Владимир Малик - Князь Кий
Выстроенное на равнине войско замерло в скорби. Впереди — князья, старейшины, боляре. У всех строгие, окаменевшие лица, полные горечи глаза. Воины — при полном вооружении. Как перед боем: в левой руке — щит, в правой — копье, на поясе — меч, а за плечами — лук и колчан со стрелами.
Торжественно-безмолвная минута прощания.
Когда костер угас, старейшины собрали обгоревшие кости и сложили в одну кучу на возвышении. Туда подошли князья. — Братцы, воины! — обратился к войскам Кий. — Вот лежат останки тех, кто отдал жизнь за нашу землю и за наши роды. Похороним их по нашему древнему обычаю — насыплем над ними высокую могилу, чтобы не развеялась слава о смельчаках, чтобы каждый знал, что здесь покоятся защитники отечества! Чтобы дети и внуки наши помнили, кому они обязаны своей свободой и своей жизнью!
Он взял горсть земли и посыпал на кости. За ним подошли князья Гордомысл, Ходот, старейшины, боляре, волхвы — и каждый положил горсть земли. И тогда двинулось войско. Воины мечами резали дерн и на щитах несли на возвышение. Там вскоре выросла высокая свежая могила.
А воины все шли и шли…
После похорон справили тризну. Вокруг могилы поставили котлы с горячей кашей и вареной кониной, на разостланные попоны наломали зачерствевшего хлеба, наложили вяленой рыбы… Не было, правда, ни пива, ни сыти, но изголодавшиеся люди пьянели от пищи, и вскоре, когда вволю наелись, завели разговоры, а потом и песни. Молодежь затеяла военные игры — стреляли из луков в цель, метали копья — кто дальше, ловкие сражались кулаками и гоняли на гуннских конях наперегонки.
Так продолжалось дотемна, пока ночь не сморила всех и не уложила спать — кто где сидел.
А утром, отправив пленных, как военную добычу, по суше, Кий отдал приказ отправляться к Днепру. Там войско село на лодки и на веслах поплыли против течения вверх.
Теперь, после победы, не спешили. На радостях шутили, пели песни, вели бесконечные рассказы о походе, о битвах с гуннами, о поединке князя Кия с Черным Вепрем. И недавние события, еще совсем свежие в памяти, в этих рассказах обрастали такими подробностями, которых не было в действительности, украшались такими выдумками, которые граничили со сказкой.
Кий тоже слушал, и ему казалось, что это не он победил Черного Вепря на поединке, а некий великан из тех рассказов и сказок, которых много слышал в детстве от стариков, что это не он разбил Ернака и заставил его напуганных недобитков бежать куда глаза глядят, а могучий король антов Бож, который, объединив всех поднепровских славян под своей рукой, долгое время был непобедим, пока не одолела его коварная хитрость врага.
Вспомнив Божа, он подумал о нынешней победе. Что принесло ее? Военное счастье? Боги? Его собственная смелость и ратная выучка? Или то, что поляне объединились со своими соседями — древлянами и северянами?
Оглянувшись назад, он увидел сотни лодок, тысячи чубатых голов, бесчисленное количество белых парусов, которые, словно чайки, густо покрыли синюю гладь Днепра. Вот та сила, победившая гуннов! Значит, она прежде всего в единстве родственных племен, в единодушии воли и поступков их князей! Разве смогли бы готы Винитара одолеть короля Божа, если бы его союзники не дали Винитару обмануть себя и легкомысленно не разошлись по своим землям? А почему победили угнетенные прежде Аттилой племена его наследников? Наверное, потому, что были единодушны в своем желании освободиться, а еще потому, что не было такого единодушия между сыновьями Аттилы…
Итак, залог непреодолимости — в единстве!
Поляне, древляне, северяне, как и при Боже, сейчас заложили военный союз… Теперь, после победы над гуннами, к нему присоединится племя уличей, где князем станет Боривой… Потом надо склонить к единству тиверцев, белых хорватов и могучее племя волынян… А потом послать послов к кривичам, дреговичам, радимичам и вятичам, бывшим вент-венетам, которые после поражения своего короля Божа покинули земли в степи и переселились на север, в леса по Десне и Оке… Если ему удалось бы объединить эти родственные племена, то это был бы мощный союз, который не боялся бы никакого врага!
Долго думал Кий, стоя, сложив руки на груди, на помосте передней лодки и глядя в синюю даль, пока не разбудил его от этих мыслей и мечтаний взрыв веселого смеха, — это воины так ответили на чью-то остроумную острую шутку.
Кий тоже улыбнулся, хотя и не слышал этой шутки. Но разве удержишься, когда вокруг тебя все смеются?
Конечно, ему хотелось плыть, как можно быстрее, хотелось лететь, как на крыльях, к своей любимой Цветанке, которой не видел, как ему казалось, бог знает сколько. Однако он не смел подгонять воинов, чтобы они гребли сильнее. Победители! А победители имеют право на снисхождение!
