Андрей Посняков - Московский упырь
Еще раз оглянувшись, подьячий выскользнул в ворота и, свернув на Никольскую, замедлил шаг, внимательно всматриваясь в ряды торговцев – именно среди них и маскировались гулящие девки. С кольцами!
Словно истинный работорговец, Галдяй придирчиво осмотрел девок. Честно говоря, ему не понравилась ни одна – то старые попадались, морщинистые, а то, наоборот, слишком уж молодые да тощие. Таких, чтоб кровь с молоком и колесом грудь – не было, видать, разобрали уже. Нет, вот та, чернявая, вроде бы ничего.
Пересилив вдруг нахлынувший страх, подьячий подошел ближе:
– Сколь стоишь, чернавка?
– Полденьги!
– Чего?! – Галдяя будто отбросило. – Полденьги? Надо же!
Девчонка улыбнулась:
– А ты сколь хотел?
– Ну, хотя бы алтын… два… Хорошие деньги!
– За алтын собачку дери! – нагло бросила девка, и ее стоящие рядом товарки гнусно захохотали.
Подьячий покраснел, обиделся, хотел ответить что-нибудь этакое – да на язык ничего не пало, так, махнул рукой да отошел восвояси. А гулящие девки еще долго смеялись ему вослед. Сволочуги, понятно. Ишь, до чего обнаглели – полденьги им. Этак скоро и цельную деньги попросят.
– Что, не свезло, приятель? – негромко произнесли рядом, в самое ухо.
Галдяй дернулся, обернулся, увидел позади молодого щербатого парня с рыжими непокорными вихрами. Еще он, кажется, был косой – вот уж, поистине, Бог шельму метит.
– Я Гришаня, – мягко взяв подьячего за локоток, назвался рыжий и, нахально подмигнув, прошептал: – Могу с девочками помочь, а если угодно, и с отроками.
– Типун тебе на язык – с отроками! – испуганно отстранился Галдяй. – Нешто я содомит какой?
– Не хочешь отроков, помогу с девками, – покладисто согласился Гришаня. – У тебя деньгов-то сколько?
– Алтын, – на всякий случай занизил цену подьячий и густо покраснел.
Рыжий расхохотался и снова подмигнул:
– Вполне хватит. Отойдем?
Пожав плечами, Галдяй молча отправился за новым знакомцем. Шли недолго, завернув за угол, остановились.
– Ты зря с алтыном на Никольской утех ищешь, – оглянувшись по сторонам, негромко заметил Гришаня. – Тут, считай, самый центр – цены высокие. А вот ближе к окраине…
– Э-э-э, – разочарованно протянул Галдяй. – Это еще куда-то переться…
Честно говоря, идти куда-то далеко ему совсем не хотелось – боялся опоздать к вечеру в приказ.
– Да не так и далеко, на Чертольской, в корчме одной…
– На Чертольской? – Тут подьячий задумался. Вроде ведь, и правда, не так и далеко выходило. Ну, не близко, конечно, но не так, чтоб уж очень далече. Тем более рыжий сказал, корчма там. Это хорошо, что корчма – девку-то гулящую не в сукинские же хоромы вести – это Галдяй только сейчас и сообразил. А губы уже сами собою спрашивали, хватит ли алтына.
– Двух – точно хватит, – Гришаня поспешно спрятал под ресницами слишком уж пристальный взгляд.
– Двух?
– Да не жадись, оно того стоит! Знаешь, какие на Чертольской девки красивые? Павы!
– Ин, ладно, – решился-таки подьячий. – Идем.
Дошли быстро, еще и солнышко на полдень не поднялося. Сокращая путь, шагали напрямик, через все Чертолье, пару раз Галдяй чуть было не свалился в лужу, да Бог – или черт? – упас. Правда, ступил все ж таки в собачье дерьмо. Остановился, сорвал лопух – сапог отчистить, позвал ушедшего вперед спутника:
– Долго еще?
– Ничо! – живо обернулся тот. – Эвон, видишь, заборы? Там.
Заборы Галдяй видел. Знатные были заборы, истинно московские, тянувшиеся сплошным неперелезаемым частоколом из толстых, остро заточенных на верхушках бревен.
– И как же мы там пройдем?
– Да пройдем… – беспечно отмахнулся рыжий. – Тут меж усадьбами проходец имеется.
Проход меж усадьбами действительно имелся, узкий такой, темный, – только был тщательно заколочен толстенными досками. Что, однако, ничуть не обескуражило провожатого. Нагнувшись, он без видимых усилий оторвал пару досочек снизу, отвел в сторону, так, что вполне можно было пролезть.
– А тропка-то нахоженная! – на ходу заметил подьячий.
Гришаня обернулся с усмешкой:
– А ты думал?! Я ж тебе говорил – пройдем.
Просочившись между заборами, они оказались на широкой улице, прямо напротив широко распахнутых ворот какой-то усадьбы, судя по множеству привязанных у коновязи возов – постоялого двора или корчмы.
– Жди здесь. – Поздоровавшись с пробегавшим мимо мужичком, Гришаня скрылся в корчемной избе, оставив подьячего скучать в обществе привязанных лошадей, лениво жующих сено. Скучал он, правда, недолго – рыжий выскочил назад быстро. Оглянулся и, подмигнув, протянул руку:
– Давай два алтына!
