Валентин Рыбин - Азиаты
Возбуждённый народ Персии с нетерпением ждал, когда глашатаи назовут имя нового обладателя персидского престола, и в это время, из Индии поступили донесения о крупных победах Надир-шаха. Пал под натиском персидских войск Пешавар, сдался Лахор. В Дели индусы подняли восстание против персидского завоевателя, но он подавил его, залив улицы индийской столицы кровью. Вскоре из Индии приехал гонец. Керим-хан с приказом, чтобы Реза-Кули-мирза ехал навстречу родителю в пограничный город Герат.
Известие это погрузило молодого мирзу в страх и раздумья. Лютф-Али-хан, видя, что племянник проявляет нерешительность, налетел на него, как коршун:
— Отец твой хорошо пожил, слава Аллаху! Возраст у него не тот — пора переселяться в мир иной. А тебе, мирза, надо брать престол. Поднимай войска, зови сердаров, пойдём под Герат и свяжем Надир-шаха!
— Нет, дорогой дядя, не поднимется у меня рука на родного отца, — отказался мирза. — Будем готовиться к торжественной встрече шаха.
— Глупец ты! — рассердился Лютф-Али-хан. — Всё равно теперь замыслов своих перед шахом не скроешь. Отец твой возьмёт за глотку Тахмасиба — и тот выдаст тебя. Тахмасиба надо немедленно убить, тогда тайна останется между нами.
— А печать?! А Деньги, которые уже отчеканены?! Разве их спрячешь?! Вся страна знает об этом!
— Скажешь отцу: Тахмасиб и его ашрафы сцепились между собой за персидский престол. Скажешь, зарезали сефевиды Тахмасиба, чтобы снова не сел он на трон. Скажешь, обстановка складывалась так, что ты должен был взять на себя обязанности государя персидской империи.
— Но Тахмасиб жив! Он в Себзеваре сидит, с гаремом и детьми! — отчаянно закричал мирза.
— Сегодня жив, завтра будет мёртв! — Лютф-Али— хан схватился за саблю, обнажил наполовину и резким движением водворил в ножны. Часом позже он поднял свой отряд и ускакал из Тегерана.
Тахмасиб со всеми его детьми и жёнами был убит ночью, когда Лютф-Али-хан приехал в Себзевар. После свершённого злодеяния встретились они с мирзой на Мешхедской дороге и вместе отправились в Герат.
Возвращение Надир-шаха, покорившего последнего Могола Индии, сопровождалось небывалыми торжествами. В дни большого салама во всех селениях по пути следования персидских войск трубили карнаи, пронзительно завывали тутаки и звенели бубенцами чаганы[30]. На каждом привале между кибитками и шатрами устраивались пиршества: жарились на кострах туши коров и овец, трещали на шампурах шашлык и кебаб, лился ручьём щербет, крутились, словно чёрные дьяволы, цыгане-люли в диких плясках. Сотня слонов, нагруженных трофеями, тысячи верблюдов под вьюками показывали каждому, с какой богатой добычей возвращался из Индии Надир-шах. Казначеи его величества, пока войска шли из Дели, успели подсчитать. стоимость захваченной добычи — она исчислялась в сотни миллионов туманов. Таких богатых трофеев до сих пор не захватывал ни один полководец мира. Дворцы Герата сплошь были завалены индийскими сокровищами; войска же из-за тесноты расположились у стен цитадели в кибитках, среди которых выделялся большой жёлтый шатёр Надир-шаха, оцепленный конными сотнями н личной охраной — гуламами. К солнцу царей, великому и несравненному, могли приблизиться только те, кого он сам хотел видеть. Сотни высокопоставленных особ из персидских провинций и покорённых Надиром стран, расположившись в небольших походных лагерях и деревушках вокруг Герата, с тревожным томлением ожидали приглашения солнцеликого. Пока же он принимал тайных лиц, которые в его отсутствие следили за каждым беглербегом, сердаром и прочими правителями в городах и сёлах Персидской империи. «Глаза и уши» из Тегерана и ближайших к нему останов[31] первыми донесли о своеволии Реза-Кули-мирзы, взявшего на себя всю полноту шахской власти. Доложили и о казнях за непослушание мирзе. А расправился он с наиболее преданными людьми Надир-шаха. Повелитель сразу же узнал в действиях старшего сына неладное. И особенно удручила его гибель Тахмасиба и его семейства. Надир пытался дознаться, чья злодейская рука посмела расправиться с Тахмасибом, но тайна лежала так глубоко, что ни один из осведомителей не смог открыть её.
