Эдуард Борнхёэ - Историчесие повести
Гавриил сдержал свое слово: он всю ночь не закрывал глаз. Побуждаемый осторожностью и в то же время странной потребностью двигаться, он время от времени вставал, обходил вокруг сарая, прислушивался то тут, то там; но напряженнее всего слушал он у щелей в стенах сарая, как будто оттуда могла исходить самая большая опасность. Наконец, к его большой радости, ему почудился звук ровного дыхания, которого он так долго ждал.
Солнце поднялось уже высоко, Гавриил умылся в ручейке и позавтракал, а в сарае по-прежнему царила тишина.
«Бедное дитя! — растроганно думал Гавриил. — Как она, бедняжка, должно быть, устала! Спи спокойно! Правда, пора бы отправляться в путь, но у кого хватит духу разбудить так сладко спящую девушку? Я охотно заглянул бы в сарай, посмотрел бы, как там обстоят дела, но я не решаюсь, я трус».
Гавриил долго боролся с собой. В конце концов он все-таки тихонько вошел в сарай. Агнес спала спокойно, ничем не укрытая, в своем мужском платье, которое не вполне скрадывало нежные формы юного девичьего тела. Мягкую войлочную шляпу она подложила себе под голову, золотистые пряди волос вились на ее чистом белом лбу; щеки пылали, согретые сном, меж полуоткрытых губ, подобно синевато-белым жемчужинам, смутно поблескивали зубы, по всему лицу был разлит отблеск мирного счастья и невинности.
Гавриилу казалось, что он совершает грех, что своим жадным взглядом он омрачает прелесть этой картины, но он не в силах был оторваться, словно пригвожденный к месту. Долго смотрел он на спящую девушку и чувствовал, как в его сердце исчезают последние следы неприязни к гордой дочери рыцаря, уступая место удивительной нежности, предчувствию великого
счастья и страху перед великими страданиями. Это сокровище, которое благосклонная и в то же время жестокая судьба на время доверила ему, отдала ему прямо в руки, это сокровище ведь не принадлежало ему; еще несколько дней — и он должен будет беспрекословно его отдать, навеки с ним расстаться. О, эти сладостные алые губы, как они влекут к себе, зовут и манят, сами того не зная и не желая, какое пьянящее счастье сулят они тому, кто осмелится их поцеловать! Один только раз! Разве это такое уж большое преступление?
Да, это преступление, это низкий поступок. Гавриил! Будь мужчиной! Неужели ты хочешь злоупотребить доверием несчастной девушки, которая без страха, без колебаний вверилась твоей защите? Одна мысль об этом заставила Гавриила покраснеть. Он стиснул зубы и собрался мужественно отступить. Он сделал два-три шага к двери и… снова вернулся; он не мог оторваться, не мог уйти. Здесь, здесь было счастье его жизни, здесь был кубок с опьяняющим напитком, какого жизнь ему никогда больше не даст отведать; так неужели же пройти мимо, не прикоснувшись к нему? Одну лишь каплю из этого кубка, а там — будь что будет!
Гавриил вдруг упал на колени и наклонился к лицу спящей. Сладкое опьянение затуманило его голову. И в тот же миг «преступление» было совершено. Гавриил прижал свои горячие дрожащие губы к теплым, мягким устам спящей, сначала нежно, еле касаясь, потом все сильнее и сильнее: одну лишь каплю хотел он испить из кубка счастья, но почувствовал, что жажда его неутолима!
По телу Агнес пробежал трепет.
Гавриил! — прошептали ее дрожащие губы, и она открыла глаза. Она не испугалась, увидев над собой побледневшее от глубокого душевного волнения лицо Гавриила, а радостно улыбнулась; ведь это видение было лишь продолжением ее сна, и ей казалось, что она все еще грезит.
Агнес! — прошептал, дрожа, Гавриил. — Прости меня, я виноват!
Теперь только Агнес совсем очнулась. Она быстро вскочила со своего ложа. Гавриил продолжал стоять на коленях и, схватив руки девушки, повторял: «Прости, прости!»
Какую вину я должна тебе простить? — спросила Агнес глухим голосом.
Я люблю тебя, я не в силах был устоять против искушения, я поцеловал тебя, когда ты спала.
Яркая краска залила щеки Агнес, но в глазах засиял луч счастья. Она ничего не ответила, лишь молча обвила руками шею Гавриила и заставила его встать.
— Почему же только во сне? — спросила она мягко и немного насмешливо.
Губы их слились в долгом, горячем поцелуе.
Агнес! Агнес! — повторял Гавриил со все возра стающим волнением. Кроме имени любимой, он не находил больше ни одного слова, чтобы выразить охватившее его чувство счастья.
Ты меня действительно любишь? — спросила Агнес, плача на его груди.
Ты еще спрашиваешь об этом! — воскликнул Гавриил от всего сердца. — Я люблю тебя с той минуты, когда увидел тебя впервые в лесу. Но ты… неужели это возможно?
О, какой ты недоверчивый! — укоризненно сказала Агнес, улыбаясь сквозь слезы. — Как может девушка, увидев тебя, не полюбить?
