Томас Фланаган - Год французов
— Полностью согласен, сэр. В перестрелке при Уэксфорде они одержали верх, и победа подействовала, словно крепкое виски.
— Итак, план нашей кампании прост. Генерал Тренч берет на себя командование войсками в восточных от Мейо графствах. На западе, в Голуэе, — части генерала Хатчинсона. Я прошу вас, сэр, отправиться в Голуэй и взять командование на себя.
Лейк поднялся из-за стола.
— Позвольте, сэр, выехать сегодня же ночью.
Корнуоллис извлек из кармана часы.
— Бог мой, уже одиннадцать! Советую вам хорошенько выспаться и выезжать поутру.
— Ну уж это слишком! — возмутился Денам. — Я возражаю. Как ирландец и как член ирландского парламента. Это моя, а не ваша родина, сэр. И пока генерал Лейк будет отсыпаться, французы и головорезы-крестьяне вольны бесчинствовать.
— Минуту терпения, сэр Джон, минуту терпения. Очевидно, Лейк, французы сейчас уже взяли Баллину. Оттуда они двинутся на север к Фоксфорду либо остановятся, ожидая подкрепления. Вам надлежит сдержать противника. Если у них менее четырех-пяти тысяч солдат, нам они не страшны. Им, конечно, хотелось бы отхватить лакомый кусочек — Каслбар, но они не столь безрассудны и на штурм не пойдут. Сдерживайте их, ограничивайте их передвижение, сами не попадайтесь, ждите удобного момента. А тем временем основная часть войск двинется на Мейо.
— Основная часть войск? — переспросил задетый Лейк. — А кто их поведет?
— Я сам.
— Вы сами, ваше высочество?
— Я воевал не столь уж давно. Думаю, что не забыл еще всех военных премудростей.
— Ну еще бы, сэр! Я спросил вовсе не потому, что…
Но Корнуоллис поднял руку и обратился к Денаму:
— Да, сэр, вы ирландец, и это ваша страна, ваш парламент, ваша палата лордов, палата общин, ваша таможня, почти сто тысяч йоменов и ополченцев. Но восстание, вспыхнувшее весной в некоторых графствах, было в конечном счете подавлено не ирландцами, а англичанами. В вашем ополчении столько смутьянов, что офицеры боятся, как бы их солдаты им в спину пулю не всадили, от вашего так называемого парламента я за несколько месяцев в Ирландии выслушал столько всевозможных надменных претензий, что голова кругом идет. И теперь вы учите меня, как нужно воевать. Я этого не потерплю!
Денам покраснел, оперся руками о стол, будто собирался встать.
— Люди, которых вы, сэр, поносите, англичане, и для вас же удерживают они остров со времен Елизаветы.
— Вот как, уже англичане?! То ирландцы, то англичане, когда как выгодно: когда мы вам не нужны, вы — ирландцы, а когда нужны — англичане. Да вы, впрочем, и сами толком не знаете, кто вы. А сейчас остров не у вас в руках, а у меня!
— Богом клянусь, узнай в парламенте о ваших речах…
— …Ничего бы не изменилось. Продажные шкуры, хоть козлами их величай, будут лишь сидеть да улыбаться. Другие до смерти боятся восстания. А немногие честные люди услышат вас и поймут: что вы заслужили, то и получили! А теперь, сэр, я последую совету, который дал генералу Лейку, и отправлюсь спать.
Корнуоллис стоял у окна и смотрел на крепостной двор. Какая нелепица! Сейчас, в разгар войны с европейской державой, Англия вынуждена тратить силы, людей на это проклятое болото. То Уэксфорд и Антрим, то теперь Мейо. Уж не знаешь, какое из зол меньшее: то ли косноязычные крестьяне, то ли изменники — Объединенные ирландцы, то ли хвастливые помещики-протестанты. Помещики, несомненно, смешнее всего, особенно когда они с грубым гортанным ирландским акцентом провозглашают себя английскими джентльменами. Ясно, что-то в жизни общества неладно, раз не улеглись за шестьсот лет все раздоры. Самое простое решение — присоединить Ирландию к Англии. К этому стремился Питт. Упразднили бы этот карикатурный маленький парламент. Англия и Ирландия стали бы единой страной. Единые законы, единая армия. К этому стремился Питт. Возможно, восстание сыграет ему на руку. Местные помещики, исполненные страха, скинут шоры лжепатриотизма, сами, как покорные овечки, соберут свой парламент и проголосуют за его роспуск. А тех, кого не запугает восстание, можно подкупить. Либо деньгами, либо пустозвучным титулом. Лорд Мак-Мужлан, сэр О’Мурло. Ох, сколько помещиков в Мейо трясутся сейчас от страха, и не зря. Чем дальше от Дублина, тем заметнее черты чужой страны. Какое оно, графство Мейо, самое удаленное на карте; что кроется за названиями Киллала, Баллина, Каслбар? Подумать только, в наш просвещенный век вдруг вспыхнула религиозная война! Католиков с протестантами! Конечно, замешана не только религия. Протестанты владеют землей, а католики — неимущие крестьяне. Война бедняков с богачами — вот что выходит. Очевидно лишь одно: нельзя допускать, чтобы остров отошел от Британии. Даже на географической карте они рядом.
