Сергей Смирнов - Султан Юсуф и его крестоносцы
— Войско из одних эмиров… — пробормотал тогда султан.
— Каких эмиров? — не понял аль-Фадиль.
— Продолжай… — велел султан, но стоило аль-Фадилю открыть рот, как повелитель Египта и Сирии брезгливо взмахнул рукой и осек его: — Лучше продолжу я сам… Там, у Аскалона, наши славные воины, конечно, не смогли выдержать удар с двух сторон. Как же! И в лоб и с тыла. Они дунули врассыпную. Малик кафиров соединился с воинами Храма, разогнал овец и помчался догонять остальное стадо… А оно успело разбрестись по всей Палестине.
Он бросил на аль-Фадиля жгучий взгляд, и тот весь покраснел — впервые с того давнего дня, когда его в последний раз вздул за шалость отец.
— Прокаженный малик франков не только доблестный воин, но и весьма искусный охотник, — заметил султан. — В тот день он зашел не с юга, а сделал крюк и напал с севера. Остальное я видел собственными глазами. И воина Джуржи я тоже сам видел. Эмир не соврал.
Аль-Фадиль снова открыл рот да так и проехал целый фарсах, забыв его закрыть.
Будь Каир лодкой, он, конечно, опрокинулся бы, когда чуть ли не все его жители высыпали на восточные стены посмотреть, каким вернется султан после такого ужасного поражения. Немало оставалось в городе его недоброжелателей, с грустными вздохами вспоминавших времена Фатимидов и их белых знамен, времена, когда вино стоило на рынках втрое дешевле.
И вот как только на востоке подобно лучам Солнца появились всадники султана в золотистых одеждах, все ринулись на стены, отталкивая друг друга. Тут Каир потерял еще сотню египтян, в давке свалившихся с лестниц и стен.
Султан приблизился к воротам, и рты зевак раскрылись во всю ширь куда раньше, чем стали раскрываться врата.
В спокойном и победоносном величии султан вступал в Каир. Он выглядел таким величественным… и таким довольным, будто не бежал от врага, а возвращался с победой.
Даже самые прозорливые мудрецы Паутинного рынка, как ни приглядывались к султану, как ни щурились, как ни следили за ним из-за углов и из крысиных щелей, так и не приметили в чертах его лица ни одного вещего знака немилости Всевышнего, а в глазах — ни одного тлеющего огонька горечи.
Сразу поползли слухи, будто султан и впрямь одолел франков, а не они — его, а все пропавшие, не вернувшиеся назад египтяне на самом деле остались жить в Палестине, где разом обогатились и завели себе белокожих рабов и рабынь. Разные толки сталкивались между собой на узких городских улицах, завивались вихрями. Кое-где начались стычки.
На следующий день, выслушав доклад каирского мухтасиба о том, что буйный народ утихомирен палками и плетками, султан собрал всех своих родственников и военачальников, участвовавших в неудачном походе на Аль Кудс.
— Кто виноват больше всех? — грозно вопросил султан. — Больше всех виноваты мы. Курды. Когда это было видано, чтобы наши воины бродили по округе, как мелкие воришки?
Курды низко опустили головы.
— Мы наказаны Аллахом, — сказал султан. — Кто-нибудь думает иначе?
Виновные перед Всевышним опустили головы еще ниже.
И тогда султан ошеломил всех новым вопросом:
— И есть ли такой закон в Исламе, чтобы наказанный получал жалование за свое наказание?
Все опустили глаза и стали бродить взглядами по замысловатым узорам на коврах.
— Нет такого закона, — твердо рек султан. — Раз так, то получать жалование до тех пор, пока мы не одержим первой победы над неверными — значит гневить Бога.
На сбереженные деньги Салах ад-Дин всего за месяц смог собрать и полностью снарядить новую пятнадцатитысячную армию.
Как только это дело было завершено, султан снова поспешил в Дамаск, откуда стали приходить тревожные вести. Доблестный воин Ислама Тураншах, который упросил брата сделать его шина Дамаска, оказался и вправду скверным правителем, как о том давно предупреждал мудрый дядя Шихаб ад-Дин. Деньги стали таять в пирах и развлечениях, а из Халеба стали прилетать «ночные соловьи» — письма от ас-Салиха, полные соблазнительных обещаний. У Тураншаха голова пошла кругом, но тут вовремя появился султан и быстро образумил братца.
Здесь, в Дамаске, султан в продолжение целого года был «подобием безмолвной и неподвижной Синайской горы».
«Гора велела мне быть терпеливым, — думал он, день за днем получая вести, что франки стали копошиться, как трудолюбивые муравьи, и по всей Палестине укрепляют свои каменные «муравейники». — Я дождусь. Будет верное знамение.»
