Марианна Яхонтова - Корабли идут на бастионы
Томара улыбнулся, как улыбаются люди, довольные своей проницательностью.
– Ионические острова – ключ Адриатики, – заметил он.
– А посему ключ этот не должен находиться в руках какой-либо державы, – договорил Ушаков. – Островам этим надлежит быть свободными, и свободу их обеспечит союз России и Турции.
– Много рук тянутся к этому ключу, дорогой адмирал, – произнес со значением Томара. – По моим сведениям, помимо англичан, император австрийский мечтает о том же. А что касается его величества султана, он бы хотел видеть Ионические острова присоединенными к Турецкой империи. Али-паша из Янины тоже косит одним глазом на Корфу.
– Следовательно, – заключил Ушаков, – задачей нашей будет склонить Блистательную Порту признать эти острова независимыми. Средиземное море – общий коридор в мир. Здесь все должны чувствовать себя в одинаковой безопасности.
– Да, но предмет сей весьма деликатен, – согласился Томара и перекинул свое тело на другую сторону кресла, ближе к адмиралу. На губе его висели пушинки от пера, которые он пытался сдуть. – До общей конференции союзников вы можете обсудить этот вопрос с турками, с рейс-эфенди[15] и еще кое с кем. Здесь очень нуждаются в помощи вашей. После тех ударов, что вы нанесли туркам на море, султан не надеется на свой флот.
– Понимаю вас, Василий Степанович.
– Здесь все очень ненадежно, – помолчав, продолжал Томара. – Сам султан весьма переменчив и не тверд. При виде опасности он теряет всякое самообладание, и тогда горе его министрам. Всем, кроме Гуссейна… Этот никогда невиновен, хотя бы низверглась в пропасть вся империя. Впрочем, я не виню султана ни за его неразумные милости, ни за его гнев. Положение в самом деле нерадостное. Французы продвигаются в Египте, виддинский паша продолжает бунтовать, и нет надежды, что он будет скоро усмирен. Алжир и Тунис висят словно на нитке, и вот-вот нить оборвется. В Янине сидит небезызвестный вам Али-паша, и султан никогда не знает наверное, может ли он считать эту провинцию своею. А уж ежели султан не знает, кто из нас может знать? В таком грустном положении султан, не уверившись в готовности государя нашего помочь ему, не решался объявить войну Франции. Он вызывал меня дважды, ища во мне утешения.
Томара опять усмехнулся. Ему было приятно, что венценосцы могли искать у него утешения.
– Я советовал не медлить, ибо желания государя нашего были ясны, – сказал он, давая понять, что действовал самостоятельно, хотя на деле был очень осторожен и, не имея указаний императора, никогда ничего слишком ответственного не предпринимал. – Не думайте, однако, что здесь не приняли необходимых мер. Когда поняли, – а долго сего не понимали, – что французы готовят поход на Индию через турецкие владения, султан послал повеление пашам в Египет, Сирии и Малой Азии быть в готовности. Султан воззвал к племенам аравийским, чтоб они поднимались на защиту святых мест. Он приказал усилить оборону Кипра и Кандии, спешно исправить и усилить укрепления Дарданелл. В Морее он заменил престарелого и больного Али-пашу храбрым Саюнджи-Мустафой. Наконец было отдано повеление вооружить флот и собрать двадцать тысяч азиатских войск к Гелиополису в Египте. Вам мало, ваше превосходительство?
– Нет, с меня достаточно, – сказал адмирал.
Он хотел как можно подробнее ознакомиться с обстановкой, чтобы действовать решительно и быстро. Его интересовали возможности свободного плавания флота в турецких водах, и он поинтересовался, как обстоит дело с союзным трактатом России с Портой:
– Не находите ли вы, государь мой Василий Степанович, что действия наши мы должны начать немедленно, не ожидая окончательного утверждения договора, как писал я вам?
Томара кивнул большой головой.
– Я уже говорил с его светлостью великим визирем[16]. Ежели ждать договора, то французы явятся сюда, прежде чем мы сей договор подпишем. Вот предварительные условия, составленные мною. – Он сунул руку куда-то под жабо, за борт кафтана, извлек оттуда помятую бумагу и стал читать вслух: – Первое! Ежели бы союз не состоялся и император Павел приказал эскадре своей возвратиться в Черное море, то туркам не мешать ее проходу через Дарданеллы. Второе! Русским военным и транспортным судам иметь свободное плавание из Черного моря в Средиземное и обратно. Третье! Турецким начальникам, гражданским и военным, исполнять в отношении чумы и заразительных болезней меры, какие адмиралом Ушаковым предписаны будут. И четвертое! Порта пошлет во все свои гавани и верфи повеление об оказывании русской эскадре возможной помощи.
