Эустахий Чекальский - ВОЛШЕБНАЯ СКРИПКА .ПОВЕСТЬ О ГЕНРИКЕ ВЕНЯВСКОМ
— Спой нам еще что-нибудь, — попросил партнер.
— У меня нет ни нот, ни аккомпаниатора, — отказывалась певица.
— Santa Lucia! наверное споешь?
— Конечно, кто не знает Santa Lucia!
— Я тебе буду аккомпанировать, увидишь, получится magnifico, а нам будет очень приятно.
— Как тебя зовут?
— О madonna, Sandro. Io sono Sandro!
— Теперь отведи меня на место. Перед тем как спеть мне надо отдохнуть.
Пары продолжали польку. Виртуоз заказал рюмку коньяку и выпил, прежде чем Паола сумела напомнить о больном сердце.
Именно коньяк немного успокоил сердце.
Паола мгновение с удивлением смотрела на скрипача и выждав момент обратилась к нему.
— Меня просят спеть Santa Lucia.
— Ну что ж, спой! У тебя больше никогда не будет таких слушателей!
— Ты должен мне аккомпанировать.
— Пожалуйста.
Скрипач двигался с трудом, у него заплетались ноги, в голове стоял шум, в уши словно молот бил пульс. Для того, чтобы заглушить пульс, он в отчаянии запел:
Каштановый коник покалечил ногу,
Любить тебя девушка я больше не буду.
Магда громко рассмеялась.
— А я вас «дядя» все равно буду любить, — смело сказала она.
Сивый коник, сивый, зеленые вожжи,
Любите меня девки, я — парень пригожий!
Запел маэстро уже сидя у рояля. Девушки подхватила эту строфу и изменили последний стих
… я дядя пригожий.
По залу прокатился смех. Венявский продолжал:
Ты не бойся, Зося, мук ужасных ада.
Люби парней столько, сколько тебе надо.
Девушки отвечали:
Мне палат не надо, хоть бы золоченых.
Ясь на мне женился, милый мой суженый.
Снова смех, радость, веселье, музыка. Паола уже не может дождаться своей очереди.
— Если не хочешь, мне может аккомпанировать Сандро.
— Великолепно, спой хоть один раз с Сандро. А я буду вторить на скрипке.
Венявский объявил во всеуслышанье:
— Тише! Piano!
Скрипка уже в руках.
— Что будешь петь?
— Santa Lucia!
Сандро, расчувствовавшись, ворочает белками глаз.
— Ах, madonna, если бы у меня была мандолина или гитара, — и неловко ударяет по клавишам рояля.
Паола своим серебряным голоском начинает Santa Lucia. Виртуоз уже подхватил мелодию. На скрипке он ее играет широко, широко. Все итальянцы, мужчины и женщины включаются в хор, словно это национальный гимн или псалом.
Нет, такого «польского бала» не ожидали ни скрипач, ни его партнерша.
Возможно, они пропели бы так весь вечер, если бы не хозяин. Он накрыл стол на несколько десятков человек. Пригласил к столу самых уважаемых гостей, председателей. Пришлось еще добавить прибор для Магды; этого потребовал Венявский. Во время ужина играл оркестр. Капельмейстер подсовывал скрипачу свои рюмки. Пиршество началось и у других столиков.
— Магда, ты замечательно танцуешь!
— Ах, нет, что вы. Не смейтесь, пожалуйста. Какой там танец, у меня уже трое детей.
— У тебя трое, у меня четверо, и потому мы такая удачная пара. А где же твой муж, почему он не пришел на бал?
— Он работает на бойне, но я ему все расскажу, что происходило на балу.
— Можно мне к вам прийти, обнять детишек? Своих давно не видел, то твоих прижму к сердцу, — расчувствовался немного выпивший Венявский.
Паола начала беспокоиться о своем Рико, несмотря на то, что не понимала, о чем они говорят.
— Время уже возвращаться в гостиницу, — сказала она по-французски.
— Сам об этом думаю, но как оставить такое приятное общество.
— Сердце у тебя не болит? Мне например, очень душно.
— У меня прямо таки нет сердца. Черт с ним, с сердцем, если я очутился в кругу своих.
Все же Паола сумела вытащить его из ресторана.
На следующий день польская и непольская пресса описала «бал» во всех подробностях, приукрасив сообщение многими чрезвычайными добавлениями. Были даже такие журналисты, которые сообщили, что Венявский влюбился в Магду, танцевал с ней краковяк, пел разные частушки, пожертвовал 1000 долларов на польскую школу, обещал постоянно приезжать в Чикаго и даже поселиться здесь совсем.
