Анна Ветлугина - Карл Великий (Небесный град Карла Великого)
— Казнь закончилась, Видукинд, — тихо сказал король. — Если бы ты пришёл тогда, твой народ не пострадал бы так сильно. Да... и другие, наверное, тоже. А сейчас тебе придётся жить, чтобы искупить все грехи.
Видукинд недоверчиво усмехнулся:
— Скажи, король, а почему моя душа очистится, если ты польёшь меня водой из Везера? Я ведь за свою жизнь купался в нём не раз.
— Святой Дух снизойдёт на тебя, — объяснил король.
— А ну как не снизойдёт? Ты ведь не знаешь всех моих злодеяний.
Карл тяжело вздохнул, поднимаясь с пня:
— Снизойдёт, Видукинд. Он уже снизошёл. Веди к реке, ты знаешь этот лес лучше меня...
Их фигуры давно исчезли за деревьями, а я всё стоял, поражённый этой удивительной сценой.
Позже я узнал о богатых подарках, преподнесённых королём Видукинду, и о том, что он стал ревностным христианином, радеющим о вере своего народа.
Глава 8
После саксонской поездки я выпал из жизни на долгие шесть лет, будучи фактически заточен в королевской библиотеке. Мне предписывалось не покидать места службы, занимаясь сбережением и копированием важных документов. Жалование действительно возросло, но я не представлял, на что его тратить. Питаться я привык скудно и одежд богатых не держал — ведь даже на пиры меня теперь не звали. Да и пиров-то особенно не устраивали. Карл стал ещё легче на подъём, разъезжая взад-вперёд по своему разросшемуся королевству вместе с детьми и новой супругой. Ей в отличие от Хильдегарды не особенно нравилось скитаться.
А король, как всегда, бурлил идеями. Теперь он строил корабли и грезил о создании канала Рейн — Майн — Дунай, который должен был соединить Центральную Европу с юго-востоком континента, вплоть до Чёрного моря. Этот новый путь король планировал и для военных нужд, и для торговли со славянами и Византией.
Заботы о безопасности также не оставляли короля. Тассилон Баварский, подстрекаемый супругой, всё же пошёл на союз с аварами против Карла. Его судили, припомнив давнее дезертирство от Пипина, и заточили в монастырь. Авары же, не зная о низложении герцога, напали на Карла и были разбиты.
Новости доходили до меня по крупицам и с большим опозданием. За последние пару лет из всей королевской семьи мне довелось общаться только с Пипином Горбуном.
Ему уже исполнилось больше двадцати, но, несмотря на цветущий возраст, выглядел он никудышно. Перекошенная уродством фигура, прыгающая походка. Но более всего его портил взгляд — исподлобья, мрачный, ненавидящий.
Придя ко мне, он потребовал пустить его в хранилище архивов.
— Простите, ваше высочество, не имею на то дозволения, — ответил я со всей учтивостью, на какую способен.
— Что ты мелешь! — заорал он. — Я сын короля!
— Не сомневаюсь в этом ни минуты, ваше высочество, но не могу допустить никого, ибо отвечаю головой, — вежливо, но твёрдо сказал я. В принципе таких строгих предписаний я не имел, но что-то мне подсказывало: этого Пипина нужно опасаться.
Он зашипел, как гадюка, плюнул на пол и выбежал прочь. Я же вновь углубился в документы, вспоминая то Имму, то Хильдегарду.
Через некоторое время в Ахенский замок прибыла Фастрада. Она страдала ужасными зубным болями, и король посоветовал ей лечиться горячими ахенскими источниками. Не прошло и недели, как меня вызвали к ней.
Новая королева сидела на подушках и ела мёд с огромного блюда, выплёвывая соты. Лицо её показалось мне опухшим — наверное, из-за зубов.
— Архивариус... не помню, как тебя там, — произнесла она, не глядя на меня. — Король сказал, что ты недурно читаешь вслух. Вот тут книга одного святого, прочти мне немного...
Она ткнула пальцем в труды блаженного Августина.
— С какого места читать, Ваше Величество?
— Да с начала и читай.
Я открыл книгу, знакомую мне до чёрточки. Сколько раз я читал её Карлу и Хильдегарде!
— ...В этом сочинении, любезнейший сын мой Марцеллин, тобою задуманном, а для меня, в силу данного мною обещания, обязательном, я поставил своей задачей защитить Град Божий, славнейший как в этом течении времени, когда странствует он между нечестивыми, «живя верою», так и в той вечной жизни, которую сейчас он «ожидает с терпением», веря, что «суд возвратится к правде»...
— Ничего непонятно, — проворчала Фастрада, — читай ещё раз.
Со второго раза вышло не лучше.
— Вечно он требует невозможного, — сказала она с досадой, — и старших дочек мучает учёбой почём зря. Я своих не дам учить. Женщина должна рожать детей.