Томара разрубил ладонью воздух и посмотрел на Ушакова.
– Что имеете сказать на это, Федор Федорович?
– Ничего, – помедлив немного, чтоб ответ его не казался слишком быстрым, сказал Ушаков. Томара был опытным дипломатом. Иное дело, когда будут обсуждаться дела военные, там голос Ушакова должен быть решающим. – Я вполне полагаюсь на ваш опыт и искусство, Василий Степанович.
Удовлетворенный ответом Томара лениво поднялся и в знак расположения пожал руку адмирала выше локтя, словно хотел испробовать крепость его мышц.
– Я буду ждать вас в посольстве, – предупредил он. – Конференция соберется завтра. Сейчас приедет приветствовать вас главный драгоман[17] Порты. Своим скорым прибытием вы несказанно обрадовали его величество султана.
Он вышел, оставив на столе горстку изуродованных перьев.
Едва отошла шлюпка посла, к флагманскому кораблю приблизилось что-то похожее на плавучий сад.
Отпущенные было солдаты почетного караула выстроились снова. Музыканты надули щеки, и трубы оркестра опять громко взревели над рейдом.
По парадному трапу важно поднялся и направился к адмиралу высокий худой человек с длинными руками, огромным кадыком и выпуклыми глазами. Это был грек Ипсиланти, старший переводчик Порты. Его сопровождали четыре чиновника.
– От имени его светлости, верховного визиря Порты Оттоманской, я приношу поздравление с благополучным прибытием знаменитому между князьями мессийского народа, высокостепенному между вельможами нации христианской господину адмиралу, командующему российским флотом, искреннему и любезному приятелю нашему вице-адмиралу Ушакову, коего конец да будет благ, – кланяясь, протянул Ипсиланти.
Ушаков никогда не думал, что титул его нельзя произнести, не передохнув несколько раз. Удивительно было и то, что великий визирь, посылая поздравление, желал союзнику не здоровья или долголетия, а легкой смерти. Либо сама жизнь здесь была такова, что не стоило желать ее продолжения, либо естественная смерть казалась турецким сановникам наивысшим и весьма редко осуществлявшимся благом.
Судя по серьезным, словно каменным лицам чиновников, и то и другое было одинаково возможно.
Окончив титулование, Ипсиланти начал многословно уверять Ушакова в искренней и неизменной дружбе великого визиря.
Адмирал поблагодарил великого визиря за его расположение и тоже высказал немало уверений. Он даже поразился, откуда у него взялись столь напыщенные слова и в таком превеликом количестве.
Вслед за тем на шканцы стали подниматься слуги великого визиря. Они положили к ногам адмирала неисчислимое множество тюльпанов, орхидей, роз, принесли корзины с яблоками, виноградом, персиками. Запах цветов и фруктов был так нежен и свеж, что хотелось дышать им без конца.
Это был, по словам Ипсиланти, знак привета от великого визиря знаменитейшему между князьями мессийского народа адмиралу Ушак-паше, славному начальнику славнейшей эскадры, главе храбрейших.
Как только посланцы великого визиря отбыли, адмирал приказал раздать фрукты командам кораблей.
6
Английский уполномоченный в Константинополе Спенсер Смит сказал любезно:
– Сэр, мы можем считать осуществленной давнюю мечту лорда Чэтема.[18] Он полагал союз Англии и России основой благополучия народов.
– Я радуюсь, сударь, осуществлению столь доброй мечты, – ответил Ушаков.
Переводчик русского посольства Фонтон переводил слова обоих собеседников так страстно и быстро, что звук его голоса напоминал непрерывное фырканье.
Обходя стол, чтобы занять свое место, Спенсер Смит добавил:
– Ваше имя – залог успеха, сэр. Ваш народ умеет одерживать блестящие победы.
Спенсер Смит высоко ценил любезность. В отношениях личных она рассеивала недоразумения и даже служила заменой искреннего благожелательства, в деловых – смягчала острые углы и подстилала мягкую солому на случай возможного падения. На самом деле он не любил Россию и презирал Турцию, но любезность была превосходным средством, чтобы скрывать это. Вот почему он сказал несколько ни к чему не обязывающих комплиментов адмиралу по поводу его прошлых побед и добавил, что король Великобритании высоко ценит его талант.
