Эдвард Радзинский - Царство палача
Откуда-то они уже все знали…
Все закончилось потасовкой: на графе разорвали мундир, его с трудом отбили от своих же драгун национальные гвардейцы. Потом драгуны отправились в трактир, а д'Андуин, сообразив, что скорее всего их и будут искать там, решил быть поблизости…
Во время короткого разговора Мустье и графа д'Андуина случилось, как выяснится потом, необратимое.
Король, услышав шепот графа, приоткрыл занавеску. Мустье дал знак немедля ее закрыть. Но было поздно. На площади перед трактиром стояли двое молодых людей и рассматривали прибывшую карету. Один из них, некто Друэ, был сыном городского почтмейстера, второй – его друг, местный пьяница.
«Надо бы проверить документы у хозяев такой богатой и большой кареты», – предложил Друэ, служивший до революции в полку принца Конде и знавший толк в каретах.
Услышав эти слова, Мустье молча вынул из сумки подорожную и паспорта.
«Значит, этот толстяк – дворецкий? – усмехаясь, сказал Друэ, возвращая документы. – Сдается мне, что этот дворецкий, который прячется за занавеской… очень похож на свое изображение на пятидесятиливровой купюре».
Мустье почел за лучшее не понять иронии. Он подал знак, и карета тронулась. Не сменив лошадей, они отправились далее – в Клермон.
Как писали потом газеты, «Друэ узнал короля по изображению на пятидесятиливровой ассигнации». Но Мустье уверен, что это ложь, – просто кто-то предупреждал их всех.
Кто-то, скакавший впереди. Когда карета выехала из городка, король поднял занавеску и засыпал бедного Мустье раздраженными вопросами: «Что происходит? – Где, наконец, солдаты, которые должны быть по всей дороге? Почему нас никто не встречает?»
Но Мустье решил ничего не объяснять королю. Он сказал только, что дорога свободна и это главное, а солдаты, видимо, ждут их в Клермоне.
Но в Клермоне случилось то же, что и в Сен-Менеуле – их опять никто не встретил.
Отчаявшийся Мустье направил карету к трактиру, и история повторилась: из окон слышались пьяные крики солдат, а у дверей расхаживал граф де Дама.
Граф торопливо подошел к дверце кареты и заговорил шепотом с королем, сидевшим за опущенной занавеской: «Ваше Величество, я – это все, что осталось от моего отряда. Остальные сейчас пьянствуют с национальными гвардейцами. Быстрее уезжайте, Ваше Величество!» И он торопливо удалился.
И тут у кареты вдруг вновь возник тот самый маленький лейтенант. Он представился каким-то невообразимым корсиканским именем и спросил: «Не нужно ли помочь охранять важных господ, едущих в такой богатой карете в столь позднее время?»
Мустье поблагодарил и ответил: «Мы справимся сами».
«Боюсь, уже нет, – в голосе лейтенанта сквозила усмешка. – Давайте, гражданин, я разбужу вам в помощь отряд национальной гвардии».
Мустье сказал, что его господа «не столь важные персоны и не привыкли путешествовать с таким эскортом». На что лейтенант все с той же нехорошей усмешкой заявил, что его предложение вызвано «исключительно опасностью, которой могут подвергнуться путешествующие, проезжая ночью лесом». Но Мустье, чувствуя непонятную робость перед этим наглым недоростком, повторил, что защититься от бандитов они сумеют сами. И торопливо крикнул кучеру: «Трогай!» Лейтенант только расхохотался им вслед. Кучер, пока шли все эти переговоры, зашел пообедать в трактир и вернулся оттуда в весьма странном настроении. Прежде очень веселый, теперь он угрюмо молчал, не отвечал на шутки Мустье и вяло погонял лошадей. Мустье скакал рядом с каретой и слышал разговор Их Величеств. «Все, как в книге Иова: „То, чего я страшился, случилось со мной“, – сказал король. А она продолжала веселиться: „Ну что тут такого, Ваше Величество?! Бог мой, ну не встретили… какая в этом трагедия? Ну встретят нас дальше“. – И заливалась притворным смехом. К половине одиннадцатого карета прибыла в Варенн, проделав не меньше шестидесяти лье. Была темная ночь. Полнейшая тишина, царившая в городке, казалось, говорила, что жители погружены в глубокий и безмятежный сон. Карета стояла у въезда в город. Путешественники прождали почти сорок минут, но никто не появился. Дорога была темна и пуста – никаких признаков эскадрона гусар, который должен был их встречать. Не приехал и сын маркиза Буайе, Его Величество повторял в ярости: „Где сменные лошади? Где гусары? Где этот проклятый Буайе?“ Мустье понуро молчал. Молчала и королева. Дети дремали. Мадам де Турзель и Елизавета за всю дорогу не проронили ни слова. По требованию короля решено было ждать отряд и свежих лошадей. Мустье и Мальден прогуливались около экипажа. Прошло еще четверть часа, но никто не появлялся.