Рожать у неё как раз получалось плохо. За почти восемь лет брака — только две девочки-погодки. Поняв, что сказала невпопад, королева сменила тему:
— Тут ещё одна книга была, может, она повнятней... Да нет её что-то. Эй, ты! — кликнула она служанку. — Пойди, спроси принца: не брал ли он? Или нет, зови его сюда, я сама спрошу.
Подпрыгивая, вошёл Пипин Горбун, как всегда, мрачный.
— Что, Ваше Величество? — обращение он произнёс с нажимом, своим тоном показывая, как неприятно ему это говорить.
— Ты что ли взял книгу с моего столика? — спросила Фастрада.
Он кивнул.
— А как она называлась?
— «Государство»! — Он процедил это чуть ли не сквозь зубы. Фастрада, однако, и не думала гневаться.
— Государство... это уж точно не для женщины, — задумчиво произнесла она. — Какую ещё книгу любит наш король? Может, ты знаешь, архивариус?
— Библию, Ваше Величество.
Она положила в рот ещё кусочек мёда:
— Ну... значит Библию... — И вдруг напустилась на пасынка: — А ты что опять хмурый ходишь? Житьё-бытьё не нравится? Ну, так измени что-нибудь! Ты же мужчина, в конце концов. Ну, иди, не мозоль глаз. Ох, святая Апполония, как же болят зубы!
На другой день Пипин исчез. Конюх рассказывал, что он взял самого быстрого скакуна и умчался в восточном направлении.
Мне пришлось читать Фастраде Библию каждый день. Это оказалось утомительным занятием. Она постоянно задавала вопросы, а ответы не дослушивала, перебивая меня не относящимися к делу замечаниями. То жаловалась на зубы, то ворчала по поводу излишней скромности короля, говоря: «У моего отца, бывало, и ели слаще и платьев носили не скупясь». Потом снова задавала какой-нибудь вопрос. Я изо всех сил сдерживал раздражение. Получалось, но выходил от королевы всегда уставшим.
Между тем Пипин Горбун так и не вернулся. Меня это только радовало. Уж больно неуютно становилось от его присутствия. Людей же, с которыми хотелось бы отвести душу, в замке не было совсем. Как я скучал теперь по возвышенным беседам Алкуина, даже но зануде Эйнхарду! Но Алкуин находился на западе, в Йорке, а Эйнхард с королём — на востоке у самых славянских земель. Не видя, чем жить, я совсем затосковал. Даже мысли об Имме уже не развлекали.
Однажды, возвращаясь от Фастрады, я увидел в конце коридора женскую фигуру, напоминающую Хильдегарду. Подумав, что брежу, я тем не менее бросился за ней и догнал уже за поворотом. Она обернулась и... о счастье! Это была Имма.
За эти годы из дерзкой юной девчонки она превратилась в зрелую женщину, но стала только красивей. Я смотрел на неё, не понимая, что сказать. Она улыбнулась:
— Афонсо! Неужели это ты? Помнишь меня? Я когда-то давала тебе свою лошадь, чтобы ты съездил в Аквитанию. Неужели забыл всё?
— Нет, баронесса, — прошептал я. Почему-то мне мешало собственное дыхание.
— Я слышала, ты теперь учёный, — промолвила она уважительно, — общаешься со светилами. С самим Павлом Диаконом и Алкуином.
— Да, баронесса!..
«Надо срочно поддержать беседу, а не поддакивать, точно необразованный слуга!»
Она продолжала:
— Должно быть, жена у тебя — достойная женщина.
— У меня нет жены, — сказал я, чувствуя, как начали гореть уши.
— Ты не женат? — она удивлённо воззрилась на меня. — Как странно! И я вот тоже не замужем. Тогда непристойно нам разговаривать наедине... а помнишь, как я поцеловала тебя давным-давно?
В свою комнату я не пришёл, а прилетел на крыльях. Я даже пел, не в силах сдержать чувств.
Она пришла ко мне в библиотеку.
— Слушай, Афонсо, помоги мне. Мне нужна запись о венчании моей тётки с королём. В Бургундии, откуда я родом, нашу семью стали притеснять. Нам приходится сносить оскорбления от соседей. Если бы я только привезла им этот документ!
Слёзы звучали в её голосе. Мысли лихорадочно закрутились в моей голове. Я точно знал, что в архиве этой записи нет. А венчался король с Гимильтрудой вроде бы в Ахене, но тогда я ещё был ребёнком. Смертельно боясь потерять Имму, я сказал:
— Это крайне трудная задача. Но я постараюсь.
— Правда, Афонсо? — Она стояла, прислонившись к книжному шкафу, и смотрела на меня так нежно. Мы были одни в библиотеке. Само случилось, что она оказалась в моих объятьях, и я целовал её, а заходящее солнце, просунув лучи через открытое окно, слепило мне глаза, и голова кружилась...