Любопытно, каково сейчас французам: их малочисленное войско судьба забросила на край земли, в толпу варваров, говорящих на чужом языке. Как знать, может, французов это даже забавляет. Они любят рискованные затеи, экзотичную природу.
БАЛЛИНА, АВГУСТА 25-ГО
Над рекой Мой взошла полная луна и осветила повстанческий лагерь во владениях Всемогущего. Лагерь не спал, он напоминал скорее большую ярмарку: суетились люди, из Киллалы подходили тяжело груженные обозы. Крестьяне, доселе не видевшие друг друга в лицо, пришли и из глухих деревушек Эрриса, и с обнищавших ферм близ озера Конн. Все мушкеты были уже розданы. Крестьян вооружали пиками, их ковали в Баллине. Почти никто из примкнувших не принимал присягу Объединенных ирландцев и слыхом не слыхивал о ней, не понял бы в ней ни единого слова. Они знали лишь, что Киллала и Баллина пали, что Уэстпорт с одной стороны, а Суинфорд — с другой в руках восставших, что многотысячная толпа ирландцев готовится идти на Фоксфорд.
Вскоре после падения Баллины усадьбы Гленторна и еще одного помещика, Фортескью, были разграблены. Мэлэки Дуган повел своих молодчиков и приставших к ним на замок Гленторна. Замок опустел. Дворецкий Хендрикс верхом поскакал в Баллину к восставшим, слуги разбежались. У парадного крыльца, на котором застыли каменные оскалившиеся львы, мятежники остановились и примолкли. Дуган первым взбежал по ступеням и распахнул двери. Сперва они слонялись по коридорам, глазели по сторонам, заглядывали в открытые двери комнат, которые уже столько лет безнадежно ждали хозяина. Всюду чистота и лоск, наведенные целой армией прислуги, всюду напоминание о прежнем эксцентричном господине. Портьеры, ковры, роскошная мебель. Все это было так же диковинно крестьянскому взору, как дно океана или джунгли с зарослями лиан и крикливыми яркоперыми птицами. Крестьяне застыли в благоговейном страхе: это не просто грабеж усадьбы, не просто вооруженное восстание. Переступив чужой порог, они оказались в другом мире, огромном и великолепном.
Но вот Дуган с криком вонзил пику в муаровую, с набивным узором портьеру и сорвал ее.
Крейтона они нашли в кабинете: он сидел за столом, сложив руки, подняв очки на высокий, с залысинами лоб. Он сидел неподвижно, словно окаменев, и молча смотрел на них. Крестьяне тоже уставились на него. Но тут один из них нечаянно задел стол, на котором Крейтон расположил свое творение — миниатюрный план владений. Крестьянину же виделись лишь беспорядочно разбросанные кубики и осколки зеркала.
— Осторожнее! — воскликнул Крейтон, выскочив из-за стола на середину комнаты. — Видите ли, — он запнулся, потом заговорил снова, — видите ли…
Но тут Дуган со звериной яростью всадил ему в грудь пику, повернул ее и потянул вверх. Крейтон рухнул на стол, и меж бурыми холмами из папье-маше побежали ручейки крови.
— Господи помилуй, — в ужасе прошептал Донал Хенесси. На мгновение и в лице Дугана мелькнул страх, но он, перевернув Крейтона, вытащил пику. Тело управляющего сползло на пол.
За разграблением усадьбы Гленторна последовали другие, Тилинг старался предотвратить их, но порой безуспешно. Конец этому положил Эмбер, отрядив на борьбу с грабителями подразделения гренадеров. Против трофеев он не возражал, но знал, что повстанцы, действуя в родных краях, нередко уходили с награбленным домой. На глаза ему попался крестьянин — согнувшись в три погибели, он тащил на спине старинные часы, и Эмбер понял, что опасения его не напрасны. Он, конечно, не отбирал награбленное, и по зеленой луговине лагеря стлались шелка, картины в тяжелых золоченых рамах стояли, прислоненные к деревьям. Самочинное убийство Крейтона его рассердило, хотя он и сам терпеть не мог аристократов.
— Крейтон не из аристократов, он всего лишь управляющий, — пояснил Тилинг.
— Не все ли равно! — пожал плечами Эмбер, но все же издал приказ: за грабеж в наказание полагается порка, за убийство — смертная казнь.
По одну сторону россеркской дороги лагерь разбили французы, по другую ирландцы. Эмбер побывал и в том и в другом в сопровождении Сарризэна с Фонтэном и Тилинга с Эллиотом. С изумлением увидел он, как два священника в полном облачении — Мэрфи и викарий из Балликасла — обходят лагерь, причащая коленопреклоненных повстанцев. В молодости Эмбер был ярым противником церкви, однако теперь он весьма терпимо отнесся к святым отцам. Еще одно подтверждение тому, что народ здесь темный и ненадежный. Ну да неважно. Когда-то и он ходил на мессу, преклонял колени рядом со строгой бабушкой в черном платье.
