Лайош Мештерхази - В нескольких шагах граница...
Конечно, утверждать, что мы спаслись лишь благодаря соревнованию между сыщиками, будет ошибкой. Это такая же ошибка, как если бы мы сказали, что капитализм рухнет из-за конкуренции. Разумеется, нет. Краха капитализма добьемся мы, рабочие, при помощи революции.
Главные силы истории – это мы, а не капиталисты с их конкуренцией. Своим спасением мы обязаны не непримиримому соперничеству, которое возникло между нашими преследователями, а прежде всего тому, что о нас беспокоились тысячи и тысячи рабочих и каждый помогал в меру своих сил. Если сосчитать всех тех, кто непосредственно пришел к нам на помощь, их было не менее пятидесяти. И они многим из-за нас рисковали.
И я знаю, что много других сделали бы то же самое…
Глава восемнадцатая
В Шопроне нет улицы Руми
Мы вышли из вокзала и направились прямо в центр города.
Во влажном свете летнего утра блестели крыши старых домов, и солнечное тепло уже разогнало предрассветные облака. Небо было синее, и воздух, пронизанный золотыми нитями лучей, почти что видим. Воздух был свеж и чист. Мы, счастливые, вдыхали его глубоко: ведь это был «тамошний» воздух. Он проникал сюда с Альп, из соснового леса, окружающего город с запада.
Шел восьмой день наших странствий. Да, восьмой день… Почти не верится…
Отправляясь из Ваца, мы рассчитывали, что через восемь часов уже будем шагать по дружеской земле… Восемь дней! Сколько погибших надежд, сколько разочарований, сколько сверхчеловеческих усилий, переживаний… И все-таки, несмотря на все, мы чувствовали себя легко и весело. Мы глубоко вдыхали пахнувший сосною свежий воздух, несущий нам привет из-за границы.
Ни на вокзале, ни в городе мы не заметили особого оживления полиции. На перроне и в залах ожидания не было тех господ с тросточкой, в котелке, которые с деланной безучастностью стоят, уставившись в пространство, и в которых опытный глаз таких гонимых, как мы, уже за сто метров узнает переодетого жандарма. Здесь нас не ждали, о нас не знали.
Лишь в первые несколько минут мы испытали некоторое волнение. Выйдя из поезда и ступив на маленькую привокзальную площадь, мы почувствовали неприятную дрожь: мгновение, и раздастся знакомое: «Стой! Предъявите документы!» Это стеснение, однако, скоро прошло. С поездом прибыла большая толпа, спешившая на работу в понедельник утром, и мы затерялись в массе людей.
Пойдем прямо на улицу Руми, решили мы, и ради безопасности как следует осмотримся возле дома. Может быть, даже и не войдем. Сейчас половина шестого, наш человек скоро отправится на работу, мы подождем его на улице, подойдем, передадим письмо Ваги… Возможно, через час мы будем уже на границе. Или через два часа… Мы никогда еще не чувствовали с такой непоколебимой уверенностью, как в эту минуту, что скоро будем свободны. Нигде, даже в Эстергоме, когда увидели противоположный берег, мы не чувствовали свободу такой доступной и близкой. Один наш попутчик в поезде, какой-то учитель, с патриотическим подъемом объяснял, что Шопрон, «самый верный город», вклинивается в территорию чужих стран, что он на три четверти окружен австрийской границей. «Выйдешь из сада – и в Австрии», – сказал он.
Да! Здесь нет бурливой реки, нет стоящей в засаде береговой охраны. Выйдем из сада, и пусть тогда гонятся за нами преследователи.
Мы бодро шагали по старой булыжной мостовой. Много людей таких же, как мы, шли туда и сюда, спеша на работу; железнодорожники, простые женщины-работницы, отправившиеся за покупками, дворники, рано просыпающиеся жители города.
Очутившись на главной площади – она показалась нам главной: там стояла старая церковь, виднелись стены какого-то замка и, если я не ошибаюсь, на другой стороне расположились гостиница, кофейня, магазины, – мы окликнули дворника:
– Вы не скажете, где улица Руми?
Дворник перестал мести и выпрямился. Это был человек с усами, как у моржа, и говорил с немецким акцентом.
– Улица Руми? – Он покачал головой. – Нет здесь такой, не знаю.
– Да, улица Руми. Мы ее ищем.
Было ясно, что он лишь из вежливости делает вид, будто припоминает. Подумав, он снова покачал головой:
– Такой нет. Может… – И он перечислил четыре-пять улиц, названия которых начинались с буквы «Р».
Но тут уж головой качали мы.
На углу показался почтальон. О, подумали мы, старик ничего не знает, вот почтальон, тот знает все улицы в городе! Мы пошли ему навстречу.
– Доброе утро! Вы не скажете, где находится улица Руми?
Сперва он остолбенел, а потом понимающе улыбнулся.
