Театр тающих теней. Под знаком волка - Афанасьева Елена

— Хан Хохв…

Агата сжимает плечо хрипящего калеки так, что сейчас сломает.

— «Новый Ван Хогволс» хочет поблагодарить… — Агате с трудом удается сглотнуть ком в горле. — …Поблагодарить вас, господин Йоханес.

— От имени Гильдии Святого Луки мы должны поддержать Ханса. Чем можем. Вы согласны, господин Ван дер Пул?

Йоханес обращается к Эгберту, тот кивает. Обращается к Ван Влиту, и тот не возражает. И наконец к Председателю Маурицу.

Глава Гильдии обводит взглядом всю залу. Подходит к креслу с колесиками. Кладет руку на правое плечо калеке — левое снова сжимает рука Агаты.

— Не думаю, что Гильдия…

В эту минуту в комнату вбегает Анетта, вырвавшаяся из-под опеки Бригитты.

— Мама! Мамочка! Йон сделал шаг! Сам сделал!

Смущается. Замирает. Обводит взглядом солидных господ.

— Доченька, поздоровайся. Поздоровайся с господином Маурицем.

Агата протягивает девочке руку и подводит ближе к креслу, с одной стороны которого стоит она сама, с другой — Глава Гильдии.

— Помнишь, мы встретили господина Главу Гильдии в день взрыва? Когда шли в мастерские, а он с Хранителем складов шел…

— Не думаю, что Гильдия… может отказать в помощи своему собрату! — перебивает ее Мауриц. — Гильдия готова поддержать Ван Хогволса. В любом его состоянии.

И Агате кажется, что он сжимает правое плечо калеки так же крепко, как она сжимает левое.

Кажется, получилось!

Десять часов вечера

Все заснули. Детей уложила. Мольберт и краски обратно в мансарду перенесла. Успеть бы сделать всё, что должна успеть. Глаза слипаются. Уснуть и встать с рассветом, утренний свет ловить? Но светает в конце ноября так поздно, что весь дом пробуждается затемно. Придется теперь сидеть при свечах.

Ветер сегодня нещадный, так и стучит в мансардное окно. То ли дождь за окном, то ли снег, с таким ветром и в такой темноте не разобрать. Ветвей деревьев рядом с окном нет, а в окно что-то так и бьется. Только она зажгла свечи, как стук усилился.

Не выдерживает. Подходит к окну. Огонь свечи отражается в стекле. Кроме своего лица ничего не видно. Приложив ладони к стеклу, вглядывается в темноту. Что-то в окно бьется. Что может биться в окно мансарды?

Страшно.

ОН с того света за грехи ее страшные спрашивать пришел?

Бьется в окно. Бьется.

Отвернулась. Отошла к столу с красками. Нужно работать. Но не получается. С этим стуком и этим ужасом, забившимся внутрь, ничего делать не сможет.

Она должна это страшное окно открыть. В лицо своему страху посмотреть должна.

В детстве, когда страшно было на двор по малой нужде бежать, отец научил перекрикиваться с ним: «Ты беги и кричи, я отвечать буду». Так и кричала отцу и выдыхала, когда слышала его чуть пьяный голос в ответ. И после, когда отца в трактире не было, всё равно мысленно с ним перекрикивалась, и казалось, что отец ей отвечает, и сразу переставало быть страшно.

Агата выдирает мох, которым обкладывают окна на зиму — утром по новой все щели придется затыкать, чтобы холодный ветер мансарду не студил. Негнущимися пальцами вытаскивает мох из щелей. Надавив на замерзшую задвижку, сдвигает ее с места, открывает окно.

Ворвавшийся ветер гасит свечи, разносит по полу бумаги с набросками, устраивая из них вперемешку со снегом чехарду.

Что-то черное мечется в этом вихре. Дух, не нашедший упокоения, пришел к ней и мечется в старой мастерской?

Господи, помоги! Помоги, Господи!

Прегрешения невольные прости!

Окно закрыть! Закрыть скорее окно, чтобы не было этого вихря. Оледеневшие пальцы не слушаются, рассохшаяся рама никак не хочет закрываться.

Закрыла. Вихрь утих. Но темное что-то мечется по комнате.

Свечу зажечь. Скорее зажечь свечу. Но за лучиной нужно идти к печи вниз.

Темный комок мечется по комнате. Бьется в зеркало, которое она вчера принесла снизу. Как этот комок разглядеть…

Утихает. Черный ком подлетает ближе…

Господи, прости! Прости меня, Господи!

