Михаил Старицкий - Богдан Хмельницкий. Книга первая Перед бурей
— Расставим и проверим сторожу, — заметил Половец.
В глубине узкой тропинки послышалась удалая песня: «Гей, хто в лиси, озовыся!» И из-за деревьев, сдвинувши шапку на затылок и широко распахнувши жупан, показался Чарнота.
— С чего это ты, с чего ты запел? — набросился на него Половец, — Или хочешь посзывать всех польских дозорцев?
— Некого! — ответил бесшабашным тоном Чарнота. — Двое из них встретились мне на дороге. Не хотелось мне оказать ляху услугу, да что было делать: пришлось даровать им вечный покой!.. Да еще и снежную могилу насыпать, чтоб не отыскали друзья. А остальные все пируют в замке, от огней побелела даже черная ночь.
— Пируют, дьяволы, на наших грудях, — мрачно заметил Кривонос. — А тебе оттого так и весело стало, что ты и песню затянул?
Лицо Чар ноты вдруг стало серьезно.
— Ты этого, брате, не говори, — произнес он тихо. — Я, быть может, только горилкой да вольною песней и душу казацкую спасаю.
И, как бы сожалея о вырвавшихся у него прочувствованных словах, Чарнота круто повернулся и широкими шагами направился к пылавшим в глубине кострам.
— Славный казак! — посмотрел ему вслед Половец и пошел вместе с Кривоносом расставлять сторожу, ворча себе под нос: — Не ровен час... береженого, говорят, и бог бережет.
У узкого входа в ущелье поставили двух Казаков. Шесть других отошли дальше и образовали цепь вокруг оврага.
Приближение Чарноты заметили и в толпе.
— Чарнота, Чарнота идет! — зашумело ему навстречу множество голосов. — Огонь-казак! Его обрать атаманом! Он проведет и в самое пекло!
— Верно, верно! — загудели казаки.
— Н-да! —повел бровями Пешта. — Провести-то проведет, да выведет ли обратно? Пожалуй, там всех и оставит.
— Молодец на фокусы, — тихо вставил Бурлий, — а нам надо голову...
Еще один путник приблизился к спуску. Это был слепой бандурист. Он шел уверенно и смело, и даже та палка, которую он держал в руке, не служила ему опорой в пути.
— Все? — спросил бандурист у Кривоноса.
— Кажись, все, — ответил тот и, бросив последний взгляд на правильно расставленных вартовых, или часовых, повернул вместе с Половцем к оврагу.
Между тем крики в толпе принимали все более и более угрожающий характер.
— Атамана! Атамана! — кричали кругом.
— В чем дело, братья? — спросил тревожно бандурист ближайших Казаков.
— А, Нечай! Нечай пришел, — закричало сразу несколько голосов, — и он, братове, казак не последний!
Но из группы Пешты раздались более громкие голоса:
— Атамана, атамана обирать!..
— Своего, а не ляшского! Кого б только? — замялись и затихли вдруг голоса.
— А что ж это я не вижу здесь нашего Хмеля? — обратился тихо к Чарноте Нечай.
— Да, его еще нет здесь, — оглянулся кругом пристально Чарнота, — я уже искал его.
— Как нет? А Кривонос сказал, что все в сборе, — изумился Нечай.
— Верно, обознался, — заметил Чарнота и прошелся снова от костра до костра.
— Нечая! Пусть Нечай нас ведет! — раздалось в одном месте.
— Чарнота! — откликнулось в другом.
— Пешта, Пешта! — загомонели сильней голоса в центре.
— А про Хмеля забыли? — крикнули разом Чарнота и Нечай.
— Обойдется и без него! Бумаг нам писать уже не нужно! Годи! Годи! — поднялись раздраженные крики со стороны Казаков, окружавших Пешту.
— На кой черт? Что он за гетман такой? Все товарыство в сборе, а его нет! — загалдели со всех сторон.
— Нет, панове, — возвысил голос Пешта, замигав, словно сова, своими желтыми белками. — Хмеля нужно подождать: я сам подаю голос за Хмеля. Он все-таки в великой чести у ляхов, так, может, и за вас доброе слово замолвит, да и не так достанется всем за избрание: ведь вот меня и Бурлия, да еще кое-кого совсем вон, за хвост, стало быть, да в череду, а Богдан все-таки остался сотником... а вскоре, может, и полковником будет.
— Ну, — усомнился Бурлий, — разве поцелует папежа в пятку?{114}
— Так что ж это? Продает он нас, что ли? — закричали Кругом несколько голосов.
— Торгуется! — процедил сквозь зубы Пешта, и хотя это слово было произнесено не громко, но оно упало на ближайших словно искра в бочку пороха.
— Долой Хмеля! Изменников не надо! Пешта атаманом! Бить ляхов и ляшских подножков! — заорали кругом.
— Кто против Хмеля? — крикнул Чарнота, выбиваясь вперед и разбрасывая толпу. — Кто обзывает его изменником? Ну, выходи, померяемся силой! Эта рука и эта грудь, — ударил он себя кулаком по груди, — ручаются за него!