БИЗНЕС В НЬЮ ЙОРКЕ
Нью-йоркская гостиница «Эксцельсиор». В апартаментах Венявского сидит добродушный толстяк с бегающими глазками, очень похожий на чисто вымытого поросенка с белой шерстью. Гость явно заискивает перед маэстро, говорит ему комплименты.
— У тебя бриллиантовая скрипка. В Штатах тебя носят на руках… Можешь получить кредит без ограничений.
— Прекрасно, только что тебе от меня нужно! Ведь ты знаешь, что вечером у меня концерт и мне надо подготовиться.
— Плевать на концерт! У меня для тебя бизнес получше.
— Говори быстро, у меня нет времени.
Добряк протягивает руку к бутылке, наливает виски в стакан. У него на руке толстое кольцо с крупным алмазом. Он старается так маневрировать рукой, чтобы Венявский заметил бриллиант.
— Ничего себе камешек, а? Может, хочешь получить такой же?
— Говори наконец, что ты от меня хочешь?
— Выпей виски, это хорошо действует на нервы. Музыкант встал со стула. Толстяк добродушно садит его на место.
Венявский не обижается, будто находится под гипнозом толстяка.
— Выкинь штуку Нью Йорку. Вместо выступления в Метрополитен-опера, отдай сегодняшний вечер кому-то, кто тебя очень любит.
— А кто уплатит неустойку? Кто вернет деньги публике? Впрочем, это было бы неуважением к публике.
— К черту неуважение, напечатаем завтра в газетах сообщение, что известная миллионерша не пустила тебя из дому и что ты играл ей весь вечер.
— Человече, о чем вы это? С луны свалились?
— Будет реклама, как ни у кого из артистов до сих пор. Ты представляешь себе, что будет происходить через неделю, через три дня, когда импрессарио назначит день следующего концерта и гарантирует действительность проданных билетов?
— Да. Получается цирк не хуже Барнума. Но я на это не пойду.
— Почему? Ну и купец из тебя! У нас в Америке бизнес прежде всего.
— Напрасно тратишь время и пьешь мое виски, — шутит Венявский.
— Я пришлю тебе в гостиницу пять бутылок.
— Хороший ты парень, но иди уже.
— Хорошо, но после концерта может быть ты хоть на часок зайдешь во дворец на Fifth Avenue, чтобы сыграть колыбельную одной богатой даме.
— Сколько дашь за это, — смеется Генрик.
— Сколько хочешь? Говоря откровенно, баба в тебя влюбилась.
— А если я тебя спущу с лестницы?
— Шутишь. Кто не любит доллары? — говорит не обижаясь импрессарио.
В подобном положении Венявскому еще бывать не приходилось. Не приходилось и выслушивать подобные предложения.
— Дашь пятьсот долларов, — говорит он, стремясь избавиться от нахала.
— Возьми тысячу, она заплатит. Ну, и мне перепадет больше.
— Кто она, какая она? — спрашивает невольно заинтересовавшись Венявский.
— Даешь руку? После концерта отвезу тебя к ней, не столько на эстрадный, сколько на концерт чувств. Только приоденься и надушись. У бабы чувствительный нос.
Генрик смеется.
— Хорошо, хорошо. О key!
— Не забудь. Я жду тебя после концерта и помни, — я первый. Если к тебе придет кто-нибудь другой с таким предложением — гони его в шею.
Ну, наконец ушел. Генрик может продолжать репетировать сегодняшнюю программу концерта.
Опять кто-то стучит. Импрессарио прислал в гостиницу записку с сообщением:
«Билеты нарасхват. Надо будет объявить о повторении сегодняшнего концерта.»
— Сегодня не дадут мне подготовиться. Черт возьми, как бы не провалиться на концерте.
В ярко освещенном зале Метрополитен-опера блестят бриллианты, белеют манишки фраков. Сегодняшний концерт — это ассамблея всего богатого Нью-Йорка — ярмарка спеси и вульгарного вкуса. Нельзя сказать, что средний американец чем либо отличается от обыкновенного ковбоя. Реклама концерта Венявского сделала его выступление чем то вроде посвящения в тайны европейского стиля.
Дамы с обнаженными плечами, господа разодетые во фраки, не имеют ничего общего с искусством. Они не столько слушают игру Венявского, сколько поглядывают на соседей, заботятся, чтобы их тоже видели и восхищались. У миссис Браун платье из Парижа. А мистер Смит надел на пальцы все драгоценности, которые прятал в сейфе.
Концерт закончился триумфом. Генрику приходится пожимать руки всем, кто к нему подходит. Мужчины суют ему доллары. Это в Соединенных Штатах признак величайшего уважения и успеха. Толстый, одетый во фрак, сегодняшний гость уже ждет музыканта.
— Лошади поданы. Можно взять твою скрипку?