Как только мирза с отрядом появился в окрестностях Герата, выехавшие к нему навстречу преданные люди сообщили о скверном настроении его отца и о том, что он возмущён расправой над Тахмасибом, Лютф-Али-хан, ехавший рядом с мирзой, тотчас оценил обстановку и сказал со злостью:
— А разве неизвестно народу, что Тахмасиб со своим семейством стал жертвой персов-шиитов?1
Мирза сразу сообразил, как вести себя с отцом. На задерживаясь в окрестностях, проехал через все заслоны и слез с коня в некотором отдалении от шахского шатра. Спешился и Лютф-Али-хан. Надир-шаху доложили о приезде сына. Медленно и неохотно, с опущенной головой вышел он из шатра и велел ему подойти. Реза — Кули, видя отца во гневе, заспешил к нему и, подойдя, упал на колени.
— Встань, сынок… Что-то ты встречаешь меня не так. Родному сыну после долгой разлуки с отцом следовало бы протянуть руки для объятий, а ты падаешь перед ним, как преступник, жаждущий пощады. — Надир-шах гневными зеленоватыми глазами ощупал с ног до головы поднявшегося на ноги сына.
Этот страшный взгляд и сама внешность Надир-шаха приводили в ужас и замешательство любого, кто соприкасался с ним! Надир был среднего роста, но весь словно сплетён из железных мускулов. Он ходил по земле легко, но всем казалось, что земля под ним прогибается. Лицо его, немного смугловатое, выглядело жёстким, как камень. Под чёрными колючими бровями горели большие зелёные глаза. Пышные чёрные усы до самых ушей шевелились или топорщились, когда Надир-шах гневался или смеялся. Глядя на саркастически настроенного отца, Реза-Кули-мирза против своей воли протянул к нему руки. Надир-шах смягчился, по его лицу скользнула улыбка и спряталась под усами.
— Все ли живы-здоровы, сынок?… Хорошо ли чувствует себя мать?
— Слава Аллаху, отец… Мать ждёт не дождётся, когда ты вернёшься. Внуки ждут гостинцев от деда.
— Хорошо, если это так. — Надир-шах взял сына под руку и ввёл в шатёр. Слуги поставили всевозможные кушанья, полили на руки отцу и сыну и подали полотенца. Вытирая руки, Надир-шах бросал искоса на сына полные значимости взгляды, затем, когда сели за трапезу, сказал:
— Слава Аллаху, Индия — страна очень богатая? привезли всего, что душа пожелает. А не будь у неё таких богатств, то пришлось бы впроголодь возвращаться моим войскам.
— Отец, о чём ты говоришь?! — спохватился мирза. — По первому твоему слову я бы выслал тебе всё, что у нас есть!
— Ты уморил бы меня с голоду, сынок. Чеканя свои деньги, ты пытался низвергнуть меня в пучину пропасти! За что ты предал казни тегеранского и мазендеранского правителей?
— Отец, твоя верховная власть предала тебя. Пользуясь слухами о твоей гибели в Индии, сефевиды пытались захватить власть и возвести на трон своего человека. — Мирза не сомневался, что отец ему поверит. Заглядывая в наполненные сомнением глаза отца, продолжал отчаянно лгать: — Когда Тахмасиб узнал, что беглербеги хотят посадить на престол своего сефевида, то воспылал желанием снова стать шахом и приехал за помощью ко мне. Я отказал ему в поддержке н прогнал прочь! Тогда он решил сесть на трон сам… Но персы пожелали другого сефевида и, чтобы Тахмасиб не мешал им в исполнении подлого дела, убили его вместе с семьёй… В этой страшной борьбе мне ничего не оставалось, как принять на себя верховную власть, заняться чеканкой монет и печатями… Я тоже поверил в твою гибель, каюсь, отец…
— Несчастный плут… — Надир-шах поднялся с ковра. — Как ты посмел допустить, что при твоей власти персы расправились с Тахмасибом? Не ты ли сам устранил его, чтобы не мешал тебе?! Советую, сынок, сознаться… Если услышу правду от других, прикажу вырвать твой лживый язык!
Реза-Кули опять упал в ноги отцу и зарыдал, как бывало в детстве, когда отец уличал его в какой-нибудь маленькой лжи и учил говорить только правду…
— Ладно, не мочи ковёр слезами… Кто-нибудь сядет на это место, штаны промочит. Встань, я тебе приказываю! — голос отца металлически зазвенел. — Жена-то твоя, сефевидская принцесса, жива ли?
— Жива, отец, что с ней сделается, живёт в тепле и роскоши, козьим молоком умывается, золотые перстни каждый день меняет,
— Знает ли она о смерти своего родного брата? — Надир-шах приподнял безвольно опущенный подбородок сына и заглянул в его глаза.
— Нет, отец, я не нашёл сил сказать ей о горе, постигшем её.
— Виноват, вот и не осмелился!
— Убей меня, отец, но только не вини в том, чего я не совершал. Мои руки чисты…
Руки его и в самом деле были чисты, ибо в ночь расправы над Тахмасибом Реза-Кули был далеко от Себзевара.