Мустье потом рассказывал мне «После вспышки ярости король погрузился в глубокую задумчивость, королева же, наоборот, стала отдавать приказания. Ее Величество велела узнать, где самая большая гостиница. Как мы выяснили, постучавшись в чей-то дом, гостиница эта называлась „Великий монарх“. И тут королева вспомнила, что Ферзен упоминал о ней. Может быть, там их ждет сын маркиза Буайе? Гостиница оказалась на другой стороне реки. Но когда мы подъехали к мосту, он оказался перекрыт бревнами и опрокинутыми телегами, так что переехать на другой берег не было никакой возможности». Перекрытый мост красноречиво подтвердил Мустье то, что он подозревал ранее: и здесь их кто-то опередил. Мустье решил, что лучше продолжить путь с уставшими лошадьми, чем оставаться в этом опасном городе. Но кучер вдруг отказался ехать – сказал, что не знает дороги. Не помогли даже пятьдесят луидоров, которые шевалье ему посулил. И тогда Мустье решил зайти в дом, напротив которого стояла их карета. В непроглядной ночи это было единственное жилище, где горел свет.
Мустье постучал. Отворил некто в домашнем халате и спросил сердито: «Что угодно?»
«Мост почему-то перекрыт. Не соблаговолит ли мсье указать другую дорогу в сторону границы?»
В это время открывший дверь увидел карету. Лицо его тотчас изменилось, и он торопливо прошептал: «Я хорошо знаю эту дорогу. Но я пропал, если ее узнают люди в карете».
Мустье сделал вид, что не понял последней фразы, и сказал: «Русская дама в карете очень устала, а мсье кажется слишком благородным, чтобы не поторопиться угодить даме».
«Здесь все уже прекрасно знают, кто эта дама», – последовал мрачный ответ.
Мустье настаивал: «Моя госпожа приказала мне уговорить вас. Не будет ли мсье столь любезен подойти к ней и побеседовать?»
Тот, не осмелившись ослушаться, пошел к карете в одних чулках, без башмаков (как он сказал: «Чтобы не производить шума»).
Он подошел к дверце и, поговорив несколько минут с королевой, объяснил Мустье, как выехать на дорогу к границе, минуя мост, и как по пути найти францисканский монастырь, где, по его предположению, находился отряд гусар, «который, видимо, должен встречать вашу даму». Самое постыдное, что этот трус оказался драгунским майором, кавалером ордена Святого Людовика, неким господином Префонтеном. Король велел править к монастырю и отыскать там гусар. «Иначе мы погибнем во тьме с издыхающими от усталости лошадьми». Но они не проехали и двухсот шагов, как карету остановила толпа национальных гвардейцев, внезапно запрудившая улицу.
Гвардейцы дружно направили ружья на кучера, который тотчас остановил карету, торопливо слез с облучка и смешался с толпой. После чего ружья были нацелены уже на дверцу кареты. Раздались крики: «Выходите или будем стрелять!»
Мустье, соскочив с коня, выбил ружье у одного из гвардейцев. Мальден бросил под колеса другого солдата, отобрав у него оружие. А Мустье уже приставил шпагу к горлу самого шумного (это был тот самый сын почтмейстера) и крикнул в толпу: «Я проткну ему горло раньше, чем кто-нибудь выстрелит… Прочь от кареты!» Вся свора тотчас отпрянула.
И вдруг из-за занавесок послышался голос королевы: «Не надо сопротивляться».
В ответ Мустье прошептал: «Ваше Величество, позвольте мне атаковать эту компанию трусов. Клянусь, я один рассею их всех».
Но она, видимо, побоялась рисковать детьми.
«Нет и тысячу раз нет», – сказала королева. А король молчал.
Только потом из газет Мустье узнал, что все сделал тот самый Друэ, прискакавший из Сен-Менеула вместе с каким-то молоденьким офицером. Офицер велел перекрыть мост телегами и бревнами, отрезав карету от Буайе-младшего. И пока Семья, теряя время, ждала гусар, сын почтмейстера бегал по домам и будил национальных гвардейцев.
Между тем солдаты, окружавшие карету, расступились, и вперед вышли прокурор коммуны Варенна мсье Сое и командир местной национальной гвардии. В свете факелов оба смотрелись весьма живописно. Сое был в сюртуке, надетом на голое тело, и в домашних туфлях – его только что разбудили. Командир, напротив, был в мундире и весь обвешан оружием: на боку шпага, в руке пистолет, в другой – ружье.
Прокурор Сое приказал Мустье немедленно убрать шпагу от горла Друэ и, повернувшись к карете, вежливо попросил «господ путешествующих» приподнять занавески и показать паспорта.
