Виктор Поротников - Владимир Храбрый. Герой Куликовской битвы
На призыв Дмитрия Ивановича собрать силы, какие есть, и выступить на Тохтамыша хором звучали голоса оробевших и растерявшихся воевод. Лишь немногие, такие как Дмитрий Боброк, Остей и Федор Свибл, полностью поддерживали великого князя. За решительную битву с Тохтамышем выступал и Владимир Андреевич.
Малодушие Дмитрия Константиновича и его брата, прямое предательство тверского князя и бегство многих московских бояр вынудили великого князя выехать в Кострому, чтобы там начать сбор ратных отрядов в поволжских и заволжских городах. Одновременно с великим князем и с той же целью отправился к Волоку Ламскому и Владимир Андреевич, князь серпуховской.
На торговой площади Волока Ламского яблоку было негде упасть, сюда пришли не только купцы и их слуги, но и почти все местные ремесленники, растревоженные слухами о татарах и гудением вечевого колокола.
На возвышении из бревен и досок, где обычно продавали невольников, стоял здешний наместник Кирей Смоктун, плечистый чернобородый детина в длинном синем кафтане и желтых сапогах. Успокаивая взволнованную толпу, Кирей Смоктун громким басом говорил о том, что здешние городские стены татарам не одолеть. Мол, долго нехристи у Волока не задержатся, отхлынут обратно в Степь. Все торговые гости смогут отсидеться за крепостными стенами и переждать татарский набег.
Однако многие из купцов беспокоились не столько за собственную безопасность, сколько за свои товары и лодьи, находившиеся на водоразделе между реками Ламой и Рузой. Все их добро, купленное в Новгороде и Смоленске, неминуемо окажется в руках у татар, когда те появятся у Волока Ламского. На то, чтобы перетащить товары под защиту стен, а вытянутые на сушу насады стащить обратно в реку Ламу, времени уже не оставалось. Если татары уже на Рузе-реке, значит, через полдня они уже будут под Волоком Ламским.
— Лучше скажи нам, боярин, как ты собираешься защищать наши суда и наше добро на них, — выкрикнул кто-то из купцов. — Чего ты нам про стены талдычишь! Ты поставлен здесь московским князем не токмо суд вершить и торговую мыту собирать, но прежде всего оберегать наше достояние от всякого недруга.
— Где князь Владимир? — прозвучал из толпы другой голос. — Намерен ли он биться с нехристями?
— Не видать нигде Владимира Храброго! — раздался чей-то насмешливый голос. — Похоже, сей князь лишь прозывается Храбрым, а на деле и не храбр вовсе.
И тут, протолкавшись сквозь толпу, на возвышение поднялся Владимир в багряном плаще и в красных сапогах. Сняв с головы шапку с собольей опушкой, он поклонился в пояс горожанам и торговым гостям.
Площадь затихла. Многие сотни глаз настороженно и с любопытством взирали на молодого князя, которому было всего двадцать девять лет. Но и в столь молодые годы Владимир уже покрыл себя громкой ратной славой в сечах с литовцами, и более всего — в знаменитом Мамаевом побоище на Куликовом поле.
— Чего вы так переполошились, люди добрые? — громко, но спокойно заговорил Владимир, уперев руки в бока. — Иль солнце на небе погасло? Иль реки потекли вспять? Эка невидаль — нехристи на Рузе-реке объявились, к Волоку коней своих поворачивают! Пусть идут сюда татары, мне есть чем их встретить. Никогда я не бегал ни от какого врага, не побегу и ныне. За суда с товаром не беспокойтесь, братья-купцы. Я не допущу, чтобы ордынцы до добра вашего добрались, даю слово княжеское.
— У нас тут беженцы с Рузы-реки имеются, так они молвят, что нехристи валят сюда в великом множестве, — обратился к Владимиру какой-то купец с седой бородой и в рысьей шапке, протолкавшийся в первые ряды. — А у тебя, княже, войско-то невелико. Одолеешь ли ты татар в открытом поле?
— Ты, дедушка, в торговле небось смыслен, где выгодно купить, как с выгодой продать, — ответил Владимир, — а я с семи лет ратоборствую, поэтому слово мое верное. Коль сказал, что не допущу нехристей к Волоку, значит, так тому и быть. — Владимир усмехнулся и добавил: — А то, что татар великое множество, так чем гуще трава, тем легче косить!
В людской толчее поднялся смех и радостный говор, уверенная речь серпуховского князя всем понравилась, вселив во многие сердца надежду на счастливое избавление от татарского нашествия. Народ стал расходиться по домам, торговцы снова открыли свои лабазы.
