Станислав Блейк - Кровавые сны
Немецкие таможенники в каменном домике за мостом велели разгрузить мешки и тщательно взвесили каждый. Когда сумма сборов была названа, юные купцы попытались протестовать, утверждая, что в дождь груз набрал воды и весит вдвое против честного веса, но хмурые германцы согласились уступить считаные гроши.
— Представляю себе, сколько кружева будут стоить после всех границ, — сказал грустно Феликс. — В Московском княжестве позволить себе такую покупку смогут единицы.
— Мы набираемся необходимого опыта, — попытался успокоить друга Габри. — Теперь я лучше понимаю, почему отец возил свои меха в Европу на кораблях. Один раз заплатить в порту кажется, более выгодно, чем на стольких границах.
— Нам тоже следовало плыть, а не ехать, — сказал Феликс.
— Я же говорю — мы набираемся опыта, — судя по интонации, Габри уже немного оправдывался, к тому же, непривычный к долгой верховой езде, он очень устал, хоть и старался не показывать этого.
По счастью, Вестфалия изобиловала придорожными постоялыми дворами, среди которых попадались весьма чистые и пристойные. Молодые люди всегда брали одну комнату на двоих, каждый раз перенося в нее тюки, чтобы не соблазнять воров, а после не отказывали себе в добротной еде. Габри взял на себя подсчеты всех дорожных расходов и затрат, а Феликс по нескольку раз ходил в конюшню, проверяя, как накормили и устроили лошадей. Перед Ганновером им сказали, что в Магдебурге чума, и они свернули к югу, потратив еще несколько дней, чтобы избегнуть лишнего риска. В Нюрнберге лошадей в первый раз перековали, вдобавок, Феликс хотел купить в этом центре кузниц и оружейных мастерских пистолет, но ему сказали, что оружие отберут на чешской границе, если только он не докажет, что является дворянином. Правда это или нет, Феликс так и не узнал, поскольку на лесистой границе Чешского королевства им впервые удалось проехать мимо таможни, чему экономный Габри долго радовался. Все дороги в Чехии вели в Прагу, но в Праге были какие-то народные волнения, так что все время пребывания в этом городе Феликс и Габри тряслись, как бы не попасть под горячую руку обозленной толпе. К тому же молодые люди не знали чешского языка, местные же обитатели весьма недружелюбно относились, когда к ним обращались по-немецки. Феликс впервые задумался, что едет в такие земли, где вообще не будет никого понимать, а тамошний уроженец Габри владеет славянским языком на уровне пятилетнего ребенка, да и тот запас речи наверняка успел забыть.
Удивительные вещи начали происходить на польской границе: здесь они оказались в окружении всадников, знаменитых на всю Европу гусар, которые почему-то были развернуты вглубь собственной страны, будто бы в ожидании кого-то. Никогда еще Феликс и Габри не видели всадников, носивших за спиной странные красивые крылья. Зачарованные этим зрелищем, они не воспользовались возможностью улизнуть, а потом грозный усатый офицер в черненых латах жестами велел им убраться с дороги. Они оказались в маленьком овражке за спинами гусарского оцепления. Группа роскошно одетых всадников на рысях близилась к пределам Польши, за всадниками виднелся обоз. Феликс залюбовался прекрасными лошадьми и нарядами этих новых людей, а потом с удивлением услышал французскую речь.
Старший из отряда гусар пал на колени перед щеголем в сверкающем камзоле, и начал упрашивать короля не покидать свою страну. К счастью, обе стороны не решились на какие-то насильственные действия, иначе не поздоровилось бы и двум случайным юным купцам. Габри, слабо понимавший по-французски, дергал Феликса, любопытствуя узнать, что происходит, и ван Бролин объяснил другу, что они стали свидетелями удивительнейшего события: Генрих Валуа покидает страну, где он пробыл королем несколько месяцев, чтобы принять французскую корону после смерти своего брата.
Наконец, король спешился и в обществе польского вельможи, не оставившего попыток вернуть беглого монарха, отошел к противоположной обочине, круг французских придворных и польских гусар тоже сместился немного в сторону. Феликс и Габри потихоньку, шаг за шагом, ведя коней в поводу, пробрались за спинами оцепления туда, где оно заканчивалось, вновь сели в седла и направились вглубь Польского королевства. Священная Римская империя немецкого народа осталась за их спинами, и отныне юные купцы оказывались в краях, где мало кто способен был их понять. Поначалу, впрочем, они не думали вовсе об этом.
— Это проклятье ночи святого Варфоломея, — поделился Феликс впечатлениями от известия о смерти Карла IX. — Такие злодеяния Господь не оставляет безнаказанными.
— Разве его брат, на то время герцог Анжу, не принимал участия в тех убийствах? — усомнился Габри.
