Серо Ханзадян - Царица Армянская
Мари-Луйс подняла ее, утерла слезы.
— Поди приготовь воды для омовения нашему властелину. Он очень устал.
Нуар безмолвно покорилась. Не сводя глаз с жены, Каранни снял
доспехи. Давно они не видались. Мари-Луйс стала еще прекраснее. Все в ней
дышало каким-то весенним обновлением и мягкостью.
— Жена моя, любимая! Боги пожалели нас!..
Мари-Луйс вскинула ресницы, и два моря печально излились в душу
Каранни.
— Поздравляю тебя с победой, государь мой!
Он потянулся к ней, хотел обнять, но Мари-Луйс отпрянула.
— Не подходи ко мне! — взмолилась она. Но в голосе ее не было ни тени
раскаяния или тревоги. — Не касайся греховной и неправедной женщины. Не
оскверняй себя!..
* * *
Итак, сражение окончилось.
Те из хеттов, кто выжил, ждали расправы. Но армянские военачальники
строго приказали никого больше не убивать и не истязать пленников...
Верхом на арцахском скакуне Каранни объехал все поле битвы. Его
сопровождали, тоже на конях, Каш Бихуни, властитель Ангеха Баз Артит и
Таги-Усак. Они увидели тяжелораненого Урси Айрука. Тот попытался
подняться, но не смог и, совсем обессиленный, с трудом проговорил:
— Мы победим, божественный. Слава...
Царевич с сожалением подумал о юноше и вопросительно глянул на
жреца-врачевателя. Тот покачал головой, давая понять, что состояние
раненого безнадежно.
— Ты будешь жить! Обязательно...
И с этим он поспешно удалился. Тяжело видеть смерть ближних.
Лошадь царевича не раз перескакивала через раненых, через убитых.
Какой-то хетт, неожиданно приподнявшись прямо перед самыми копытами,
схватился за узду и прохрипел:
— Будь прокляты ваши кони, армяне. Они нас сгубили!..
Пленных было видимо-невидимо. Армяне сгоняли их к своему лагерю.
Каранни промчался мимо них. На Мурсилисовых жен даже не взглянул. На
миг попридержал скакуна возле корчащегося в муках хеттского военачальника.
— Э-эй, богами проклятый, помираешь?..
— Мог бы еще и пожить по милосердию божьему и... — видно, хотел
сказать «и твоему», но не договорил.
Каранни усмехнулся.
— Что ж, живи, благословляя меня!..
И он приказал своим лекарям лечить этого хетта...
Вернувшись к себе в шатер, царевич велел подать вина и попросил
подбежавшую к нему Нуар расстегнуть его плащ: было тяжело дышать, не
хватало воздуха.
Каранни воздел руки к образу Мажан-Арамазда и взмолился:
— О моя Мари-Луйс!..
— Нет, Каранни! Ни в коем случае!..
Он, вздрогнув, онемел. Мари-Луйс стояла рядом.
— Что ты говоришь, богиня моя? Как так?..
— Да, да, — голос ее прозвучал еще тверже. — Я, которая всегда
принадлежала лишь тебе, осквернена и отныне не могу быть твоею женой.
Только сподвижницей, если желаешь, и царицею. Не смею, повинная пред
тобою, вновь слить свое дыхание с твоим. Кончим этот разговор, Каранни.
Царевич поник в отчаянии. Перед ним словно пропасть разверзлась. Он
сел, а Мари-Луйс осталась стоять, бледная, с глазами, полными слез. Думы
ее были не здесь и отнюдь не о земном.
Каранни даже испугался: перед ним была богиня, а не женщина.
Он так ждал встречи с ней! Был уверен, что она явится к нему с
распростертыми объятиями, покорная и вожделеющая. И что же? Даже
прикоснуться к себе не разрешает!..
— Но ты же была пленницей, жена моя?.. Над тобою вершилось насилие?..
Пленник свят. Обидеть его — это значит обидеть богов! Не терзай свою душу!
Приди в мои объятья!..
— Никогда! — решительно настаивала Мари-Луйс — Слышишь, никогда!..
— Если ты даже и грешна, я все тебе прощаю! Будь со мной!
— Никогда!
Они надолго замолкли. И вдруг, как с неба, до него донеслось:
— Какие у тебя вести о нашем сыне?..
— Он жив и здоров. А вот я мертв, жена моя... Неужели ты потеряна для
меня?!