Это не может быть причиной, — сказал Гавриил, покачав головой. — Меня многие девушки видели, но до сих пор никто не полюбил… А теперь ты, Агнесс фон Мённикхузен, которую я считал стоящей так высоко, так далеко от меня!..
Да, очень высоко и далеко! — со стыдливой насмешкой произнесла Агнес. — Ведь я и днем и ночью только и думала о тебе, так высоко и далеко стоял ты от меня, ты, бедный, низкий человек, что надменная рыцарская дочь не стыдилась следить за тобой из-за за навесок.
Но когда ты ушла с балкона, а потом, много времени спустя, вернулась, ты больше ни разу на меня не взглянула, — сказал Гавриил.
И ты это заметил? Выходит, что ты ничуть не лучше меня. Я смотрела в другую сторону, но видела только тебя.
Это большое искусство! — засмеялся Гавриил.
Потом, вдруг став серьезным, сказал: — Все это так не выразимо хорошо, так чудесно, что я едва осмеливаюсь этому верить. Но если наши сердца действительно нашли друг друга, то я хотел бы, ради своего блага, чтобы они навеки остались вместе. Разлука была бы, по крайней мере для меня, слишком тяжела. Поэтому я спрашиваю: захочет ли юнкер Георг настолько уни
зить себя, чтобы навсегда взять слугу Гавриила в спутники на жизненном пути?
Юнкеру Георгу незачем брать себе спутников, но Агнес фон Мённикхузен с радостью стала бы покорной служанкой князя Гавриила.
Но что скажет твой отец, твои родные и прежде всего… что скажет юнкер Ханс Рисбитер?
Агнес рукой зажала ему рот.
— Не нарушай радость этого счастливого часа, Гавриил! — сказала она брезгливо. — Человек, который оставляет в беде свою невесту, а сам бежит, — по-моему, самый подлый человек на свете. Я не хочу больше слышать его имя.
И, гордо подняв голову, она прибавила:
— Твоя любовь даст мне силы бороться со всеми. Кто презирает тебя, тот мой враг, будь он хоть самый близкий мне родственник. Но кто осмелится презирать тебя? Ты ведь сын князя! Я полюбила тебя, когда ты был еще только простым воином Гавриилом; из благо
дарности ты должен теперь меня возвысить в сан княгини. С этой минуты я твоя невеста.
Против этого Гавриилу нечего было возразить. Он крепко прижал Агнес к своей груди и, чтобы скрепить договор, приложил к ее устам горячую печать.
8 Зоркий глаз немца
Если не считать важного утреннего события, этот день не принес нашим путникам никаких особенных происшествий. Они неутомимо двигались вперед — вчерашнюю усталость Агнес как рукой сняло, — но шли они не прямо на северо-запад, к Таллину, а отклонялись больше к северу, и вот по каким причинам. Первая, о которой они друг другу не говорили, была та, что оба не очень-то спешили попасть в Таллин; трудный путь теперь казался им таким приятным, что они охотно удлинили бы его втрое, если бы сумели найти какое-нибудь разумное оправдание такому промедлению. Во-вторых, Гавриил знал, что в Козе, на Ууэмыйза, стоит отряд мызных воинов, поэтому дорога вплоть до Таллина небезопасна; а у Гавриила сейчас не было никакой охоты сталкиваться с этими вояками. В-третьих, У Агнес вдруг явилось желание познакомиться с той местностью на берегу реки Ягала, где прошло детство Гавриила. Гавриилу втайне и самому хотелось побывать там, поэтому он тотчас же согласился. Начиная от Кивилоо, которое они в этот день после обеда миновали на далеком расстоянии, вся местность, все дороги и тропинки были с детства знакомы Гавриилу и вызывали в его душе то радостные, то печальные воспоминания. Вообще же дорога в этот день показалась путникам еще веселее, чем вчера. Правда, им приходилось с трудом пробираться сквозь лесную чащу, обходить болота, шагать по пескам, но зато солнце светило так ласково, птицы пели так весело и, что важнее всего, в сердцах путников бил струей такой живой, свежий источник радости, что они совсем не замечали трудностей дороги. Если заросли оказывались слишком густыми, болото слишком топким, ручей слишком глубоким, Агнес охотно позволяла Гавриилу брать ее на руки, и сладкие уста вознаграждали его за труд такой платой, которой он не променял бы ни на золото, ни на серебро. Несколько раз они замечали вдалеке людей, но старались держаться от них в стороне, не столько из страха, сколько из желания укрыть свое юное счастье от чужих глаз. Удивительная сила сказывалась в нежном теле Агнес. Она ни разу не пожаловалась на усталость, у нее даже не хватало терпения подолгу отдыхать, шаг ее был легок, как полет птицы, голос звонок, бодрость духа неизменна. Если Гавриил предлагал ей опереться на его руку, она соглашалась, на миг прижималась к своему спутнику, опускала голову, как будто утомленная, на его плечо, а потом, шаловливо смеясь, убегала далеко вперед.