Войско, которым верховодил Владимир, разбило шатры на широком поле близ впадения речки Городенки в Ламу. Около полудня до городских кварталов Волока Ламского долетели протяжные сигналы боевых труб. Высыпавшие на стены горожане увидели пешие и конные полки под развевающимися стягами, удаляющиеся на юг вдоль реки Ламы.
Владимир решил встретить татар на водоразделе между реками Рузой и Ламой. Здесь среди холмов и перелесков пролегала сухопутная дорога, а точнее, волок длиной около трех верст. Трава в этом месте была давным-давно вытоптана, поскольку из года в год в летнюю пору по этому волоку купцы и их слуги перетаскивали ладьи и товары из одной реки в другую. Если поклажу обычно перевозили на лошадях или переносили на плечах, то суда приходилось ставить на тонкие гладкие бревна и катить по ним вручную, то и дело забирая бревенчатые катки сзади и выкладывая их перед носом судна. Это был очень утомительный труд, а порой и весьма опасный, поскольку именно на переволоках лихие люди имеют обыкновение нападать на купцов, чтобы поживиться их добром.
Выставив дозорных, чтобы не прозевать появление татар со стороны Рузы, Владимир и Кирей Смоктун укрыли свои полки за холмами по обе стороны от волока, на котором застыли без движения два десятка ладей на катках. Владельцы этих судов не решались продвигаться вперед, прознав от беженцев, что татары захватили Ярополь. Тащить насады обратно к реке Ламе купцы тоже посчитали бессмысленным делом. Татары вот-вот должны были появиться на волоке. Прихватив самые ценные вещи, торговцы и их чадь укрылись в лесу возле волока, дабы не угодить в руки татар. О спасении всего своего товара купцы уже и не помышляли.
…Владимир сидел на траве, прислонясь спиной к развесистой черемухе, на нем была кольчуга и стальные наручи, к поясу был пристегнут длинный меч в ножнах. Шлем Владимир положил рядом с собой. Закрыв глаза, он лениво жевал травинку.
Августовское солнце уже зацепилось нижним краем за кромку дальнего леса, клонясь к закату.
Стоящие возле лошадей дружинники негромко о чем-то переговаривались; в кронах берез и вязов шумел ветер.
Заслышав приближающиеся мягкие шаги по траве, Владимир открыл глаза.
К нему приблизился Ян Волосожар в панцире и шлеме, со щитом на левой руке. Преклонив одно колено, он негромко произнес, глядя в глаза Владимиру:
— Татары, князь. Надвигаются!
— Много? — спросил Владимир, небрежно сплюнув травинку.
— Тыщи две, не меньше, — ответил боярин. — Все конные.
— Это наверняка головной отряд, — сказал Владимир, поднявшись на ноги. — Пропустим их. Нам нужна добыча покрупнее!
Через какое-то время за передовым отрядом степняков появился другой конный отряд, гораздо более многочисленный, судя по бунчуку из белых конских хвостов, во главе его стоял какой-то ордынский эмир.
— Что ж, сей зверь для нашей западни сгодится! — надевая шлем на голову, промолвил Владимир.
Передовой татарский отряд с торжествующим воем и улюлюканьем кинулся грабить оставленные на волоке ладьи, в которых находились тюки с различным товаром, мешки со съестными припасами и немало вещей, полезных в дороге.
Увлекшиеся грабежом степняки не сразу заметили русских ратников, которые без боевого клича скатились на них сверху по склонам холмов. Поскольку русичи напали на татар одновременно с двух сторон, у степняков не было никакой возможности сплотиться для стойкой обороны. Разрозненные и растерявшие в сумятице своих лошадей, ордынцы сотнями гибли под мечами и топорами русичей, их изрубленные тела кучами громоздились возле крутобоких насадов со звериными головами на носовых штевнях.
Волок представлял собой не прямую дорогу, он змеился между холмистыми увалами, поэтому татары, находившиеся во втором отряде, не подозревали о печальной судьбе своего головного отряда, разделенные с ним склонами двух холмов, покрытых лесом.
Пробиваясь к татарскому эмиру, Владимир рубил мечом степных наездников, которые шарахались от него, устрашенные его свирепым напором. В душе Владимира клокотала неистовая злоба, которая удесятеряла его силы. Плоские кипчакские шлемы лопались от его крепких ударов, кольчуги и кожаные панцири не спасали врагов от разящего клинка в могучей руке Владимира. Замах мечом — и голова татарина в мохнатой шапке слетела с плеч, еще замах — какой-то степняк завизжал от боли, потеряв отсеченную по локоть правую руку, сжимающую саблю. Наконец, пронзив насквозь мечом вражеского знаменосца, Владимир оказался лицом к лицу с ордынским эмиром, ребристый шлем которого был обмотан белой чалмой.
