Иван ФИРСОВ - От Крыма до Рима(Во славу земли русской)
В первый день Нового, 1784 года Федору Ушакову присвоили звание капитана 1-го ранга. Весть об этом достигла Херсона, когда вице-адмирал Сухотин, с похвалой о действиях Ушакова, сообщал графу Чернышеву: «Особо же вашему сиятельству при сем случае, как до прибытия моего, так и в мою бытность по справедливости могу свидетельствовать о господине Ушакове, что он неусыпными своими трудами и старанием в команде своей прежде всех успел прекратить… за великое удовольствие для себя почту, ежели он, господин Ушаков, за столь благоразумные учреждения заслужит вашего сиятельства особливое благоволение; я не скажу чтоб и прочие командиры не имели в том попечения, но однако ж его в том превосходящие труда заслужили до моего прибытия от начальника благодарность».
Чернышев не замедлил высказать свое мнение Ад-миралтейств-коллегии, и 3 мая состоялся специальный указ коллегии, направленный персонально Ушакову с объявлением ему благодарности за успехи в борьбе с чумой. Такие рескрипты довольно редко исходили из высшего правления российского флота… Ушаков же не старался выпятить себя из среды командиров. Просто он с присущей его характеру чертой старался исполнять свой долг по службе, не следуя в кильватере жизненных событий, а проявляя инициативу, по силе ума своего отыскивал необычные меры, не забывая при этом о своих подчиненных, заботясь о людях.
Одним из первых поздравить Ушакова с похвалой высокого начальства примчался из Глубокой пристани Войнович. Там заканчивал достройку на воде его 66-пушечный корабль «Слава Екатерины». Как и прежде, уроженец далекой Черногории внешне вел себя запанибратски.
— Поздравляю, поздравляю бачушка с превеликим вниманием к твоей особе его сиятельства графа Чернышева…
— Сию похвалу, Марко Иванович, — после присвоения звания Ушаков обращался с Войновичем как с равным, — отношу целиком к моим подопечным. Офицеры и служители в том признании не менее моего заслугу имеют.
Войнович захохотал:
— Не скажи, не скажи, Федор Федорович. Уж я-то знаю, что тут ты скромничаешь. Весь Херсон о тебе наслышан.
Ушакову, видимо, не хотелось слушать излияния Войновича.
— Поведай, пожалуй, как обстоит с твоим кораблем, скоро ли в Севастополь отправитесь?
— По секрету скажу, что мне и здесь неплохо. Вскорости чуму прогоним окончательно, жители возвернутся, веселей станется.
«Тебе бы только в свое удовольствие, в праздности пребывать», — подумал Ушаков.
— Насколько знаю, светлейший князь Потемкин располагает в Ахтиярской бухте базу флота Черноморского обосновать.
— Когда сие сбудется. Теперь-то в Ахтияре одна татарва пребывает. Вкруг скалы голые, сказывают, да дикие козы бродят. В Херсоне все толком обустроено. Заходи-ка ко мне, спектакль поглядишь немудреный. Винцом побалуемся, душу отведем.
Ушаков знал, что Войнович устраивает у себя дома спектакли, некоторые офицеры, подчиненные Ушакова, принимают участие в этих домашних спектаклях. Но Ушакова как-то не привлекало откровенничать с Войновичем. Человек он был совершенно чуждого Ушакову склада. Поговаривали, что и графское достоинство ему пожаловали непонятно за какие заслуги.
— Благодарствую, Марко Иванович; у меня на стапеле работ невпроворот. Надобно до осени на воду спуститься да устье Днепра миновать.
Войнович и раньше приглашал Ушакова, но он всегда находил предлог, чтобы отказаться. «Отшельник какой-то», — не показывая виду, сердито подумал Войнович, откланялся и уехал.
Лето вступило в свои права, жарче припекало солнце, а вместе со знойными днями кое-где опять появилась «моровая язва».
Из Петербурга Потемкин получил письмо встревоженной императрицы.
«Пронесся слух по здешнему народу, будто язва по-прежнему в Херсоне свирепствует и будто пожрала большую часть адмиралтейских работников… Сделай милость, возьмись сильной рукой за истребление херсонской язвы…»
И все же труды и пример ушаковского экипажа по борьбе с чумой явно брали верх над заразной болезнью. К осени поветрие начало затухать, в город понемногу возвращались жители, и наконец из карантина выпустили несколько сот жителей, а сам карантин сломали и сожгли.
