Саймон Скэрроу - Братья по крови
Он умолк, а затем с улыбкой продолжил:
– Но предположим, что мы добьемся своего и Картимандуя согласится сдать нам нашего заклятого врага. Если это произойдет, то будет необходимо вывезти его из Бригантии со всей возможной быстротой. И это мы поручим вам, префект Катон.
– Согласен. Если я верно понял, то речь идет о быстрейшем отходе одних Кровавых Воронов?
– Нет, префект. Речь идет обо всем обозном сопровождении.
– Прошу прощения, господин трибун, но имело бы смысл, чтобы Каратака сюда, в крепость, доставила одна моя ала. Иначе мы будем вынуждены продвигаться тем же темпом, что пехота Макрона. А это даст Венуцию и его сторонникам прекрасную возможность устроить нам засаду. Будет гораздо лучше, если мы во весь опор поскачем в Вирокониум, а когорта Макрона пополнит силы, оставшиеся в лагере.
– Кто сказал, что мы останемся там? – возразил Отон. – Как только дело с Картимандуей будет улажено, я думаю без промедления оставить земли бригантов и возвратиться на воссоединение с армией.
Катон помолчал, набираясь решимости возразить своему начальнику. Ему хотелось, чтобы его доводы были четко услышаны и приняты.
– Господин префект, даже если владычица согласится нам его передать, то нет гарантий, что кампания по усмирению Британии на том завершится. При любом решении Картимандуи ее народ окажется разделен. Вероятнее всего, выдача Каратака спровоцирует Венуция на действия. Между сторонниками Каратака и проримской фракцией может разгореться междоусобица. В этом случае, если ваши люди будут под рукой, вы сможете тем самым добиться перевеса в пользу нашей союзницы. По моему мнению, лучше всего будет, если Рим сохранит свое военное присутствие под Изуриумом до тех пор, пока не станет ясно, что Картимандуя твердо удерживает свой народ в браздах правления.
– Легко вам говорить: вы-то будете уже далеко.
Нелегкая тишина повисла над трапезным столом. От обидного упрека Катон почувствовал прилив гнева. Но не успел он ответить, как Отон добродушно рассмеялся.
– Да шучу я, префект, конечно же, шучу. Вы, разумеется, правы. Хорошо: если мы завладеем Каратаком, вы возвращаетесь сюда и докладываете легату, что я намерен остаться в Бригантии до снятия осады, или пока не почувствую, что опасность миновала, или же до приказа Квинтата сняться с лагеря.
– Будет сделано, господин трибун.
– Ну что ж… В таком случае, полагаю, все случайности мы так или иначе предусмотрели. – Он вопросительно оглядел остальных офицеров. – Гораций, не желаете что-нибудь добавить?
Ответственный за военную часть миссии префект, подумав, покачал головой:
– Нет. Можете быть уверены, что свой долг я исполню.
– Славно! В таком случае мы можем закончить свою говорильню и продолжить наслаждаться ужином. Поппея нам будет бесконечно благодарна: похоже, что ее скука от нашего занудства дошла до предела.
Он повернулся к жене с широкой улыбкой и, нырнув головой в ее сторону, поцеловал в губы. Та после запоздалой попытки отмахнуться ответила на поцелуй. Офицеры из деликатности отвернулись от столь открытого проявления чувств, и Гораций заговорил со своими двумя центурионами. Катон секунду-другую еще смотрел, страдальчески вспоминая свою оставленную в Риме жену и вместе с тем понимая, что ему было бы несказанно трудно разрываться между своими обязанностями офицера и мужа. Трибун Отон вышел из положения со всем изяществом, но его решение взять с собой в бригантийский поход жену вызывало опасение. Мало того, что эта женщина подвергнется опасности, она еще будет постоянно перетягивать на себя внимание своего мужа, которому между тем надо всецело сосредоточиться на том, как наконец прекратить противостояние в Британии.
Из кухни показалась небольшая вереница рабов. Впереди двое несли длинный поднос с жаренным до коричневой блестящей корочки поросенком, обложенным миниатюрными постряпушками. Раб, что шел следом, нес корзину с хлебами, а тот, что за ним, держал поднос с грибами, жареным луком и прочими овощами. Смесь обворожительно аппетитных запахов вызывала такое слюноотделение, что невозможно было даже высказать комплименты. Отон с женой улыбались неприкрытому восторгу своих гостей. Макрон рядом с Катоном, не сводя глаз с поросенка, потирал руки:
– Вы только гляньте, какая у него корочка… Мм-м!