– Э-э, – прищурился Галдяй. – А вдруг обманешь?
Гришаня засмеялся:
– Да не обману, не боись. Чего мне обманывать-то? Ты ведь сюда еще много раз придешь.
– Коли понравится, чего ж не прийти? – согласился подьячий.
– А чего ж не понравиться-то? Конечно, понравится, – уверил рыжий. – Знаешь, тут какие девки? Ну, давай алтыны!
Немного покочевряжась – приятно было чувствовать себя вполне самостоятельным человеком, могущим щедро заплатить за любые удовольствия, – Галдяй со вздохом вытащил пару монет:
– На!
– Ну, вот, – попробовав монеты на зуб, удовлетворенно скривился Гришаня. – Стало быть, слушай. Пойдешь сейчас в корчму, скажешь – поклон, мол, дядьке Флегонтию – и сразу по лестнице, наверх, в горницу. Там девчонка сидит, прядет, светленькая такая, в сарафане лазоревом. Вот она и есть. Смотри, не говори ни слова – гулящие то не любят, – сразу целуй в уста да сарафан рви.
– Так прямо и рвать?
– А как же, коли за все уплачено?
– Ну… – У Галдяя аж глаза загорелись, до того захотелось сорвать сарафан с гулящей девчонки. Так прям и представил! Входит… нет, вбегает, кричит: «На колени, дщерь беспутная!» – а потом сразу – долой сарафан, рубаху… А дальше уж захватывало дух – раньше-то у Галдяя никогда девки не было, эта, стало быть, первая.
– Она хоть ничего, красивая?
– Глаз не оторвешь! Ну, удачи! Потом во двор выйдешь, на следующий раз столкуемся.
Эта последняя фраза несколько успокоила Галдяя: раз Гришаня договаривается с ним на следующий раз, значит, не такой уж он и пройдоха, несмотря на то, что рыжий, да к тому же – косой.
– Давай, давай, не трусь! – похлопав подьячего по плечу, Гришаня ловко закинул монеты за щеку.
Ухмыльнувшись, Галдяй с видом бывалого человека вошел в постоялую избу. Тут же громко, как научил Гришаня, поздоровался:
– Поклон дядьке Флегонтию.
Никто и ухом не повел: хлебавшие из общей миски какое-то варево угрюмые мужики, как хлебали, так и хлебали, а шустрый корчемный служка деловито протирал стол. Тоже не обернулся. Да не больно-то и надо. Несколько обидевшись на этакое невнимание, подьячий поискал глазами лестницу, нашел, поднялся… Пока все шло так, как и говорил рыжий. Ага, вот и горница. Зажмурив глаза, Галдяй толкнул дверь… И, подняв веки, застыл: на лавке у самого окна сидела красивая голубоглазая девка с толстой золотистой косою, одетая в лазоревый сарафан поверх вышитой белой рубахи, и, что-то вполголоса напевая, сучила пряжу.
Вот она, светленькая! Гулящая девка. Ага, вот посмотрела с улыбкою. Зовет!
– М-мых!
Застонав, подьячий скинул кафтан, тигром бросился к лавке и, запрокинув девчонку, принялся целовать в уста, одновременно раздирая руками рубаху. Душа Галдяя пела! Ну, вот оно, вот оно… вот сейчас… Впервые!
Бац!
Девчонка вдруг вывернулась, ударила его ладонями по ушам и дико заверещала:
– Тятенька! Маменька! Братцы! Помогите, в своем дому чести лишают! Ах ты коркодил вислоухий! – Девица ухватила прялку да со всего размаху треснула ею по башке незадачливого насильника.
– Ай! – обиженно закричал тот. – Ты чего дерешься-то, тля? Иль двух алтын мало?
– Ах, тля?! – Девчонка с неожиданной силой оттолкнула от себя подьячего и угрожающе замахнулась прялкой.
Быстро сообразив, что здесь ему, похоже, ничего не светит, Галдяй проворно ретировался, выскочив в сени – богатые, двухэтажные, с большим открытым окном… куда, сломя голову и бросился подьячий, услыхав шаги быстро поднимающихся по лестнице людей.
– Маменька! Тятенька! Братцы! – продолжала вопить девчонка, будто это ей, а не Галдяю перепало по башке прялкой. – На помощь! На помощь! Чести лишают!
– Да где насильник-то, доча?
– Эвон, верно в окошко выпрыгнул!
– Ничо! Посейчас догоним. Ужо покажем собаке!
Удачно упав в навозную кучу – хотя бы мягко, – Галдяй испуганно оглянулся на крики. Вид разъяренных краснорожих мужиков, потрясающих батожьем, придал ему новое ускорение, в результате которого подьячий в ужасе бросился бежать, не разбирая дороги. Этот вот ужас, совершенно первобытный и дикий, его, по большому счету, и спас. Грязный, с выпученными от страха глазами и вздыбленной шевелюрой, Галдяй, сам не сознавая того, напугал даже здоровенного цепного пса, бросившегося ему навстречу из будки… но, увидев этакое мчащееся чудо, живо поджавшего хвост.