— Как жена — да, а как царица — нет. Не теряй мужества, наследник
армянского престола. Ты победил, я снова с тобою и вечно буду тебе
поддержкой. Всю жизнь, все силы свои отныне посвящу умножению твоей славы
и процветанию нашей страны!..
Мари-Луйс опустилась перед ним на колени и поцеловала ему руку.
— Увы, канули в Лету счастливые дни нашей близости, и я жалею об
этом, Каранни, поверь мне. Но впредь я только царица, твоя царица. Царица
страны армянской!..
Она страдала ужасно, но никого не кляла и себя не корила.
— Царь Мурсилис, тело его убитого сына, его жены — твои пленники,
Каранни. Реши их участь...
Каранни, думая только о своем, вскочил с места.
— Неужели ты навсегда отринула меня, свет очей моих?..
Мари-Луйс, не ответив ему, сказала:
— Не ходи к старшей жене Мурсилиса, к его царице, прошу тебя. Не
надо, чтобы ты видел ее лицо, прельстился ею! — Она перевела дыхание и
добавила: — И не будь жесток по отношению к своему пленнику, не позволяй
глумиться над ним. Своей победой ты обязан его глупости, сластолюбию и...
Но я должна была так поступить во имя своей родины, своего супруга и
своего сына...
Мари-Луйс умолкла, казалось, навечно.
Каранни был подавлен и безутешен. Он еще и еще раз пытался сломить
упорство своей жены, даже пугал ее гневом богов, но тщетно. Она была
непреклонна.
Мир разверзся. И возродить разрушенное, увы, невозможно.
Чуть поодаль от входа в шатер престолонаследника в молчаливом
ожидании стояли Каш Бихуни, Таги-Усак и военачальники.
* * *
Каранни торопился со всем здесь покончить и как можно скорее
двинуться в путь на родину. Надо спешить, холодное дыхание зимы крепчало с
каждым днем.
Урси Айрук умер от ран. Всех павших воинов хоронили. Но его и тела
еще нескольких военачальников Каранни не хотел предавать земле здесь. Ведь
едва они уйдут отсюда, хетты надругаются над их могилами.
После недолгого раздумья царевич счел необходимым сжечь на костре
тела своих приближенных. Но прежде он решил держать совет с войском.
— Я не хочу оставлять на поругание врагу останки наших
военачальников! — сказал царевич, обращаясь к воинам. — Волею богов
предадим их здесь огню и двинемся в путь. Только тело Урси Айрука повезем
с собой. Как вы на это смотрите?..
— Ты правильно решил, божественный. Мы согласны с тобой! — ответили
воины своему царевичу.
Жрецы совершили все, что следовало по ритуалу, и развеяли прах
сожженных.
Тело Урси Айрука набальзамировали и водрузили на колесницу...
Каранни собирался повидать Мурсилиса, но передумал.
Пленных было очень много. А прокормить они — Каранни это четко
представлял — едва ли смогут и половину. На вопрос, что делать, Каш
Бихуни, пожимая плечами, сказал:
— Ты любишь создавать себе все новые заботы, божественный. Чего проще
поступить так же, как это делают хетты. Всех лишних пленников они, недолго
думая, уничтожают.
— Я на такое не пойду! — отрезал царевич. — У меня до сих пор душа
болит, что в Нерике пришлось расправиться с пленными!.. Грех это...
Каш Бихуни кинул в рот горсть бобов, свою спасительную жвачку.
— Если люди стали бы всякий грех считать грехом, мир уже давно рухнул
бы. Но тебе виднее, божественный. Поступай, как считаешь нужным, а я, ты
ведь знаешь, никогда тебе не возражаю...
Мари-Луйс тоже настаивала на том, что уничтожать пленных не следует.
Беседуя с Каш Бихуни, она даже высказала мнение, что с Мурсилисом надо
обходиться как с царственным, а не простым пленником, достойно его звания,
без глумления и издевки. «Уж нет ли у нее намерения отпустить царя-хетта
на свободу? — подумал Каш Бихуни. — Зря. Змея после зимней спячки
по-прежнему опасна». Подумав такое, вслух он сказал:
— Делай как знаешь, божественная царица. Я человек подчиненный, что
прикажешь, то исполню...
Наконец ничто их больше не задерживало, и Каранни приказал трогаться
в дорогу домой. Наступление на Хаттушаш он решил отложить до весны. А
сейчас надо спешить до зимы добраться домой.
Войско построено, богатая добыча навьючена. В путь!..