– Случайно могу сказать, потому что я был в Сомбатхее. Улица Руми именно там… Откуда вы сами?
Мы глядели на него, выпучив глаза.
– Из Будапешта, – ответил я после долгого молчания.
– Значит, в Дьёре вы сели не на тот поезд. Вы хотели ехать в Сомбатхей, а это Шопрон. Больше не ищите, возвращайтесь обратно. Еще успеете на кёсегский поезд; а не успеете, в полдень будет другой. Поедете в Сомбатхей. Вам надо туда, а не сюда. Улица Руми там, там ее ищите!
Он приложил руку к козырьку фуражки и поспешил дальше…
А мы стояли, уставившись глазами в землю.
Что нам делать? Правда ли это?
Поблизости был маленький трактир, его только что открыли.
Трактирщик в белом халате и тапочках брызгал на пол водой и подметал помещение. Мы вошли, чтобы не стоять на улице. Но нас так шатало, словно мы всю ночь провели в трактире.
Стены запущенной сводчатой комнатенки были украшены разными немецкими надписями, пивными кружками, хмелем и гирляндами из виноградных листьев. Мы заказали кофе с молоком. Пока его принесли, я дрожащей рукой достал из кармана письмо. На зеленом конверте стоял адрес – в глазах у меня не рябило:
«Шопрон, улица Руми, 8». Я показал Беле. Потом разрезал конверт, вынул письмо и развернул.
И тут я сразу все понял: в самом письме был правильный адрес – Сомбатхей.
Да, да! Пришел тогда человек из Шопрона, кричал, а девушка прислушивалась. Письмо она написала правильно, но на конверте – в ушах ее звенели слова возмущенного товарища – оказался Шопрон…
Что нам теперь делать? Ничего. Мы сидели. Перед нами стыл кофе, у нас не было желания прикоснуться к нему. И вдруг на нас нахлынули и усталость, и все огорчения, и разочарования, и ложь – все, все, что мы пережили за восемь дней. Чаша переполнилась, злая судьба затеяла с нами смертельную игру… Словно кто-то тянул перед глазами гирлянду, связанную из наших несчастий: вместо доброго тюремщика – Чума, рано началась тревога, и мы не могли попасть на железную дорогу; маркшейдер из Верёце как раз накануне был ранен в спровоцированной драке; контрабандисты запросили с нас пятьсот крон; к родственнику дядюшки Шани мы постучались тогда, когда там был жандарм; рыбака из Шюттё, старого Нергеша, застрелили за несколько часов до нашего прибытия… А сейчас еще и это.
Товарищи, вы не поверите! Мы оба были испытанные, крепкие парни, но тогда, в то мгновение, достаточно было одного слова, и мы бы не выдержали.
Мы покинули маленький трактир и молча пошли, праздно шатаясь, толкаясь среди идущих навстречу спешащих людей. Каким красивым казался нам город перед тем, какой чудесный был воздух! Каким тусклым и безнадежным казалось теперь даже солнце…
Но мы должны были на что-то решиться, должны были собрать воедино разбегающиеся мысли. Здесь мы остаться не можем, каждый потерянный час, каждая потерянная минута несет нам сотни новых опасностей. Сомбатхейский поезд, который назвал почтальон, наверное, уже ушел. Идти на станцию, ждать до полудня? Тут нам пришло в голову, что теперь уж и в Сомбатхее будет гораздо труднее. Может, придется искать человека на заводе, может, придется ждать до вечера, до завтрашнего утра… Где мы переночуем?… Идти к нему на квартиру слишком рискованно. Тамаш Покол и компания могут напасть к тому времени на наш след… А здесь, здесь один лишь прыжок – и граница! «Только выйти из сада»…
Но ведь до полудня, до полдневного поезда, у нас в любом случае есть еще время.
Мы брели по кривым окраинным улицам. Навстречу нам в сером комбинезоне шел парень с деревянным сундучком в руках. Мы поздоровались и остановили его.
– Мы из Будапешта, безработные. Не можете ли вы сказать, где здесь профсоюзная касса металлистов? У меня душа уходила в пятки. Кто знает, не такое ли здесь положение, как в Эстергоме? «Самый верный город», где еще несколько месяцев назад бесчинствовали банды Пронаи!..
Но нет, рабочего не удивил наш вопрос. Как видно, здесь профсоюз уже функционирует. Он объяснил, куда идти. И в Шопроне профсоюз помещался в трактире. Он сказал еще вот что: на первый этаж ведет деревянная лестница, там канцелярия. В канцелярии мы найдем товарища Мейера, кассира. Но только к десяти часам, раньше вряд ли. Он приедет с кёсегским поездом, так как по субботам ездит домой.
Он пожал нам на прощание руки и печально махнул.
– Здесь вы тоже, товарищи, ничего не найдете, – добавил он, пожимая плечами. – Если не захотите пойти в шахту штрейкбрехерами…