— Принимать участие могли многие, но ответственность за все несет король, — сказал Феликс. — Несомненно, что без его приказа убийцы не решились бы выступить.
— Я слышал, что главными в событиях ночи святого Варфоломея были герцог де Гиз и Екатерина Медичи, вдовствующая королева, мать последних королей Франциска и Карла. Говорили, что король не хотел резни, что он уже отдал приказ Гаспару Колиньи поддержать восстание против герцога Альбы в наших Нижних Землях. Армия гугенотов была готова к выступлению на Фландрию, когда Филипп II приказал де Гизу, во что бы то ни стало сорвать замысел короля Карла, который любил Колиньи, как отца.
— Возможно, это правда, — сказал Феликс. — Тогда Карл тем более заслуживает хулы, как человек, предавший отца и допустивший его убийство.
— Ты прав, — согласился Габри, — хотя все это могло быть игрой короля, с самого начала надумавшего истребить гугенотов своего королевства.
— Если представить его так, поступок выглядит менее предосудительным? — спросил Феликс.
— Не знаю, — произнес Габри после некоторого раздумья, — возможно. Если это было частью продуманного плана, то король предстает не малодушным предателем, но расчетливым подлецом. Наверное, для его страны это лучше.
— Не обязательно быть тем или другим, — сказал Феликс. — По счастью, у нас есть принц Оранский, который лучше их всех.
— Ты не можешь знать, что он лучше, Феликс. Для этого надо быть знакомым с ним лично, и видеть, какой выбор он делает в сложных политических играх, чью сторону принимает, сильных или правых.
— Нет в мире никого, кто бы открыто выступил против Филиппа II, — ответил ван Бролин, — самого могущественного из всех Габсбургов, не считая его отца. Мы только сейчас, проведя почти месяц в пути, покинули владения этого дома. А есть еще Индии, которые по размеру превосходят Европу многократно, и среди всех этих бесчисленных пространств, есть только несколько маленьких провинций, которые голосом принца Оранского сказали: «Ты над нами более не властен! Филипп Второй, убирайся вон!»
Последние слова Феликс прокричал так громко, что его голос был слышен, наверное, и через границу империи. Впервые он оказался на территории, не подчиняющейся испанскому монарху и его кузену, императору Максимилиану, даже формально, и, что бы здесь ни произошло, чувство свободы от короля и ненавистных инквизиторов опьянило молодого ван Бролина.
Краков бурлил — как и Прага, правда причину тамошних народных волнений они так и не узнали, зато беспокойство поляков, внезапно лишенных властителя, было целиком объяснимо. На постоялом дворе в столице польского королевства им посчастливилось услышать фламандскую речь, и они обрадованно представились купцам из Амстердама. Услышав, что их юные земляки рассчитывают ехать с товаром в Московское княжество, голландцы посмотрели на них с сожалением, как люди обычно смотрят на скорбных умом.
— Я бы не советовал вам отправляться туда, молодые люди, — сказал пожилой торговец сельдью по имени Кристиан. — Эти земли пользуются среди деловых людей самой дурной репутацией. А торговый город, о котором вы говорите, стерт Московским царем с лица земли.
— Новгород стерт? Царем? — Габри совершенно непочтительно рассмеялся. — Это огромный город, второй по величине во всем царстве! Какой сумасшедший будет уничтожать свою торговую столицу, которая одних податей выплачивает, как целая провинция?
Феликс явственно увидел, что хамство его юного друга покоробило земляков, и более ни один из них не выразил желания наставлять молодых наглецов. Ван Бролин понимал, что за дерзостью Габри скрывается волнение и страх за отца, но как это можно было объяснить чужим людям?
И все же, когда они остались одни, между ними возникла первая размолвка. Феликс настаивал, что они много еще в жизни не знают, и должны уважительно относиться к людям, а тем более, землякам, которые гораздо опытнее их, и способны помочь словом и делом. Габри же разозлился и кричал, что надо полностью не понимать, что из себя представляет Великий Новгород, чтобы повторять глупейшие сплетни и слухи о его разорении. Феликс уже достаточно успокоился после событий в Антверпене, и считал, что целиком способен рассуждать здраво. Он понимал, что прав, скорее всего, пожилой человек, привыкший ценить свое слово, как любой голландский негоциант, а не маленький мальчик, которого ван Бролин имел глупость послушаться. Отец этого мальчика не уступал другим своим коллегам по цеху, и, если о нем столько лет ничего не слышно, то вполне вероятно, что его постигла смерть в трагедии такого масштаба, что уничтожила его родину.
![Станислав Лем - Насморк [= Аллергия] [Katar]](/uploads/posts/books/99033/99033.jpg)