Осенью сошел со стапеля № 4 линейный корабль и был наречен именем «Святой Павел». Командир этого 66-пушечного корабля капитан 1-го ранга Ушаков дождался-таки столь желанного дня, переселился на корабль и обосновался в капитанской каюте. Теперь-то он был не в гостях, а д о м а. С шутками и прибаутками покидали казарму матросы, взвалив на плечи нехитрые баулы. Подле ограды толпились девицы. Многие из них с грустью помахивали платочками, расставаясь с верными дружками…
Ступив на палубу, матросы, щурясь на яркое солнце, поглаживали планширь фальшборта, притоптывали сапогами-» словно испытывая прочность настила палубы. Из радужного состояния их выводил зычный голос боцмана:
— Хватит зенки пялить! Шевелись, братцы! Геть по кубрикам и рундукам! Койки вязать! Бачковым на камбуз, бачки ополаскивать!..
Матросы, улыбаясь, озирались. Половина из них пугливо жалась друг к другу, отходя подальше от фальшборта, не решались глянуть вниз, где в десятках сажен плескались ленивые волны, слегка покачивая полупустой корпус «Святого Павла». Это были молодые рекруты из солдат, впервые ступившие на палубу корабля.
Старослужащие матросы ржали, хватали молодых за рукава, тащили к борту.
— Не бойсь! Не робей! Не свалишься! До седой бороды служить тебе здеся! Ежели прежде рыбам кормить не спровадят!
Вся осень прошла в хлопотах. «Святой Павел» готовился к переходу в Глубокую пристань. Оттуда в Севастополь ушли три корабля, первенцев Херсонской верфи: 66-пушечный линейный корабль «Слава Екатерины» и два 50-пушечных фрегата «Святой Георгий» и «Херсон».
Весной, в половодье, Ушаков проводил «Святого Павла» через отмели устья Днепра. Корабль пришлось приподнимать на специальных устройствах-плотах, камелях, чтобы пройти безопасно перекаты и бары в устье Днепра. С мая по август, все лето 1785 года на корабле, у причалов Глубокой пристани, поднимали на борт и устанавливали мачты, наращивали их стеньгами, крепили реи, вооружали и обтягивали такелаж, подвязывали паруса. В то же время «Святой Павел» прирастал огневой мощью, главным средством для нанесения ударов по неприятелю. На талях, через блоки, закрепленные на концах рей, на борт поднимали тяжелые пушки, орудийные станки. Крюйт-камера заполнялась пороховыми зарядами, на батарейных палубах укладывали пирамидками ядра. Приближалась осень, Ушаков поторапливал людей, «Святой Павел» готовился к переходу в Севастополь.
В ту пору произошли важные перемены в верхах. Главнокомандующий войсками на юге России светлейший князь Потемкин-Таврический указом императрицы был назначен Главнокомандующим Черноморским флотом и Азовской флотилией. В Херсоне учреждалось особое «Черноморское Адмиралтейское управление», подчиненное непосредственно президенту Адмиралтейств-коллегий, генерал-адмиралу Павлу I.
«По связям флотов наших, — гласил этот указ императрицы Потемкину, — вы имеете в указанное время доставлять надлежащие рапорты и ведомости генерал-адмиралу».
Императрица пожаловала Потемкину право поднимать кейзер-флаг, символ высшего должностного лица Российского флота, при пребывании на борту корабля. Ему же предоставлялось право присваивать чины до капитана 2-го ранга включительно.
Одним из первых Потемкин назначил капитана 1-го ранга Николая Мордвинова старшим членом Черноморского Адмиралтейского правления. Главным командиром в Севастополе пребывал обрусевший англичанин, контр-адмирал Фома Мекензи. Туда вскоре надлежало отправиться «Святому Павлу» капитана Федора Ушакова.
* * *
Десятый год над просторами Черного моря не слышалось раскатов орудийных залпов. Казалось, умиротворение надолго станет привычным явлением в отношениях двух держав, расположенных на его берегах. На самом деле покой и тишина были призрачными. Россия небезуспешно осваивала небольшую прибрежную полосу от Перекопа до устья Днепра. Турецкие купцы то и дело рассказывали на базарах Стамбула страшилки о крепостях русских гяуров на берегах Днепра, Да и их соплеменники наблюдали из Очакова, с крепостных стен, что в Херсоне не на шутку русские мастеровые взялись за строительство кораблей.
Не могли смириться в султанском дворце с потерей своей вотчины и верного союзника, крымского хана. Правитель ханства, Шагин-Гирей, потомок Чингисхана, был личностью незаурядной. Получив образование в Венеции, владел итальянским, греческим, русским языками, посетив в 1771 году Петербург, очаровал Екатерину II приветливостью и европейскими манерами. Весной 1778 года хан в Бахчисарае потчевал кофейным напитком генерал-поручика Александра Суворова, недавно назначенного командующим Крымским корпусом. Крым тогда еще не был присоединен к России, и Суворов сразу же предупредил подчиненные войска и потребовал «соблюдать полную дружбу и утверждать обоюдное согласие между россиян и разных званиев обывателей… С покорившимися наблюдать полное человеколюбие».
