Геннадий Прашкевич - Секретный дьяк
Дорожную книгу, «Рассуждение о других вещах или Кратчайшее изъявление вещей, виденных и пережитых», Иван после Якуцка поручил вести монстру Тюньке. Подражая Ивану, монстр так писал:
«…В этом дистрикте на глухой речке имеется высокая скала с рисованными фигурами. Те фигуры будто объяты гневом. Каждая напоминает ангела, даже крыла за спиной видны, но ангелы так сильно разгневаны, что невозможно разглядывать их фигуры без явственного стеснения сердца, ибо сказано – в гневе ангелов дьявол рождается».
Тюньку волновал гнев ангелов.
«…И в том же дистрикте слышал такое поверие. Коль звенит в каком ухе – немедля перекрестись и ничего не задумывай. Когда звенит в ухе, это ангел-хранитель записывает твои грехи в книгу жизни, чтобы впоследствии представить Богу. Делая записи, ангел-хранитель спорит с сатаной, и если кто в тот момент немедля не перекрестится или задумает корыстное, то ангел неохотно уступает его душу сатане и отходит с рыданием».
И так далее.
3
Через плечо горы вела хорошо убитая тропинка.
Такая же тропинка двойным кольцом окружала вершину.
Каждый день, пугливо объяснил куши Татал, по верхней тропе неторопливо проходит сердитый дух Уни-Камуй. Сам маленький, только ноги у него большие. Крепко ставит большие ноги сердитый дух Уни-Камуй, идет неспешно, но непреклонно. А если отдых у сердитого духа, то посылает на некоторые специальные места своего полоняника апонца или какую из своих переменных жен – следить за состоянием моря. Обзор тут хорош. Если появится апонская буса, можно задолго вычислить, где именно может она торкнуться в берег. Торопиться сердитому духу некуда. Он кладет на плечо молонью и неукротимо идет туда, куда направляются апонцы. А затем наказывает их.
Дивны дела твои, Господи. Не солгал мохнатый.
Остановились, не дойдя до некоей стены, выложенной из цельных камней, – стена возвышалась по грудь взрослому человеку, закрывая единственный выход на широкую поляну, украшенную накрепко врытым в землю большим столом, высоким деревянным летним балаганом на сваях и подземной полуземлянкой, обложенной сверху дерном. Полуземлянка, показалось, совсем как у камчатских нымылан – ни окошек, ни дверей, только в куполе круглая дыра, сквозь нее можно спуститься вниз по лесенке. Дым очага выходит через то же отверстие. Дым, кстати, и сейчас легонько вился над полуземлянкой.
Дав знак затаиться, Иван метнул камешек через стену.
На легкий шум выглянула из полуземлянки страшная рожа и сразу спряталась внутрь, как втянулась в землю. Вот загадка, подумал Иван. Зачем духу полуземлянка? И казаки внимательно озирали увиденное.
Летний балаган рассохся, раззявил во все стороны широкие щели, но все равно казался обжитым. Да и не казался, а был обжитым. И щели не в упрек. Может, оставлены специально. Прильни к любой, сразу увидишь все, что захочешь. Если сердитый дух жил в балагане, то видел все, что творится на море и на этой стороне острова. А на середине поляны на деревянной перекладине, как на виселице, что сразу не понравилось дьяку-фантасту Тюньке, вялилась крупная красная рыба. Не знать бы, что здесь обитает сердитый дух, так и подумали бы, что человек.
– Ну, где дух? – шепотом спросил Иван. – Почему не мещет молоньи?
Куши Татал, пугливо спрятав голову в ладони, кивнул в сторону. Если, дескать, умру, подсказал этим кивком, то только так, головой в ладони, – страшного не увижу. И все, конечно, глянули в ту сторону, куда кивнул куши.
…и увидели голый, засыпанный обломками камня, склон скалистой горы, величественной, похожей на перевернутую заиндевевшую воронку. И они – многие маленькие тщетные люди, стоят всего только на каменном плече горы перед неизвестной поляной.
…и увидели снежный язык ледничка, черный от выпавшего откуда-то пепла, устоявший под неярким, но теплым курильским солнцем, только звонко, как слюну, пускающий из-под себя мутные струи ручьев. Звон воды был ледовит, внятен и слышен за много шагов. Даже не видя, легко было представить, как, достигнув обрыва, ручьи начинают свергаться вниз, окропляя берега и рассеиваясь в воздухе, как дождь.
…и увидели неширокую натоптанную тропу, ведущую от бамбуков к ледничку. На ледничке тропа тоже была хорошо убита, слегка виясь вправо-влево, а, пересекая снежный язык, тропа таинственно уходила за край горы.
