Сономын Удвал - Великая судьба
— Во что же я тебя одену, денег-то у меня совсем нет, — говорил лама. Если верующие приносили ему несколько ланов серебра, он тут же прятал их в сундук, а ключ вешал себе на шею. Всю зпму Гава ел только баранину, а из костей варил бульон.
— Пойди-ка к старухе, что живет там, в палатке, — сказал он однажды Гунчинхорло, — они сегодня какую-то скотину зарезали. Помоги им почистить кишки, а я здесь займусь врачеванием.
Гунчинхорло помогла старухе очистить кишки и получила за это кусок мяса, поставила его варить и, не дожидаясь, пока мясо сварится, взяла корзину и ушла собирать аргал. Когда же она вернулась, оказалось, что Гава съел половину мяса, а другую половину оставил себе на завтра, ей же не досталось ни кусочка. Так уже бывало не раз: Гунчинхорло ложилась спать голодной.
Однажды ночью Гава пришел к ней, улегся рядом и пробормотал:
— Ступай, закрой тоно, вон месяц смотрит на нас.
— А что мне месяц! Пусть смотрит. Если тебе надо, так сам закрой.
— Греховодница! — с досадой сказал лама и пошел закрывать тоно. Когда он вернулся и, поправив лампаду, хотел снова лечь с нею рядом, Гунчинхорло сказала:
— Великий ты грешник, хоть и лама.
— Это ты во всем виновата! — огрызнулся Гава.
Горькие мысли одолевали Гунчинхорло: «Ну, вернусь я домой. Что меня там ждет? Если отец еще жив, то наша встреча убьет его. И все же я уйду!»
Днем, если в юрте никого не была, лама без конца гонял Гунчинхорло:
— Ну-ка, подай ножницы! Пойди принеси аргал!
Когда же кто-нибудь приходил, лама сразу неузнаваемо менялся.
— Как вы себя сегодня чувствуете, Гунчинхорло? — спрашивал он елейным голоском.
Однажды она не вытерпела и заявила:
— Я поеду домой!
— Сначала заплати за еду.
— А чем я заплачу? Что с меня взять-то?
— Тебя самое и возьму.
— Не хватит ли? Я жду ребенка, — солгала она.
— Ах, грех-то какой! Тебе надо уйти отсюда, прежде чем ребенок родится... Ведь если узнают в монастыре, не сносить мне головы! — Гава совсем растерялся.
Гунчинхорло продолжала собирать аргал и дрова, готовила еду. Она старалась хорошо есть, чтобы набраться сил. Однажды утром она села на своего тощего верблюда и, сказав, что едет собирать аргал, поехала на восток — в сторону родного кочевья.
* * *
Шел 1918 год. Максаржав с друзьями обсуждали последние новости: в России идет война, народ взял власть в свои руки.
— Если в России началась война, это очень плохо для нас, — сказал Далха. — Китайцы воспользуются моментом и снова перейдут границу. Опять муки и разорение бедным людям! Да вздохнем ли мы когда-нибудь спокойно?
— Ив министерствах у нас никакого порядка, — подхватил Ядам. — Все дела запущены. Чиновники целыми днями бездельничают. Если так будет продолжаться, с нами любой может расправиться.
— Сколько лет воевали, сколько крови пролили, людей потеряли, а теперь, пожалуй, можем потерять и все завоеванное.
— И снова будут нас называть «глупые монголы», «темные монголы».
— Знаете пословицу: «Каков хозяин, таков и дом», — сказал Далха. — Вот так же и с государством.
Цэвэгмид, которая до этой минуты молча шила что-то, сидя в сторонке, вступила в разговор:
— Что правда, то правда: по хозяину и дому честь.
— Вот-вот, это про наш дом как раз сказано. Я вот, например, такой хозяин, что не знаю, сколько у нас скота, сколько добра, у нас в доме глава и управляющий — Цэвэгмид, — сказал Максаржав, и все рассмеялись.
— Ну, не богатство и не умение наживать добро приносят славу. Слава добывается на войне, Ма-гун! — сказала Цэвэгмид.
А Того поправил ее:
— Ма-ван.
— Белого царя свергли с престола. Кто же теперь правит у русских? — спросил Ядамсурэн.
Максаржав, помолчав с минуту, перевернул страницу книги и ответил:
— Наверное, народ. Если весь народ будет заодно, и царь не сможет с ним справиться.
— Боже мой! Грех даже говорить об этом! — воскликнула Цэвэгмид.
— Все мы грешники от рождения: например, убиваем животных и едим их, — сказал Дорж. — Послушайте, я был в Хужирбулане, там такое происходит, ничего понять невозможно... Русские инструкторы увольняют наших опытных командиров. Они и Сухэ-Батора уволили.
