Переулок Мидак (ЛП) - Махфуз Нагиб

В глазах её бродил недоумённый взгляд, близкий к подозрению и говорившей о том, что она готова проявить упрямство и наброситься на него. Он мягко улыбнулся и продолжил:

— Дорогая Тити… Успокойся, ты обо всём узнаешь в своё время. Разве тебе не известно, что уже завтра ты станешь обладательницей ослепительной красоты, знаменитостью?… Таким чудом ты будешь обязана этому дому. Или ты полагаешь, что с небес сыпется золото и алмазы?… Нет, моя дорогая, в наши дни с небес сыпятся только осколки снарядов. А теперь подготовься встретиться с портнихой. Однако извини меня, я вспомнил одно важное дело — что следует тебя отвести в мою школу — я там инспектор, дорогая моя, а не сутенёр, как ты вчера назвала меня. Надень эту накидку и эти туфли…

Он подошёл к туалетному столику и принёс жёлтый шарообразный флакон с металлическим ободком, к которому была присоединена красная резиновая трубочка. Направив его в её сторону, он нажал на трубочку, выпустив ей в лицо чистую благоухающую жидкость. Поначалу она задрожала и всхлипнула, затем покорилась аромату с каким-то изумлением и облегчением. Он сам надел на неё накидку и поднёс туфли, в которые она обулась. Взяв её под руку, он проводил её в другую комнату, а оттуда — в прихожую. Вместе они направились к первой двери справа, и он предусмотрительно сказал:

— Смотри, не проявляй стыдливости или страха… Я же знаю, что ты отважная и не пасуешь ни перед чем…

Это предупреждение подействовало на неё, приведя в чувства, и она бросила на него резкий взгляд, равнодушно подняв голову. Он улыбнулся:

— Это первый класс в школе… Класс арабского танца…

Он открыл дверь и они вошли. Она увидела перед собой прелестную среднего размера комнату с гладким деревянным полом, почти пустую, если бы не несколько стульев, сложенных один на другой справа, да большой стенд в дальнем углу. Две девушки сидели рядом на двух стульях, а в центре стоял юноша в белом тонком шёлковом джильбабе с поясом. Головы всех присутствующих развернулись в сторону вновь пришедших, а губы раздвинулись в приветственной улыбке. Фарадж Ибрахим твёрдым тоном, указывающим, что он и впрямь был там хозяином, произнёс:

— Доброе утро… Это моя подруга Тити…

Девушки кивнули в знак приветствия, а юноша жеманным изнеженным голосом произнёс:

— Добро пожаловать, сестрица.

Тити ответила на приветствие с некоторым смущением, бросив долгий взгляд на странного юношу — хотя ему минимум было лет тридцать, но выглядел он куда моложе: простые черты, подведённые сурьмой глаза, накрашенное как у женщин лицо — подводка, румяна, пудра, блестящие от вазелина курчавые волосы. Ибрахим Фарадж улыбнулся и представил его:

— Сусу, учитель танцев.

Сусу словно бы хотел представиться ей по-своему, каким-то особенным образом, и указал на двух девушек, что сидели рядом, подмигнув им: и те сразу же начали аплодировать в унисон. И учитель стремительно пустился в пляс, легко и мягко извиваясь, словно змея. Движения его тела вызывали изумление, как будто у него не было ни костей, ни суставов, или скорее, как если бы оно было куском наэлектризованной резины. Всё в нём тряслось без остановки: зад…, поясница…, грудь…, шея…, лоб… Он бросал жеманный потупленный взгляд, показывая золотые зубы, когда раскрывал рот в бесстыдной улыбке. Затем он резко затрясся, завершив на этом своё танцевальное выступление, и выпрямил спину. Обе девушки прекратили хлопать в ладоши. Сусу не собирался танцевать, просто исполнив перед гостьей танец, он хотел поприветствовать её по-особенному. Обратившись к Ибрахиму Фараджу, он спросил его:

— Это новая ученица?…

— Думаю, да…

— Она раньше не танцевала?

— Нет.

Сусу радостно улыбнулся и сказал:

— Так даже лучше, господин Фарадж. Если она не умеет танцевать, то я из неё смогу вылепить что угодно. А вот эти, — что учатся танцу без всякого принципа, — их сложнее всего выучить.

