Рангея Рагхав - Гибель великого города
Манибандх вдруг заметил, что Вени нет на помосте. Он огляделся, но танцовщицы нигде не было видно.
— Я сам виновен во всем, высокочтимый, ведь этот старик безумен… — сказал Амен-Ра. — Но вам ведомо, что в Египте никто не осмелится оскорбить знатного человека. Безвластие губит ваш город!
— Нет, почтенный Амен-Ра. Этому безумцу никто но прекословил лишь потому, что когда-то он сам был именитым купцом, и все эти люди, — Манибандх обвел рукой кругом, — все эти люди привыкли его почитать. Иначе он непременно понес бы наказание…
Вдруг в ужасе закричала женщина:
— Берегись!
Раздался чей-то стон. Стражники бросились к толпе дравидов. Туда же подбежали рабы с факелами в руках. На помосте заговорили:
— Кто это кричал?
— Женщина?
— Убит! Убит! — закричали стражники.
Царевна Чандра встала и подошла к убитому.
Один из телохранителей доложил Манибандху:
— Господин! Убит какой-то дравид.
Манибандх увидел пробиравшуюся к своему месту Вени, и сердце его радостно забилось. Неужели случилось то, чего он ждал? Но кто же кричал? Кажется, это был голос Нилуфар. Не она ли была там в темноте?
Вернувшись на свое ложе, Вени потребовала вина. Раб с поклоном наполнил ее чашу. Манибандх смотрел на танцовщицу с восхищением.
— Уберите их отсюда, уберите… — показав рукой на дравидов, потребовал Амен-Ра.
Шумерский воин поддержал его:
— Вы воистину мудры! Да продлятся ваши годы, почтенный Амен-Ра! Этот нищий сброд украл нашу радость… В вине заключена великая сила… Кто посмел оскорбить красавиц?.. Позор… Позор… — Язык плохо повиновался ему.
Несколько дравидских женщин, собравшись возле убитого, принялись оплакивать его. Это не понравилось знати, сидевшей на помосте, — стоны и плач казались дурным предзнаменованием. И почему труп лежит на виду у всех?
Амен-Ра снова замахал рукой:
— Уберите отсюда этот сброд!
Манибандх сделал знак рукой. Стражники бросились исполнять приказ. Они решительно врезались в толпу дравидов, нанося удары. Измученные долгим путем, пришельцы безропотно побежали, как стадо овец. Вскоре храм опустел. Лишь труп убитого лежал на земле…
В темноте бежали два человека. Они задыхались от быстрого бега. Наконец один из них сказал:
— Долго мы еще будем бежать? Что тебя напугало?
Оба остановились, взглянули друг на друга.
— Теперь мы вне опасности, — ответил другой. — Ты все еще не понял, почему за нами погнались стражники и телохранители?
Голос звучал по-юношески мягко и нежно.
— Почему же?
— Они хотели убить нас.
— Э, да ты совсем еще мальчик, потому и испугался. Ну, хорошо, скажи, за что же они хотели убить нас?
— Я испугался? — дерзко возразил юноша. — Разве я один сюда прибежал? А ты?
Виллибхиттур рассмеялся. Растроганный и обрадованный, он прижал юношу к своей груди… и тут же отступил: ему показалось, что он привлек к себе женщину. И она не возразила…
— Ты… кто ты?
— Испугался? — засмеялся юноша. — Обнял того, кто тебя спас, и испугался?
— Ты — женщина?!
— А разве следует бояться женщины?
Юноша снял тюрбан, на плечи его упали пышные, знакомые Виллибхиттуру волосы. Перед ним стояла Нилуфар.
— Ты! — обрадовался поэт. — Ты спасла меня! Значит, это ты оттолкнула меня в сторону, когда убийца замахнулся ножом?
— Да, я, Нилуфар. Не потому ли ты пренебрегаешь мной?
Поэт взял ее за руку.
— Так кто же был убит вместо меня?
— Не знаю. Кто-то из дравидов…
— Дравидов?
Он огорчился.
— Это ужасно!
— А если б убили тебя, было бы лучше?
Поэт вяло улыбнулся.
— Я не жалею об убитом, — продолжала Нилуфар. — Умри я, он тоже не пожалел бы об этом. Да и тебя самого не огорчила бы моя смерть…
Она набросила тюрбан на плечи. Боль сердца, звучавшая в ее словах, тронула Виллибхиттура, но он только спросил:
— Какая польза умершему от того, что кто-то оплакивает его тело?
— А разве наше тело — дар отцов — должно стать пищей коршунов и шакалов? Кто же позаботится о его сохранении?
Поэт молчал, о чем-то размышляя.
— Ты не догадываешься, кто напал на тебя? — спросила Нилуфар.
— Нет. Кто же?
— Как ты простодушен!
— Так скажи кто?
— Вени!
— Вени? — вздрогнул Виллибхиттур.
Нилуфар взяла его руки и приложила к своим щекам.