— Я слышал, он собирается идти работать в типографию, там вроде требуются наборщики, — сказал Далха.
— Некоторые наши министры готовы идти на переговоры с Китаем, который хочет ввести войска для защиты нашего государства от Красной России, — объявил Максаржав.
— Опять позволить китайцам сесть нам на голову?
— Что же делать? Неужели мы сами не сможем защититься от Красной России?
— Говорят, эти красные русские — бандиты, каких свет не видывал!
— Как бы то ни было, в смутное время мы должны держаться вместе, выступать заодно, — сказал Максаржав.
— Ну-ка, хозяйка, прежде чем я погибну от рук китайцев, угостила бы ты меня архи, — сказал Далха.
— Нет уж, хватит, и так достаточно выпили, нужно и меру знать, — запротестовала Цэвэгмид, но все же поставила на стол два графинчика.
— Говорят, араты из хошуна Ажитай-бээса отказались платить налоги, — сказал Дорж. — И Очир-бээс якобы направлен туда для разбирательства.
— Значит, Очир-бээс пожалует в Хурэ? — усмехнулся Того. — Хотелось бы мне осведомиться о его здоровье!
— Как приедет он в Хурэ, ищи его там, где самые богатые лавки, — отозвался Ядам.
— Бого, дорогой, стоит ли ворошить прошлое? — попытался успокоить друга Максаржав.
— Нет, мы непременно должны встретиться, — упрямо твердил Того.
В разговор вступил Дорж:
— Говорят, Того собирается жениться?
— Конечно, готовьте подарки! От Доржа — шелк на дэли и соболью шапку, от Ядамсурэна — шелковый пояс и кровать с узорчатыми занавесками да еще подпругу с золотыми украшениями, — стал перечислять Того.
— Ну уж нет, слишком богатым станешь! Дам тебе старенький хадак да одну пиалу, и хватит с тебя, — сказал Дорж.
— Постой, а я-то что подарю? — задумался Ядам.
— Ну, пошутили, и довольно. Ничего мне не надо. Никакой свадьбы не будет. Поберегите свои хадаки, может, потом еще пригодятся, — сказал Того.
— После смерти человеку ничего не потребуется, — возразил Ядам.
— Что это вы вдруг о смерти заговорили? Дурная примета! — вмешалась Цэвэгмид.
* * *
Максаржаву еще дважды пришлось отправляться в поход, а когда он вернулся из последнего, правительство разделило хошун Очир-бээса. Максаржаву вручили хошунную печать, и он, согласно обычаю, преподнес в ответ девять белых предметов. Однако должность управляющего хошуном но доставляла ему радости. «Я от рождения бедный арат и не умею управлять аратами, мне скорее пристало командовать цириками. И подати я не люблю собирать. Лучше было бы на это место назначить другого человека...»
В управление хошуна Намнан-ула прибыли из аймака чиновники для раздела хошуна и сверки списков населения, они остановились в большой юрте управления. Узнав об этом, Очир-бээс пришел в ярость. «Поступайте, как знаете», — сказал он и ушел.
Люди, приехавшие по разным делам в управление, заволновались: «Бээс гневается! Как бы это нам не вышло боком». Среди тех, кто расположился у коновязи, был и Балчин.
— А ты, Балчин, по какому делу приехал?
— Слышал я, что бээс жестоко наказал одного человека, который так же, как я, запутался в долгах. Вот я и пригнал свою несчастную скотину.
Из канцелярии вышел чиновник и подошел к сидящим.
— Разъезжайтесь по домам, вопрос о том, кто будет управлять вашим хошуном, пока не решен.
Очир-бээс, который заявил аймачным чиповникам: «Поступайте, как знаете!» — на самом деле вовсе не собирался отдавать Максаржаву половину хошуна. Он решил ни за что не идти на уступки.
Когда Максаржав услышал, что Очир-бээс возражает против раздела, он решил повременить с приемом хошуна и остался при дворе богдо. Теперь он постоянно присутствовал на приемах и слышал все новости, первым узнавал обо всем, что происходит в стране и за рубежом: китайские деньги вошли в силу, китайцы основали банк... машины у них теперь ходят до самого Пекина... на монголо-китайской границе уменьшена численность войск, цириков распустили по домам, а китайская армия вплотную подошла к границе...
«Неужели напрасно я сражался, не щадя своей жизни? Ведь большинство наших нойонов настолько боятся красных русских смутьянов, что готовы снова отдать страну во власть китайцев», — думал Максаржав.
А министерские чиновники недоумевали:
— Странный, непонятный человек этот Максаржав. Говорят, он ученый, много книг прочел. Но почему он такой нелюдим?
— Он женат?
— А как же! У него и дети есть.
— Говорят, на надоме он не раз выступал в состязаниях по борьбе. И поет хорошо.
— А может, все это выдумки?