И он взглянул на Тити. Склонив шею направо и налево, он спросил так, словно разоблачил её:

— Или ты думаешь, сестрица, что танец — это игра?!… Извини, дорогая… Это искусство из искусств, и мастерское владение им — это рай, блаженство, дарящее бесчисленное вознаграждение, не требующее хлопот и трудов… Смотри…

И он внезапно затряс талией с невообразимой скоростью, а затем остановился, глядя на неё с восторгом и гордостью, и деликатно спросил:

— А не снимешь ли ты эту накидку, чтобы я поглядел на твоё тело?

Однако Фарадж быстро ответил:

— Не сейчас… Не сейчас.

Cусу с сожалением вытянул губы и спросил:

— Ты что это, стесняешься меня, Тити?… Я же твоя сестра Сусу!.. Тебе разве не понравился мой танец?

Она изо всех сил боролась с чувством стеснения и растерянности, и старалась с упорством и настойчивостью казаться спокойной, равнодушной и даже довольной. А потому улыбнулась и сказала:

— Твой танец был превосходным, Сусу…

Сусу захлопал в ладоши от ликования:

— Какая же ты любезная девушка. Жизнь — преходящая вещь, Тити. И самое красивое в ней — это нежное слово. Есть ли что-то более постоянное для человека? Один из нас покупает баночку вазелина, и не знает, будет ли он использоваться для его собственных волос или волос его наследников!

Они покинули комнату, или точнее, класс, и вышли в вестибюль. Затем он повёл её в следующую комнату, глазами ощутив на себе её взгляд, но притворился, что не знает смысла этого, и вот дойдя до двери, он пробормотал:

— Класс арабского танца.

Она последовала за ним молча.

Она уже знала, что отступление стало невозможным, и что прошлое стёрто настоящим, а значит необходимо покориться предопределению. Она спрашивала себя, достигнет ли и впрямь искомого счастья? Это помещение она нашла схожим по размерам и виду, с тем отличием, что тут кипела жизнь, а люди двигались и шумели. Граммофон играл странную мелодию, изумлявшую и неприятную для её ушей. Люди танцевали парами — в каждой паре были девушки. Несколько поодаль стоял молодой человек в элегантной одежде, внимательно глядевший на них и высказывающий замечания. Оба мужчины обменялись приветствиями, а девушки продолжали танцевать, оглядывая Хамиду зоркими критическими взглядами. Она же обводила глазами танцевальный зал и танцовщиц, дивясь их превосходным нарядам и искусному макияжу. Очень скоро она позабыла о своих тревогах, и ей овладело бурное волнение. Она испытывала смесь чувств — от унижения до отпугивающего резкого воодушевления и бодрости. Она обернулась к своему спутнику, и обнаружила его сдержанным, спокойным и невозмутимым; в глазах его светился возвышенный взгляд, говорящий о счастье и силе. Он внезапно повернулся к ней, будто привлечённый её взглядом, и губы его растянулись в улыбке. Немного придвинувшись к ней, он спросил:

— Тебе понравилось то, что ты увидела?

Борясь с волнением, она ответила по-простому:

— Очень…

— Какой танец ты предпочитаешь?

Она улыбнулась и не ответила. Они немного помолчали, затем вышли из помещения и направились к третьей двери. На лице Хамиды проявился явный интерес. Едва он толкнул дверь, как она в изумлении и растерянности вытаращила глаза: в центре комнаты стояла во весь рост голая женщина. Несколько секунд Хамида не могла оторвать от неё глаз, не замечая ничего вокруг. Удивительно было то, что эта голая женщина продолжала стоять там же, где и была, словно и не почувствовав их прихода. Она лишь спокойно и небрежно глядела на них, слегка улыбнувшись, словно приветствуя их, а точнее, его. В этот момент до их ушей донеслись голоса, и Хамида обернулась направо и налево, и поняла, что комната заполнена людьми. Слева она увидела ряд стульев, половина из которых была занята красивыми девушками, наполовину или почти полностью обнажёнными!… Рядом с голой женщиной Хамида увидела мужчину в элегантном костюме, сжимающего правой рукой указку, остриё которой упиралось в его ботинки. Ибрахим Фарадж заметил изумление Хамиды, и желая развеять его, сказал:

— Это класс изучения основ английского языка…!