— Правда, правда! — раздались в задних рядах одинокие голоса. — Он — честный казак!
— Не только честный — первая голова! — гаркнул Нечай.
— Если он умеет ладить с панами, так вы готовы на него горы вернуть, — продолжал Чарнота, горячась все больше и больше. — Тут клевещут из зависти, а вы развесили уши.
— Да что ты тут разговариваешь? — послышались в ответ разгоряченные голоса. — Какого нам черта в его раде?.. Чтоб снова предложил листы писать? Обирайте атамана! Долой Хмеля! Пешту, Пешту! — кричали с одной стороны.
— Брехня, брехня! Хмель славный казак! — заревели с другой.
— Ну, заварилась каша, — шепнул тихо Пешта, наклоняясь к Бурлию, — а мы что? Наше дело сторона! — усмехнулся он злобно и стал прислушиваться к крикам толпы, отпуская иногда два-три метких слова и разгорячая тем еще более обезумевшие от отчаяния головы.
— Поспешим: там что-то неладное, — тревожно заторопился Кривонос, спускаясь в овраг и поддерживая Половца под руку.
— Ох, не Пешта ли? — качал головою Половец.
Издали картина представлялась чем-то сверхъестественным и страшным. Гигантские костры, расположенные в двух концах ущелья, подымали целые снопы яркого пламени и раскаленных искр. В этом ярко-красном свете пурпуром горели нависшие снежные своды, а свисшие над ущельем громадные дубы и сосны казались вылитыми из раскаленной меди. Дикими и ужасными вырисовывались разгоряченные, темные лица Казаков, а общий крик, слившийся в какой-то дикий гул, наводил на душу суеверный подавляющий страх.
— Хмель идет! Хмель идет! — крикнул Нечай, махая над головой шапкой. — Вот кого обрать атаманом, вот голова!
— Нет, нет, это Кривонос! — отозвался кто-то при входе.
— Его атаманом! — крикнули дружно одни.
— Кривоноса! — подхватили другие.
— Пешту, Пешту! — раздались голоса из глубины.
Но все эти возгласы покрыл снова один бешеный крик:
— Смерть ляхам! Смерть Потоцкому! Рубить, жечь!
Кривонос несколько раз пытался было говорить, но дикие,
необузданные крики совершенно заглушали его голос.
Наконец ему удалось взобраться на довольно широкий и высокий пень и, поднявшись значительно выше толпы, он закричал насколько мог громким голосом:
— Слова, братья, прошу!
На мгновенье воцарилась тишина.
— Братья, от крику ничего не будет, — начал Кривонос. — Мы собрались здесь раду держать, а не ругаться, как перекупки на базаре.
— Снова раду затеяли, — заметил ехидно Пешта, обращаясь к окружающим казакам.
— Раду? Довольно! Листов нам больше не надо! Слезай! Довели уже своими петициями до краю! — раздались голоса из задних рядов.
— Да что вы, дьяволы, не узнали, что ли, Кривоноса! — гаркнул Кривонос уже с такой силой, что жилы надулись у него на лбу. — Я пишу свои петиции не чернилами, а кровью!
— Да это Кривонос! — раздались крики из передних рядов. — Слушайте, слушайте! Он верный казак!
— Рубить ляхов, жечь! — поднялись было неулегшиеся крики, но Кривонос уже заревел, протягивая вперед руки. — Стойте, вражьи сыны! — и все стихло помалу. — Кой черт вам говорит, чтоб их миловать? Милуют они нас, ироды? Нет для меня большего праздника, как топить их в их дьявольской крови!
— Так, так! Молодец! Слава! Веди нас, веди, сейчас! — сорвался дружный крик.
— Спасибо, братья! — поклонился Кривонос. — Только... Да, слушайте ж, ироды! — продолжал он далее охрипшим от напряжения голосом. — Вот вы тут избирали атамана и, дякую вам за честь, и мое поминали имя, только, братья, разве это порядок? Разве мы все тут? Разве без наших братчиков-запорожцев можно выбирать кошевого?
— Правда, правда! — отозвались в некоторых местах голоса, и волнение начало упадать.
— Так вот что, братцы, — продолжал Кривонос, — слыхали вы все, как приветствовал нас сегодня польный гетман, и мы им это не подаруем. Порешим же сначала, где бить ляхов, с какого конца их шкварить?
— Решай, решай, друже! — отозвались отовсюду остервенившиеся голоса. — Головами наложим, а помстимся над ними!
— Ух, помстимся же! — оскалил зубы Кривонос и засучил рукава на своих мохнатых руках. — А думка моя такая: в Брацлавщине Богун собрал уже отряд добрых молодцов и ждет подмоги. Кому жизни не жалко, кому не страшно смерти, идите ко мне! Мы им вспомним все ихние наруги и декреты! Мы вымотаем панские жилы, поджарим их клятых ксендзов, насмеемся над их костелами, как они смеются над святыми церквями! Братья, кому нет радости в жизни, идем в Брацлавщину, и я вас туда проведу.