Сумрачным и молчаливым оставался лишь Катон, по-прежнему не способный отделаться от предчувствий в связи с опасностями, который таил в себе предстоящий поход.
Глава 21
– А этот что здесь делает? – грозно спросил центурион Ацер, указывая на виноторговца, пристраивающего свою крытую повозку в конце небольшой колонны телег и возов с припасами и метательными орудиями.
– Этот? – оглянулся Гораций. – Трибун дал ему разрешение примкнуть к нашей лихой компании. Звать его Гиппарх. Еще один грек, цепляющийся к охвостью римской армии в надежде поднажиться.
Остальные офицеры рассмеялись, улыбнулись и Катон с Макроном.
– Хм, – мотнул головой Ацер. – Если серьезно, то я думал, что мы оставим позади все, что замедляет нам продвижение. Трибун ведь сам приказал: никакого лишнего барахла.
– Это как раз то, что нам нужно, парни, – вступился Макрон, – трибун зрит в корень: жена и запас вина для успеха нашей миссии просто необходимы.
Все снова рассмеялись.
– И не только, – добавил Гораций. – Купец этот думает поторговать с бригантами. А у здешних варваров ничто так не ценится, как наше вино. Клянусь богами, за кувшин доброго фалернского они и мать родную продадут. А что, так оно когда-то и было… Мне отец рассказывал – он служил в Гесориакуме[33], еще задолго до вторжения.
В Британию постоянно текло вино, а обратно в империю возвращались корабли, груженные мехами и рабами. Трибун надеется, что привоз вина подмажет и сделает варваров сговорчивей. К тому же кто не знает этих греческих купцов: где только слышится полезный разговорец, они уж тут как тут, первые из всех. Слышат все, что надо и не надо.
Над фортами и приземистым поселением только что взошло солнце, стены чуть розовели под его первыми лучами. В чистое небо всходили синеватые струйки дыма от первых разожженных костров. Люди из колонны Отона вольно расположились на плацу, ожидая приказа выступать. Лошади вспомогательной алы были оседланы и нагружены поклажей и торбами с кормом. Чувствуя выжидательное настроение людей, они прядали ушами и поворачивали морды, на которых тонко позвякивала сбруя. Запряженные в телеги и повозки мулы, наоборот, никаких чувств не изъявляли, а просто стояли себе в упряжи, глядя мимо своих погонщиков, которые прохаживались, делая последние приготовления: где подогнать упряжь, где поправить поклажу. Крытая дорожная повозка Поппеи была в колонне самой крупной и находилась впереди, чтобы не попадать под пыль от колес и копыт остальных.
– Вон они, – объявил вполголоса Макрон, и офицеры увидели трибуна, идущего рука об руку с женой по направлению от своей виллы. – Не торопятся…
Когда супруги подошли к повозке, Отон помог жене взойти по лесенке сзади и, привстав на цыпочки, напоследок поцеловал, после чего расправил плечи и бодро двинулся мимо легионеров и пехоты ауксилариев смешанной когорты Горация. Подходя к офицерам, он энергично потер руки:
– Оживленное утро, м-да?
– Что еще за «м-да»? – уголком рта прошептал Макрон Катону.
– Видимо, слово-паразит из Рима, – пожал тот плечами.
– Терпеть не могу. Паразиты сам знаешь где водятся. И отчего возникают… Наверно, в этой самой «мде».
– Вы что-то сказали, центурион? – весело спросил Отон.
– Да так, господин трибун. Просто подметил. Приятно глазу, когда мужчина вот так заботится о женщине. В смысле, о жене.
– Подхалим из тебя никудышный, – тоже одними губами произнес Катон.
Трибун довольно кивнул:
– Верно. Я что ни день воздаю хвалу богам за то, что Поппея – моя жена. Однако к делу, господа. Я так понимаю, у нас все готово?
– Ждем лишь вашего приказа, господин трибун, – ответил Гораций.
– Что ж, тогда в путь. До окончательной победы нам рукой подать.
Гораций секунду помешкал, смутившись от такой несерьезности со стороны начальника. А затем со вздохом кивнул:
– Слушаю, господин трибун. Офицеры! По отделениям.
Центурионы, развернувшись, пошагали по своим местам в строю, в то время как префект направился в голову колонны. Катон с Макроном обменялись кивком, и последний двинулся к когорте, выстроенной за повозками. Катон подошел к своему коню, которого под уздцы держал один из всадников, и, взмахнув в седло, устроился там, вслед за чем кивнул декуриону. Мирон, глубоко вдохнув, рупором поднес ладони ко рту:
– Вторая Фракийская, по коням!
