Эустахий Чекальский - ВОЛШЕБНАЯ СКРИПКА .ПОВЕСТЬ О ГЕНРИКЕ ВЕНЯВСКОМ
— Ты забываешь, что я женат и у меня четверо детей.
— Это не мешает. Мэри баба умная. Она черта обманет. Подумай хорошенько над этим предложением, это тебе говорю как друг.
— За 5 процентов от оборота, — смеется Венявский.
— Мне тоже жить надо! — не унывает посредник.
— Спасибо тебе за добрые пожелания и заботу о моей судьбе. Я последую твоему совету и подумаю над твоим предложением.
— Певицу возьмешь с собой в Европу?
— 357 ~
— Еще не знаю; ей предлагают выступать в Метрополитен-опера.
— Я тебе это устрою. Наверное сделаю лучше любого посредника. Оставь мне полномочия от Паолы.
В СТАРОМ СВЕТЕ
Конечно Брюссель это не Нью Йорк и даже не Сан Франциско. Должность профессора высшего класса скрипичной игры, несмотря на то, что вслед за Венявским из Америки приехали его ученики Леопольд Лихтенберг, Исидор Шнитцлер, Геймендаль и Катц— не была синекурой. Разве только то, что соответствовала рангу Венявского. На место Вьетана пришел виртуоз еще более высокого класса. Венявский стал учителем Эжена Изаи, что сразу же прославило этого скрипача.
В Брюсселе виртуоз жил с Изой. Она стала еще более брюзгливой болтушкой, чем раньше, и все подсовывала ему разные вкусные вещи. Венявский растолстел еще больше. Сердечная болезнь развивалась, хотя он подолгу не выходил из дому. Ничего нового он не создавал. Время отнимали Брюссель с его скупым и богатым мещанством, тем более, что в кафе можно было встретить политиканствующих, сплетничающих поляков, гоняющихся за миражами. Мешала и близость Парижа. В республиканском Париже нечего делать из за денежного кризиса. Венявский знает, что после стольких лет работы в его творческом багаже мало что осталось. А творить он не в состоянии.
Астма не позволяет ему играть стоя. Вопреки своему горячему темпераменту Венявский вынужден играть сидя.
Генрик готовит новую концертную программу для выступлений в Вене. Концерт Мендельсона, Соната Тартини с «трелью дьявола», Концерт си-бемоль-минор Вьетана и, в честь венгров, «Венгерская песня» Эрнста.
* * *
Находясь в Париже, он однажды случайно встретил в Кафе Де ла Пэ Ольгу Петровну. Она приехала с мужем. Экс-певица не могла удержаться, чтобы не побеседовать с петербургским другом. Она оставила мужа у столика, а сама подошла к Генрику.
— Я не ошиблась, это вы, Генрик Фадеевич! Скрипач встал со стула, не зная как поступить.
Поцеловал протянутую руку,
— Ольга!
— Садись, я хочу с тобой поговорить. Ты по-видимому не знаешь, что Берга уже нет в Варшаве!
— Ну и что же? А кто на его месте?
— Генерал-губернатор граф Котцебу!
— Не все ли равно? Вместо наместника — губернатор.
— Ты был в Америке и не заехал в Вашингтон?
— К сожалению! Мой маршрут от меня не зависел, концертную программу составлял не я.
— Как ты себе чувствуешь? Ты не болен?
— Трудно дать ответ на твой вопрос.
— Почему ты не лечишься?
Вместо ответа скрипач пожал плечами.
— Я еду с мужем в Монте-Карло, может быть поедешь с нами?
— Парижский импрессарио весьма осторожен в делах. Я не знаю, захочет ли он из-за денежного кризиса рисковать, давая концерт перед международным обществом.
— Постарайся вернуться в Петербург.
— Нынешний Петербург потерял свою привлекательность. Там уж нет никого, кто бы понимал мое сердце.
— До свиданья. Мой муж уже начинает нервничать. Ты был и остался непревзойденным художником. Приезжай в Монте-Карло.
Они церемонно простились.
— Похорошела женщина, — подумал музыкант.
— Ведь это уже развалина, — с тоской вздохнула Ольга. — Кто его так неумно откармливает? Конечно — его заботливая супруга.
Музыкант быстро расплатился и вышел из кафе. На набережной попалась в руки новая книга: «Графиня Козель». Этот роман помог ему отделаться от петербургских воспоминаний. Он уселся на первую попавшуюся скамью, разрезал гребешком первую страницу и так погрузился в чтение, что совсем забыл о визитах, которые собирался нанести парижским друзьям.
В гостинице благодушный метрдотель опять начал расхваливать пользу страхования жизни. У него было несколько проспектов, и он просил, чтобы маэстро ознакомился с условиями страхования, которые дают возможность существовать семье после смерти застрахованного.
