Вера Крыжановская - Светочи Чехии
— Если бы немцы были дальновидны и могли предположить, что готовил им этот день, они не были бы так дерзки, — заметил Ян из Хлума.
— Может быть, но, в то время, они просто задыхались от чванства и в высокопарных выражениях объявили, что гроссмейстер посылает мечи, „чтобы они послужили нам в бою”, предоставляя выбрать время и место.
Король спокойно выслушал дерзкую речь и ответил: „Мечей у меня хватит, но и эти пригодятся, чтобы посбить чересчур спесивые головы, выбор же места и времени я поручаю Господу”. Засим он и Витовт приняли мечи.
Как только уехали герольды, король обратился к присутствующим с речью, в которой перечислил все козни ордена и выразил уверенность, что Бог, в правосудии своем, дарует нам победу над нашим жестоким, вероломным врагом.
— Здесь я покинул Владислава и присоединился к своим, на правом крыле войска. Там стояли королевские полки, предводительствуемые Андреем Чиолеком из Желехова и Яном из Спрова, рода Одровача. Картина была торжественная: моросивший перед тем дождик перестал, выглянувшее из-за туч солнце играло на блестящих доспехах, кони ржали, знамена тихо колыхались от легкого ветра, и все войско запело „Богородицу”.
Когда мы продвинулись вперед, немцы уже стояли в боевом строю, но занимали гораздо лучшее положение, чем мы, так как местность понижалась в нашу сторону, Кроме того, их правое крыло было выгодно прикрыто лесом. Обе рати стояли друг против друга, на расстоянии арбалетного выстрела, и разделяла нас узкая, ровная лощина.
Я пропускаю завязку боя: действие застрельщиков и одиночные стычки между рыцарями; настоящий бой начался, когда оба войска, с оглушительными криками, ринулись одно на другое, и закипела сеча, — страшная, кровавая сеча. Земля дрожала, окрестные холмы гудели от лошадиного топота, боевого клика, лязга оружие и стонов раненых. Копья сломались скоро, бились не только оружием, но и ручной схваткой, задыхались от тесноты, умирали под конскими копытами. Немцы стали одолевать литовцев, дравшихся с нашей правой стороны, первые ряды опрокинулись на следующие, производя сумятицу в тылу. Наконец, они дрогнули и побежали, увлекая за собой соприкасавшиеся с ними отряды поляков. Минута была страшная: наше правое крыло осталось открытым, и напади немцы на нас с этой стороны, успех дня принадлежал бы им. Но храбрые русские полки спасли все дело.
С войском князя литовского, кроме татарской орды, было несколько полков из Полоцка, Смоленска, Витебска, Киева, Менска и др. городов;[65] шли они все под стягом смоленским. Я видел их на походе, с той поры, как соединились оба войска; народ на вид суровый, но смышленый и способный к воинскому делу. Нельзя было на них налюбоваться, когда великий князь обучал свои войска и производил ратные передвижения. Они-то и спасли положение. Пока все кругом бежало, они отлично дрались и упорно стояли стеной, о которую разбивались все попытки немцев; этой своею стойкостью они дали возможность другим оправиться. Наконец, Витовту, который все видел и всюду поспевал, удалось собрать часть своей рати. Увлеченные преследованием, немцы пронеслись мимо нас, как ураган, но на возвратном пути наши встретили их с тыла и частью перебили, частью забрали в плен.
Одержанный в начале успех разжег неприятеля, который, пользуясь, кроме того, выгодным положением, как лавина, обрушился на польские полки и опрокинул чехов и мораван, дравшихся в первых рядах наших войск, под стягом св. Георгия. Считая, что мы бежим, или, по крайней мере, окончательно разбиты, гроссмейстер решил, что настала минута пустить в действие 16 еще не тронутых до сей поры, запасных знамён, которых и повел лично. С высот, где доселе стоял, он неожиданно появился с нашей правой стороны. Главные силы, дравшиеся далеко впереди, не приметили его из-за пыли, а мы, королевские полки, которые были ближе к немцам, приняли их за литовцев, по сходству копий.
Движение гроссмейстера угрожало страшной опасностью королю, который, под охраною лишь 60 копий (около 120 человек), стоял в небольшом леску настолько открыто, что один рыцарь-крестоносец, заметив это, бросился на него с поднятым мечем, но был предупрежден Згибневом Олесницким и выбит из седла ударом копья; затем король с рыцарями свиты его добили. Говорили тогда, что рыцарь этот звался Дипиольдом фон-Кекритцом.