Садится на плечо. И странная боль в плече…

Из-за разрыва в тучах выходит луна и освещает подоконник и часть мансарды.

Медленно, очень медленно поворачивает голову — что там… кто?

— Чив-чив…

Щегол.

Щегол! Карл!

Их щегол. Анеттина птичка!

Выжил. Сам в голодные дни прокормился. И вернулся в дом.

— Птичка! Милая моя птичка! Живой!

Щегол!

Не злой дух. Не кара небесная! Просто щегол.

Теперь отнести щегла вниз на его место, там у печи свечу лучиной зажечь и вернуться наверх.

Вниз идет в полной темноте. С щеглом на плече.

В большой зале, где несколькими часами ранее заседали члены Правления Гильдии и в которой с октября стоит спущенная с верхнего этажа кровать больного, так же темно. Нужно до печи дойти, задвижку приоткрыть и лучину зажечь.

Но…

Хрипы. С кровати слышатся хрипы. Не такие, как обычно. Страшнее. Сдавленнее. Будто-то кто-то передавливает калеке и без того поврежденное горло.

И шепот. Зловещий шепот. Не разобрать чей:

— Ничего не скажешь!.. Ничего и никогда!..

И мельтешение, заметное даже во тьме.

— Что там?! — кричит она.

Щегол слетает с плеча. И стрелой в сторону кровати.

Сдавленный крик:

— А-эй!

Щегол клюет кого-то. Этот кто-то во тьме хватается за лицо. Хрипы становятся тише. Больной на кровати заходится кашлем.

— Что там?! Что?!

Движение рук, отгоняющих щегла. Тень отскакивает от кровати, мечется в темноте и исчезает в проеме двери. Входная дверь, раскрывшись, впускает полосу лунного света. Но кроме высокой фигуры в длинной накидке и высокой шляпе ничего не разглядеть.

Дверь с громким стуком захлопывается.

Убежал.

Агата кидается вслед, распахивает дверь. Но только новый порыв ветра с мокрым снегом в лицо, и темный силуэт в конце улицы. Не догнать.

Возвращается в залу. Разбуженная Бригитта уже зажгла свечу.

Хрипы и кашель с кровати чуть тише.

Кто это был? Зачем кому-то понадобилось душить калеку?

Отобрать заказ? Заставить замолчать? Зачем? Скрыть нечто постыдное, но что скрыть?

Или и вправду — неупокоенный дух? Она не верит в эти рассказы. Но что, если так?

Полночь

Четверть часа спустя с зажженной свечой возвращается в мансарду. Входную дверь закрыли на большой засов — вдвоем с Бригиттой еле его подняли, чтобы в паз дверного косяка опустить. Больного отпоили отваром, который лекарь Якоб прописал. Бритта вернулась в свою кровать в детской комнате.

Теперь свечи в мансарде зажечь и продолжить.

Но снова что-то бьется в окно.

Страх божий! Не верь после этого в неупокоившихся духов!

И это уже не щегол Карл. Тот в зале внизу. Спит на своей жердочке. Вылететь снова он не мог, дверь закрыта. Прежде чем после побега черного гостя они закрыли входную дверь, Бритта зажгла свечу, а Агата сама проверила, что недавний вынужденный беглец на своем месте. Налила ему в одну плошку воды и насыпала зернышек в другую.

Так кто это, если не щегол? Другой птицы, способной стучаться в окно высокой мансарды, у них нет.

Страшно.

Что это?

Что это? Или кто?

Кто-то бросает камешки в окно. Темный силуэт внизу…

Черный гость вернулся?! Чтобы задушить не только калеку, но и ее…

Свечу, чтобы не погасла, Агата выносит на лестницу и закрывает дверь. Чтобы после, закрыв окно, можно было вернуть в мансарду свечу горящей, а не дрожащими пальцами в темноте пытаться ее разжечь.

И снова всё то же — оставшийся между ставнями мох, разбухшая от дождей оконная рама, и ветер со снегом в лицо.

Кто-то черный внизу машет руками. Что хочет? Куда от него бежать?

Закрыть окно. Задуть свечу. И тихо сидеть. Сидеть тихо. И молиться, а утром сразу в церковь бежать.

Машет черный человек.

Агата пробует закрыть окно. Рама разбухла, не закрывается.

Что делать? Делать что?

Дерева, растущего под окном, нет. Но чуть в стороне два вяза с большими ветвями, забраться в окно по ним высокому мужчине под силу.