— Что-то слишком часто ты меня просишь страховаться, — улыбнулся маэстро и на этот раз взял протянутые проспекты.
У него было много бумажных франков. Он подумал:
— Мне удалось выиграть полные карманы этих бумажек. Ничего не случится, если я отдам эти деньги в банк, получив взамен полис. Иза впервые будет мной довольна. Пусть она не говорит, что я не беспокоюсь о семье и теряю деньги на бессмысленную игру.
Метрдотель, видя колебания скрипача, стал его убеждать еще сильнее.
— Страхование жизни — это великолепное дело. Вы вносите гроши, а получаете большие тысячи. Вы можете застраховаться на любую сумму. Банк дает много шансов и тоже ничем не рискует, ибо массовость обеспечивает финансовые комбинации банка. Все держится на идее: люди сами себе платят страховые премии и при этом дают еще заработать банку.
Это было, пожалуй, единственное полезное дело, сделанное Венявоким в Париже, ибо ему даже не удалось встретиться с дядей Эдуардом.
* * *
А в Вене в это время выступал с концертами Пабло Сарасате, — тоже скрипач. Молодой, красивый, талантливый. Правда, ему далеко до искусства Венявского, но на сцене он выглядит подкупающе. Внешность музыканта очень сильно влияет на кассу. Может быть это парадокс, но — правда. Публика не любит платить за билеты и смотреть на чудовище.
Впервые, на концертах творца «Легенды» пустуют места. Вдобавок на афише Сарасате бросается в глаза фамилия звезды Кристины Нильсон. «Даже соловей не выдерживает сравнения с ее красотой, голосом и умением петь», — шумно рекламирует афиша.
После первого концерта у Венявского никак не проходили ревматические боли. Приходилось откладывать даты следующих выступлений, но старый лев еще не совсем потерял свои зубы. Зал Безендорфера был набит слушателями до последнего места. Венявский играл сидя, но его искусство, его Полонез ля-мажор, нравились венской публике больше, чем смазливая рожица очаровательной Кристины,
Пользуясь случаем, венские журналисты устроили концерт в пользу своего общества. По их замыслу, в концерте должны были принять участие все наличные звезды выступающие в Вене.
И что же? Венявский не только занял первое место, но и покорил публику участием в пении Кристины. Когда она пела арию Гуно, скрипач поддержал ее голос своей волшебной скрипкой, как это он уже делал когда пела Аделина или Ольга, и голос певицы зазвучал совершенно неожиданной красотой. Это пела не только Кристина Нильсон, с ней вместе пели скрипка и рояль. Торжественная, возвышенная, хватающая за сердце музыка. Даже серенада Брага под волшебным смычком скрипача зазвучала по-новому, глубже и благороднее.
Благодарные журналисты, на следующий день, может быть отражая энтузиазм публики, а может быть по другим причинам, напечатали одновременно и единогласно во всех венских газетах:
«Венявский играл как бог».
Скрипач прочитав такую похвалу рассмеялся и добавил себе под нос.
— Этот бог еле дышит, словно старая крестьянская кляча.
В это время в Вене гостило множество поляков из Галиции. В министерских креслах восседали Потоцкие, Голуховские, Грохольские, Земляковские. Возможно, что это и повлияло на успех волшебника-скрипача, после того как была преодолена первоначальная инертность венцев.
Венявский довольный успехом, выехал в Галицию, задержался по дороге в Праге. Свои концерты в Чехии он считал долгом по отношению к маэстро Панофке, который в свое время направил его на путь скрипача-виртуоза. Еще и теперь ему слышится голос чешского мастера:
Il va faire sonner son nom! *
Знакомство с Бедржихом Сметаной обязывало к многому. Кроме того его самого привлекала старая гуситская Прага с ее мостами, ратушей, Градом, узенькими уличками, великолепными соборами. Венявский любил этот город. Любил пльзеньское пиво, горячую ветчину с острым хреном. Он любил музыкальную публику Праги и мелодии Сметаны.
Львов с наместником, Краков с Академией, польские университеты, средние и народные училища, — все то что выросло после разгрома Австрии под Садовой, было новостью для скрипача. В театрах ставят пьесы польских драматургов, появились польские газеты, журналы.
Скрипач еще помнит времена германизации. Помнит год ликвидации вольного города Кракова.
Венявский ездит по Галиции вдоль и поперек — от Кракова до Станиславов, от Броды до Черновиц, от Сонча до Дрогобыча, задерживается во всех местах, где его хотят слушать. Лиско, Санок, Бережаны или Буча — ему все равно. Достаточно, если он по своему сыграет «Ушла моя перепелочка в просо» — земляки подбрасывают вверх шапки, а когда заведет своим смычком песенку «Пие Куба до Якуба, Якуб до Михала», — восторг доходит до предела.