Последовавшие за сим три момента довершили нашу победу. Те, которые бежали к стану, снова перешли в наступление и ударили с такой стремительностью на врага, что немцы были смяты, подались назад и в беспорядке пустились на утек; видя это, несколько отрядов из полков фон Юнгингена, наемники из холмской (кульмской) земли, охваченные паникой, тоже бежали.
Бог был с нами в этот день и вдохновил Добеслава Олесницкого произвести разведку местности на нашем правом крыле, что и дало ему возможность открыть присутствие гроссмейстера и грозившую королю опасность. Весть эта, как молния, пронеслась по рядам. Преследование немцев, бросившихся по направлению к лесу, оставили, а чехи и мораване ударили справа в расстроенные уже ряды войск гроссмейстера, мы же и остальные польские полки били их в лоб. Это уж был конец. Теснимые со всех сторон, раздавленные нашим превосходством в силах, остатки немецкой рати бежали к укрепленному стану; гроссмейстер и главные военачальники были убиты, после отчаянной защиты.
Ничто уже не могло нас остановить. Как бурный поток, нахлынули мы на последнее убежище неприятеля и весь его стан, с повозками, припасами и разным добром, достался нам; все, что оставалось еще в живых, было перебито. Заходившее солнце озарило поле побоища, заваленное 40 тысячами убитых. Громадная добыча, — 51 знамя и 15 тысяч пленных, — увенчала нашу победу… Теперь, если орден и оправится когда-нибудь, то не так-то скоро!
Некоторое время в комнате царило молчание. Рассказ произвел глубокое впечатление на слушателей и каждый раздумывал о важности представших перед ним событий.
— Ты думаешь, Светомир, что немцы не скоро оправятся от нанесенного им удара; а я так опасаюсь, наоборот, что оправятся очень скоро! Немцы, видишь ли, упорны и их, как сорную траву, трудно выводить, — заметил, качая головой, Ченек из Вартенберга.
— Во всяком случае, пока они свое получили, а будущее ведомо одному Богу! Если они и вперед будут так же задорны и назойливы, Господь уготовит им новый Танненберг! По мнению всех воевод, следовало продолжать преследование и захватить Мальборг (Мариенбург), где в ту пору не было ни одного солдата; тогда немцы были бы уничтожены в корне. Но король потратил несколько дней на празднование победы, — меня при этом случае посвятили в рыцари, — а когда мы подступили к городу, он был уже приведен в оборонительное положение, и взять его мы не могли.
— А каковы были эти руссы, которые так доблестно сражались? Такие же язычники, как и литовцы? — спросил кто-то.
— Вот еще! Христиане, как и мы, хотя и схизматики! А князь их, Юрий Лугвеньевич, — истинный герой; он со своими полками и решил победу[66]. Чтобы убедиться в этом, взгляните еще раз на мой план: видите — воинство литовское и польское образуют как бы одну линию, с чуть выдавшейся серединой; позади польского строя стояли татары. Немцам необходимо было сломать эту линию, так как обойти, в виду ее длины, было затруднительно. Руссы занимали важное положение посредине войска; на них-то и был направлен сильнейший удар врага и, когда бежали литовцы, увлекая частью и наших, воины ордена были так уверены в победе, что запели: „Христос Воскресе”. Но, как я уже сказал, храбрые полки князя Юрия стояли твердо, как скала, и Витовт, понимавший всю важность минуты, послал им подкрепление. Вообще великий князь выказал в этот день великое ратное дарование и отменное мужество!
— Да о нем только и речь, как в начале, так и в конце боя. А что же делал король? Он, словно, не принимал никакого участия в деле? — спросил Звиретич.
Светомир лукаво усмехнулся и почесал за ухом.
— Ну, не скрытничай! Мы здесь все друзья и честные люди, — нетерпеливо вскричал Вок. — Ведь ты же не виноват, если Владислав не герой.
— Нет, король бравый молодец, но его набожностью злоупотребляют окружающие его попы; если он и делает какие промахи, то в этом опять-таки виноваты стриженые, которые жужжат ему в уши всякий вздор. К ним-то и относится моя улыбка; тебе, Вок, хорошо должно быть известно, как я их ненавижу. Кстати скажу, что о схизматиках — руссах я узнал за это время много интересного. Отец Иларий говорил о них с пеной у рта и считал их хуже язычников, а по-моему, они гораздо ближе к истине евангельской, чем мы, католики. Все это я понял из речей князя Юрия Лугвеньевича, который дарил меня своей благосклонностью; с одним из его воевод я крепко сдружился и даже обещал съездить к нему погостить, что непременно исполню, как только вернусь в Польшу.