Следующей весной король Бальдуэн решил основательно пополнить запасы провианта. Вещие предчувствия — дар Бога умирающим. Видно, терзаемый предчувствиями, он стал уже всерьез готовиться к защите своего королевства.
Каждую весну многочисленные стада овец начинали передвигаться в верховьях Иордана, на сирийской стороне, вблизи границ Иерусалимского королевства. И вот король палестинских франков надумал устроить на них настоящую бедуинскую облаву — окружить бессловесных тварей и загнать вглубь своей земли. Он не погнушался самолично участвовать в этой «охоте» и с небольшим войском направился к Баниасу.
Очень скоро султан получил известие, что овцы и козы движутся к северу, а франки — к пределам Сирии. Теряясь в догадках, что затевает прокаженный король, Салах ад-Дин снарядил в те края одного из своих племянников.
— Только понаблюдай за ними с безопасного расстояния. Дай им знать, что мы не дремлем и видим их, как орлы мышей, — напутствовал он Фарукшаха.
— А если они двинутся дальше, прямо на Дамаск? — задал Фарукшах вслух тот вопрос, что султан сам себе задавал в тот день уже много раз.
«Прокаженный малик и войско его «эмиров»… Слава и доблестная смерть, — размышлял Салах ад-Дин. — Он сам бы сделался для своих соотечественников и потомков подобием чудесного призрака Джуржи… Да, с него может статься.»
— Тогда мы дождемся малика франков у стен Дамаска, — наконец ответил он и себе, и племяннику.
На третью ночь Ангел Смерти Асраил, давний гость, появился вдруг во дворце и прошел мимо султана, гладя куда-то вдаль.
Салах ад-Дин вдруг почувствовал на сердце острую тоску и очнулся.
Невольно он посмотрел в ту сторону, куда шел Асраил. Там была глухая стена. Но какая стена может стать препятствием для Ангела, шествовавшего в ту ночь с юга на север?
— Неужели опять… — похолодев, прошептал султан.
Он думал о Фарукшахе, но почему-то никак не мог представить его мертвым.
— Тогда кто же? — спросил султан, обращаясь к пустой стене, но ответа от нее, разумеется, не получил, как и от горы Синай.
Фарукшах объявился поутру — живой, запыленный, потный и багровый от возбуждения.
— Повелитель! Я чуть не пленил самого короля франков! — не в силах сдержать гордости… и досады, закричал он на весь дворец.
— Однажды овца чуть не задрала волка, — проговорил султан, недовольно морщась, но и радуясь, что племянник цел и невредим.
Фарукшах оторопел и захлопал глазами.
— Волк вцепился ей в холку и потащил, а она вывернулась и нечаянно схватила его зубами за горло, — стал рассказывать султан старую притчу. — Ей бы крепко сжать челюсти, а она, дура, поперхнулась и стала отплевываться. Шерсть, видишь ли, не вкусная. «Вот если бы на нем росла молодая травка!» — подумала овца перед смертью… Вижу, что остыл. Теперь рассказывай, что случилось на самом деле.
А случилось то, что, следуя велению султана, Фарукшах со своим отрядом скрылся на холме, в лесу, и стал тихо наблюдать за франками. Те подошли очень близко и как раз под холмом решили сделать короткий привал. Слезли с коней, поставили пики шалашами и развалились кто где. Сам Бальдуэн был не на повозке, похожей на катафалк, а в седле. В ту весну он чувствовал себя лучше. Двое знатных рыцарей помогли ему спешиться.
Тут уж «орел» не выдержал и кинулся с небес на добычу, то есть отряд Фарукшаха (а по франкским меркам — целая армия) разом высыпал из леса и помчался вниз, на врага.
— Сколько их было? — перебил султан племянника.
— Не больше пяти сотен, — ответил тот и, словно решив скорее оправдаться за то, что нарушил приказ султана, добавил было: — А у меня…
— Я знаю, сколько дал тебе мамлюков, — опять резко перебил Фарукшаха султан.
Всадников-мамлюков в отряде Фарукшаха насчитывалось полторы тысячи.
— Жаль было упускать такую добычу, — горестно мотнул головой молодой и горячий Фарукшах. — Да, я чуть поймал самого малика франков! — снова забыл он о том, что словом «чуть» и муху не прибьешь. — Если б только не этот старик…
— Какой старик? — встрепенулся Салах ад-Дин.
— Среди кафиров был один знатный франк. Очень старый и седой, — поведал Фарукшах. — Большой, как вол. Его воины очень хорошо обучены…
— Сколько их было?! — не просто спросил, а сердито прикрикнул на племянника султан.
