фонари.
- В чем дело? - спросил он.
- Платье.
- Что с ним?
- Оно расстегивается сзади.
- И что с того?
- Я не могу достать до крючков.
На мгновение Росс нахмурился.
Она медленно подошла к нему, повернулась и неловко поставила свечу на стол.
- Простите.
Росс стал расстегивать платье. Демельза почувствовала его дыхание у своей шеи.
Из тех шрамов, что он разглядел, когда они возвращались домой с ярмарки в Редрате, остался лишь один небольшой рубец.
Росс прикоснулся к прохладной коже ее спины. Внезапно его руки скользнули под платье, сомкнувшись на талии. Демельза прислонила голову к его плечу, и Росс целовал её, пока в глазах не потемнело.
И в этот самый миг своего торжества, Демельзе оставалось признаться в своей лжи. Она не могла умереть с нечистой совестью.
- Я соврала, - прошептала она, вновь расплакавшись. - Я соврала насчет крючков. О, Росс, оставь меня, если ненавидишь. Я солгала... Солгала....
Росс не ответил, так как теперь ничто не имело значения, ни ложь, ни поэты, ни принципы и никакие доводы ума или сердца.
Он выпустил её и зажег еще одну свечу.
Глава седьмая
Демельза проснулась на рассвете. Она зевнула, поначалу не осознавая произошедшую перемену. Затем она заметила, что стропила над головой тянутся по-иному...
Трубка и серебряная табакерка на каминной полке, овальное заплесневелое зеркало над ней. Его спальня. Она повернулась и посмотрела на голову мужчины с копной темно-каштановых волос на подушке.
Демельза неподвижно лежала с закрытыми глазами, пока в её сознании проносились сцены, развернувшиеся в этой комнате накануне, и лишь её учащенное, судорожное дыхание выдавало, что она не спит.
Птицы пробуждались ото сна. Еще один теплый безветренный день. Зяблики под крышей звонко заливались, издавая звуки, похожие на капающую в пруд воду.
Демельза тихо подтянулась к краю постели и выскользнула из нее, боясь разбудить Росса. Подойдя к окну, она посмотрела вдаль, за наружные постройки, на море. Прилив почти достиг высшей точки. Туман серой пеленой окутывал цепочку утесов. Накатывающиеся волны чертили темные борозды на серебристой поверхности моря.
Ее платье, то самое, лежало скомканным на полу. Демельза схватила его и обернула вокруг себя, словно устыдилась собственной наготы. И тихо на цыпочках прокралась в свою спальню. Пока она одевалась, серый проем окна медленно окрашивался светом.
В доме не раздавалось ни звука. Она всегда вставала первой, часто даже ходила к самому краю долины за цветами, пока Джуд и Пруди с кряхтеньем просыпались. Сегодня она должна первой выйти из дома.
Она босиком спустилась по узким ступенькам, миновала прихожую. Потом распахнула переднюю дверь. За домом, может, и рокотал старый хмурый старик - море, но здесь, в долине, царило душистое тепло, которое земля сохранила за короткую летную ночь. Она вышла наружу, и её встретил теплый воздух. Она вдохнула его полной грудью. В отдельных уголках неба застыли тонкие перистые облака, словно их после себя оставил небрежный взмах метлы.
Росистая трава не показалась холодной её босым ногам. Она прошлась по саду к ручью, присела на деревянные мостки, прислонилась спиной к поручням и погрузила ноги в журчащий ручей. Кусты боярышника, которые росли вдоль его берегов, расцвели, но цветки уже потеряли свою белизну, окрасились в розовый и опадали, так что весь ручей был полон мерно относимыми водой крохотными лепестками, похожими на свадебное конфетти.
Спина и поясница ныли; но пугающие отголоски прошлой ночи померкли при воспоминании о её торжестве. Она не испытывала укоров совести от того, каким образом достигла этого торжества, поскольку страсть к жизни и её смыслу поглощала остальные чувства. Еще вчера это казалось невозможным. Сегодня стало явью. И ничто не сможет испортить ей этот миг, ничто.
Через пару минут поднимется солнце, осветив край долины, за которым всего несколько часов назад закатилось. Демельза подняла ноги, мгновение посидела на мосту, нагнулась и набрала в пригоршню воды, окатив лицо и шею. Затем она поднялась и с внезапным приливом надежды направилась к яблоне. Дрозд и его черный собрат спорили из-за соседних веток. Листва коснулась её волос, брызнув на ухо и шею росой. Она склонилась и стала собирать россыпь колокольчиков, которые росли под деревом редким ковром. Но не успела она собрать несколько штук, как тут же прервала свое занятие и села, прислонившись к обросшему лишайником стволу, откинула голову назад и прижала к груди душистые стебельки колокольчиков.
Так она и сидела, неподвижно выгнув в истоме шею и задрав юбки, ее нагих ног нежно касались трава и листья. Внезапно на землю опустился зяблик и завел свою песнь рядом с её рукой - "фьиють-фьюить". Демельза уже было собралась подпеть ему, но знала, что сподобится лишь на кваканье.
На лист рядом с её лицом опустилась и большая муха. На её голове виднелись две большие коричневые выпуклости, со столь близкого расстояния они казались огромными, словно из дебрей забытого мира только что вырвалось доисторическое животное. Сперва она стояла на четырех лапках, потирая двумя задними свои крылышки, и вновь опустившись на четыре задние, уже потерла две передние, как льстивый торговец.
- Бзз! Бзз! - прожужжала Демельза.
Со внезапным жужжаньем муха сорвалась и почти мгновенно вернулась на то же место, принявшись потирать голову, словно мылась в ванной.
Над её головой паутина поблескивала капельками росы. Выводивший трели черный дрозд внезапно умолк, покачался мгновение на ветке, распустив хвост, что твой веер, и улетел. Два последних лепестка темно-розового цветка яблони сорвались от его движения и плавно опустились на землю. Зяблик стал клевать один из них.
Демельза протянула руку и издала воркующий звук, но зяблика провести не удалось, и он отпорхнул на безопасное расстояние. Где-то в поле промычала корова. Еще по-прежнему царило раннее утро, в которое не вторглись люди, и щебетанье птиц раздавалось на фоне тишины безмятежно дремавшего мира.
На головой низко пролетел грач, его взъерошенное оперение блеснуло золотом, а крылья с шумом рассекли воздух. Поднялось солнце и залило светом долину, бросая среди деревьев росистые безмолвные тени и лучики длинного тусклого света.
Глава восьмая
Росс проснулся поздно. Уже наступило семь часов, когда он пробудился.
Поднявшись, он почувствовал мерзкий привкус во рту. В трактире "Бойцовый петух" подавали скверное пойло.
Демельза... Жесткий старый шелк платья... Крючки. Что на нее нашло? Он был пьян, но от спиртного ли? Издержки духа и стыда растрата - Вот сладострастье в действии... Утолено, - влечёт оно презренье [14] - как же так вышло? Прошлой ночью этот сонет не пришел ему на ум. Поэты злостным образом его подвели. Странное дело.