И все же душа его рвалась вперед. Он нетерпеливо поглядывал на крутой берег реки — скоро ли Почайна? А когда Почайна, в конце концов, показалась и лодки вошли в ее неширокое устье, он первый выскочил на деревянный помост причала.
Стоял хороший солнечный денек. В вышине голубело теплое небо, светился стальным блеском спокойный Днепр, а вокруг изобиловали пышной зеленью и травы, и кустарники, и густые вековые боры. Казалось, что сейчас не середина лета, когда в степи от жары все желтеет и сохнет, а весенний месяц май, когда все дружно расцветает, наливается силой.
Но Кию не до любования природой. Еще с лодки он увидел, как с высокой вершины, что нависала над Подолом, вспорхнула стайка женщин и девушек и быстро помчалась вниз. В ней зоркий глаз князя узнал развевающиеся золотисто-пшеничные волосы Цветанки. Девушка бежала впереди всех.
— Цветанко-о!
— Кию-ю! — раздалось в ответ.
Они неслись друг другу навстречу, как два шальных ветра.
Бежали, не обращая внимания на сотни глаз, смотрящих за ними, забыв, что они были уже не обычными парнем и девушкой, а князем и княгиней.
Он схватил ее на руки, прижал к груди.
— Цветанка! Судьба моя! — и поцеловал в мокрые от счастливых слез глаза.
А она плакала и безумолку шептала:
— Кий! Князь мой! Кий! Князь мой…
Они долго никого и ничего не замечали, кроме своего счастья. А когда немного успокоились и утолили свои чувства, то увидели вокруг себя целое море людей. Вблизи стояли родовичи: Щек с Рожаной, и Хорев с Малушкой, и Ясень с Лыбедью, и Боривой, и Гроза, и отрок Тугой Лук. И весь род русь. А позади сплотились воины — и свои, полянские, и северянские, и древлянские, а отовсюду — и с Горы, и из поселка, и с пристани, и из лесов, и с луга — бежали и бежали люди, поздравляли с победой князей и воинов, плакали от радости.
— С победой, князь! Со счастливым возвращением!
И тогда Кий взял Цветанку за руку, повел на Гору. И людям сказал:
— Идите за мной!
И люди поднялись по крутой тропинке за князем и княгиней на самую кручу, встали там на солнцепеке и оглянулись.
— Ой, ля-ля! Как красиво здесь!
А Кий поднял обе руки и, дождавшись тишины, провозгласил:
— Победа, люди! Победа! Опять поляне стали свободными, как и прежде! Уже не придется нам скрываться в лесах и закутках от хищных захватчиков, как зверям загнанным, а будем свободными хозяевами на своей свободной земле!
К нему подошел волхв Ракша.
— Так можно собираться, князь, в обратную дорогу? На Рось?
Кий пристально посмотрел на мгновенно притихших родовичей, заглянул в глаза, где стоял тот же вопрос, молча взял Цветанку за руку, подвел к краю обрыва и с высокого обрыва долго созерцал синие горы над Днепром, изумрудные луга, темные боры, всю безграничную даль, которая широко открывалась взору, а затем повернулся к родовичам и взволнованно сказал:
— Родовичи! Друзья мои! Мощью рук наших и мужеством сердец разгромили мы сейчас гуннов — смертельного врага всех племен славянского корня! Ернак — не Аттила, конечно, но все же силу собрал грозную, и если бы не помогли нам братья наши — древляне и северяне со своими князьями, то кто знает, как закончилась бы для нас эта война с кочевниками. Поэтому, прежде всего, хотим поблагодарить князей Гордомысла и Ходота с их воинами за помощь бескорыстную, за труды ратные, за пролитую кровь, — и он поклонился князю древлянскому и князю северянскому. — А потом — подумать, как жить дальше… Теперь и на Роси свободно, хотя гунны и сожгли наши дома. Так кто желает, тот может возвращаться назад, на родные места!.. Но стоит ли мне, князю, возвращаться туда, на окраину земли нашей, граничащую со степью? Не разумнее ли будет сесть здесь, на этой горе, откуда видно всю землю полянскую и куда сходятся дороги от всех племен и родов наших славянских — и из Днепра, и из Десны, и из Припяти, и с Роси, и с Сулы, и из далекой Горыни, где сидят волыняне! А врагам, что рыщут в степи, как серые волки, непроходимые леса перегородили сюда путь! Вот почему облюбовал я это место! Вот почему хочу осесть здесь!.. А еще — хочу объединить свой род русь, когда-то разобщенный отцом моим и дядей Межамиром, чтобы был он могуч и не перевелся с течением времени!.. Так ли я говорю, братцы? Правильно мыслю, Родовичи?