— Ты удивлен? Не окажись я рядом, она отбросила бы тебя со своего пути, как камень, который преграждает путь. Теперь она думает, что нет на свете ни Нилуфар, ни Виллибхиттура, — кто мог бы указать пальцем на ее пороки.
— Но разве Нилуфар мертва? — с улыбкой спросил поэт.
— Она навсегда исчезла из дворца и потому умерла для них.
— Нилуфар! Ты возвратила меня к жизни. Если бы не ты, волны Инда давно сомкнулись бы над моей головой. Что заставляет тебя рисковать собой?
— Твоя беспомощность. Виллибхиттур слаб, как дитя. Он до сих пор считает нектаром отравленный напиток.
— Не говори так, Нилуфар!
— Нилуфар покинула Манибандха, а Виллибхиттур не в силах оставить Вени. Он жертва своего бессмысленного милосердия, он слаб душой…
Поэт опустил голову. Неужели все это правда?
— Идем! Я устала! — потянула его за руку Нилуфар.
Кругом царил мрак. Виллибхиттур растерянно оглянулся и спросил:
— Куда же мы пойдем?
— Туда, где я смогу отдохнуть.
— Но есть ли такое место, Нилуфар?
— Неужели не найдется на земле места шириной в два локтя? Фараон возводит для себя целую пирамиду, а тебе мое желание кажется чрезмерным?
— Ты египтянка!
— Да, поэт! Я родилась в Египте.
— Вот почему ты так безжалостна. Я верю людям, Нилуфар, а та, которую я полюбил…
— Ты был слеп, поэт, — перебила его Нилуфар.
— Нилуфар!
Она улыбнулась.
— Я всего лишь рабыня. По мне нельзя судить обо всех женщинах Египта. Они целомудренны и ведут безупречный образ жизни. Они не станут, подобно мне, разговаривать с чужим человеком! Но и там я знала женщину, которая наслаждалась любовью с рабом одного аравитянина, совсем еще мальчиком. Она очень любила его. Однажды она послала меня к нему отнести сладости, а я по дороге съела половину, остальное мы разделили с этим юношей и вдоволь натешились любовью…
— Ты, Нилуфар… — вздрогнул поэт.
— Да, да, я! И не вздрагивай, глупый. Ну вот, остановимся здесь. Никто нас не потревожит. А ты, видно, думал, что я знатного происхождения? Как же могла знатная женщина прийти к купцу, не будучи его супругой?
Она легла на землю. Поэт молча опустился рядом. Взошла луна.
— Слушай, Нилуфар! — заговорил поэт. — Ты сказала, что была рабыней?
— Была, есть и останусь ею! А теперь дай мне уснуть. Я очень устала.
У поэта был обиженный вид, и она сказала примирительно:
— Не огорчайся! Когда-нибудь я все расскажу тебе. А сейчас спи. Я смертельно устала. У меня так болит голова.
— Дать тебе снадобья? — спросил поэт.
— Нет.
— Хочешь, я спою для тебя?
— Не надо. Придет хозяин поля и прогонит нас, как воров.
Виллибхиттур подивился ее сметливости. Он закрыл глаза и через минуту уже спал. Нилуфар еще долго ворочалась с боку на бок. Наконец и она заснула, и под отяжелевшими ее веками замелькали сновидения…
…Вот она подходит к высокому обрыву и заглядывает в черную глубь бурной реки. Чьи-то безжалостные руки толкают ее вниз, она падает в зловещую воду. Нилуфар хочется крикнуть, но голос отказывает ей…
…Она бежит по песку пустыни. Быстрее, быстрее. Впереди — вода. Но вода все отдаляется от нее… Вдруг она споткнулась. Что это под ногами? Она наклонилась. Череп!..
…Усталая, сидит она на скале. Скала зыбкая — оседает все ниже и ниже…
Нилуфар застонала во сне.
…Что это за цветок? Это Виллибхиттур! Дует ветер. Все сильнее и сильнее. Он колеблет цветок, хочет сорвать его. Нилуфар, сбросив с плеч фату, заслоняет его от ветра. Фата надувается, словно парус, вырывается из рук. Но нет, ветру не сорвать цветок!
С неба слышится громовой голос. Нилуфар в испуге глядит, как спускается к ней странная птица.
— Кто ты? — спрашивает Нилуфар.
— Мы? Нас зовут Вени.
Нилуфар стало весело.
— Птица! Вени! Улетай, улетай отсюда! Кыш! Какая смешная: говорит о себе «мы».
Птица улетела. Нилуфар радостно смеется и хочет подойти поближе к цветку, чтобы сорвать его. Но путь преграждает змея, она поднимает свой капюшон и шипит!..
Нилуфар открыла глаза. Какой ужасный сон! Все тело в холодном поту. Она чувствовала необычайную слабость. Неужели и наяву ей грозит змея? Неужели Нилуфар не раздавит ее? Кто она? Чем рассердила ее Нилуфар? Почему она хочет ужалить?
В ужасе египтянка придвинулась к Виллибхиттуру. Своей полной грудью она порывисто прижалась к его груди. Потом нежно повернула к себе его голову и в страстном поцелуе приникла к губам поэта.