…и увидели – из рыжих бамбуков, твердо ступая по льду короткими сильными ногами, слегка прихрамывая, точнее, слегка волоча левую ногу, наверное, не совсем хорошо сгибавшуюся в колене, неукротимо выдвинулся невысокий человек в мохнатом платье и с ружьем через плечо. Голова человека была в светлых и длинных кудряшками волосах, и очень большая. Багинет был примкнут к ружью по-военному, на боку висела настоящая сабелька. Издали было видно, что сильно сердитый дух. Хотя зачем духу вооружаться?
Твердо ступая по льду, хорошо, видимо, зная, что делает, сердитый дух или человек в мохнатом платье шел так, будто находился на казенной службе. В своей неукротимости неизвестный сердитый дух или человек казался собранным, деловитым, совсем не в пример другому странному существу, тоже облаченному в мохнатое платье, тоже старающемуся углядеть все вокруг, но при этом жалкому, согбенному, часто оглядывающемуся на море. Оба они – и сердитый дух Уни-Камуй, и согбенное существо – часто смотрели вниз, на берег, не замечая казаков, поднявшихся на плечо горы. И понятно было – смотрят они на море не просто так, не бесцельно. Они явно сознавали, что именно хотят увидеть на море.
– Неужто нас? – шепотом удивился Иван. И добавил изумленно: – Это ж не настоящая у духа голова! Это парик на сердитом духе!
И все посмотрели на господина Чепесюка, но господин Чепесеюк промолчал.
Существо, следовавшее за сердитым духом, прихрамывало, как и сам дух, но выглядело не столь неукротимо. Оно часто, чаще, чем дух, суетно поглядывало на море. И казаки смотрели на море. Но был пустынен его круг на всем протяжении. Ни бота, ни бусы, никакой камчадальской лодки… Ни русский, ни апонец, ни дикующий – никто не портил утренней ясности… От этого еще больше высветилось в сознании Ивана – да зачем же так делает сердитый дух? Почему зовут его Уни-Камуй, почему на вид он явно не русский, а несет на плече настоящее русское ружье? И зачем сердитому духу настоящая русская сабелька на поясе? И зачем при духе присутствует столь маленький, согбенный, странный человечек, что даже издали видно – это совсем не сильный человечек… Да и сам дух… Почему такой некрупный? Идет неукротимо, а на вид некрупный. От силы ростом по плечу Ивану, не больше.
Молча затаились за холодными камнями.
И сердитый дух Уни-Камуй, и согбенный его спутник шли нигде не останавливаясь, очень сердито оглядывали море и берега. Знали, что если подойдет к острову враг, то только с моря. Может, правда, видели вчера бусу, отправившуюся на ту сторону острова, – черного монаха на носу, рыжего Похабина на новом руле. Потому теперь и шли непреклонно, что в любой момент готовы были обречь врага на выстрел из пищали.
Монстр Тюнька жадно глянул на бугор полуземлянки. «Вот, – жадно шепнул? – cейчас гляну в полуземлянку. Не могут там обитать только одни самцы!»
«А чего глядеть?… – тоже шепотом возразил Иван. – Самцы на горе… Вон несут ружье с багинетом… За самцами надо следить…»
«Так я в полуземлянку?…»
«Повешу!… – шепнул Иван. – Слушай меня… Свистни негромко… Посмотрим, испугается ли дух?»
Приподнявшись над каменной стеной, Тюнька негромко свистнул.
Обычно как бывает? Вот ты свистнул, и тот, кого хочешь испугать, согласно пугается. Сначала как бы застывает, а потом бросается в укрытие, где потихоньку приходит в себя. А здесь все произошло не так.
В разительном повороте, и доли секунды для того поворота не потребовалось, сердитый дух Уни-Камуй, только что неукротимо прихрамывавший по тропе, в каком-то неистовом повороте, совершенно не представимом при его мохнатом развевающемся платье, повернулся и страшно выпалил из пищали, разбив пулю о камень в каком-то вершке от лица безумно побледневшего монстра Тюньки. Такой белый на ледничке монстр дьяк-фантаст Тюнька, конечно, был бы мало заметен, но на фоне черной стены он теперь светился как фонарь. Не теряя ни мгновения, бросив пищаль для перезарядки в руки согбенному мохнатому спутнику, сердитый дух сразу бросился вверх на приступ с обнаженной сабелькою в руке.
Вот какой дух! – с одобрением подумал Иван. – Совсем сердитый.
Но откуда пищаль у духа? Зачем в парике дух?
Повинуясь знаку Ивана, казаки выпалили сразу из двух пищалей, чтобы сердитый дух мог одуматься. Приказ был не вредить сердитому первым залпом, но – присмотреться, что это за существо?
При грохоте выстрелов сердитый дух Уни-Камуй заученно бросился на землю. Так же заученно бросился на землю его согбенный спутник, не переставая возиться с пищалью. Наверное, скусывал патрон. И все это время маленький, но сердитый дух, сильно ругался.
