Вера Крыжановская - Светочи Чехии
Наш переход через Вислу и соединение с великим князем литовским показались гроссмейстеру совершенно невероятными, и он не хотел даже этому верить. Один из пленников передавал мне, что гроссмейстер допрашивал о том Добеслава Скорачевскаго, который вместе с венгерским посольством был в польском стане и собственными глазами видел мост и переправу литовских войск. Гроссмейстер рассвирепел страшно, а рассказ Скорачевского счел за ложь и глупую выдумку. Он, видите ли, узнал от достоверных людей, что король Владислав пытался, но тщетно, перейти Вислу, причем много поляков потонуло в реке, а что Витовт тоже задержан Наревом.
— Подобная переправа, конечно, неслыханная вещь, но уж немецкое самомнение никак не может допустить, чтобы кто другой придумал что-либо новое, остроумное и практичное, — вставил, усмехаясь, Вацлав из Дуба.
— Понятно, они считают себя особым народом, сотворенным Богом исключительно для того, чтобы эксплуатировать, тиранить других и глумиться над ними. Но под Грюнвальдом тевтонская спесь получила суровый урок, — заметил граф Гинек.
— И я надеюсь, что урок этот не последний и что судьба готовит для них в будущем не один еще танненбергский день, — добавил Вок. — Но продолжай, Светомир.
— Итак, 9 июля мы перешли прусскую границу. Минута была торжественная: мы развернули знамена и запели боевую молитву: „Богородица, Дева”.[64] В тот же день король поручил главное начальствование пану Жындраму из Мышкова, человеку всеми уважаемому, умному, опытному и храброму; это назначение придало еще более уверенности в победе и воодушевило войска. Первый наш роздых на вражеской земле был меж двух озер, неподалеку от Лаутенбурга; город укреплен не был, и взяли мы его без труда. На второй остановке мы разбили свой стан против села Кауерника, расположенного на Древенце; на противоположном берегу сосредоточились уже войска ордена и я получил здесь первую мою добычу, так как не принимал перед тем участие во взятии Лаутенбурга. Я пошел охотником в передовой отряд, высланный для освещения местности вдоль реки. Вдруг натыкаемся мы на орденских солдат, которые купали лошадей. Голов было с 50 и кони все добрые. Мы тотчас же на них напали; солдаты частью были перебиты, частью утонули, а лошади отобраны. На мою долю достался чудный скакун, на котором я и был в бою.
— Предзнаменование славное! Вдобавок, вы еще спешили немцев, — заметил кто-то.
— Мы так себе и объяснили нашу удачу, — весело ответил Светомир. — Но дальнейшая разведка была не так успешна. Река оказалась защищенной мортирами и бомбардами, а русло — перегороженным и непроходимым. На королевском совете переправу, должно быть, признали невозможной, потому что мы повернули назад и в один день отступили до Лаутенбурга, а затем отошли до Винока.
Переход был крайне тяжелый, но приказано было не останавливаться ни под каким предлогом, и нам пришлось бросить по дороге слабых лошадей, часть обоза и т. п. У немцев пронесся слух, что мы бежим…
Раздался взрыв гомерического смеха.
— Бежите вы, славяне? Ха, ха, ха! И они этому поверили?
— А черт их знает!
— А все-таки, почему вы отступили так поспешно? — спросил Ян из Хлума.
— Необходимо было как можно скорее пройти пересеченную местность, где мы всегда могли наткнуться на засаду. Наконец, 13 июля мы разбили наш стан в получасе ходьбы от Гильгенбурга, — маленького, но хорошо укрепленного тыном, валами и рвами города. Никто и не думал брать или осаждать его, в виду возможно близкого столкновение с неприятелем, но, сами же собаки-немцы вызвали нас на это. Наши ратники полюбопытствовали взглянуть на укрепление и кучками вышли из стана, а тут гарнизон сделал вылазку и напал на них; но кое-кто из них все-таки уцелел. Когда весть о том дошла до нас, все наше воинство поднялось и бросилось на приступ. На этот раз и я принял участие. Стремительность натиска была такова, что мы одним ударом взяли городишко и разгромили. Получка оказалась славная, так как все окрестное население спасалось там со всеми своими пожитками, да и съестных припасов собрано было громадное количество; весь следующий день король был занят разделом добычи и пленных. А ночью разразился такой ураган, какого я и не запомню. Никто из нас не мог глаз сомкнуть: буря опрокидывала палатки, с корнем вырывала деревья и сметала все на своем пути. Ветер ревел, выл и свистел, словно тысячи голосов плакали и стонали, вперемежку с раскатами дикого хохота…
— Может быть, то были вопли убитых и крики дьяволов, тащивших в ад или чистилище немцев, — заметил кто-то.
— Как знать? — серьезно ответил Светомир, — но только ночь была ужасна и многие старые, бывалые воины говорили тогда, что это — погибшие гильгенбуржцы кричат с того света, и что им не раз уже доводилось слышать такие же вопли после разгрома какого-нибудь города. На заре стало спокойнее, но ветер продолжал еще дуть с такой силой, что во все стороны качал походную часовню короля.
Уступая настояниям великого князя Витовта, король согласился отложить обедню, которую привык слушать обыкновенно перед выступлением в поход. Нас двинули вперед: но не прошли мы и двух верст, как Владислав остановил войско, и, покуда разбивали стан, велел поставить на холме часовню и начать богослужение. Не знали мы тогда, что находимся уже на самом поле, избранным Богом для жесточайшей битвы, какую когда-либо видел мир! Постойте, — добавил он. — Я начерчу вам план местности, и вам будет легче уяснить себе ход боя. Вок, прикажи подать мне кусок мела!
Паж тотчас же бросился исполнять приказание. Светомир нагнулся над большим дубовым столом и стал крупными чертами рисовать план, крайне несовершенный, разумеется, с точки зрение современного офицера генерального штаба, но который заслужил, однако, полное одобрение слушателей рассказчика, пояснявшего то, что чертил.
— Смотрите, вот кружок; это холм, — место стоянки часовни; я беру его за исходную точку, и тогда вы видите перед собой литовцев, которые шли в голове, а дальше на запад — были поляки. На близком расстоянии от литовского стана, впереди, находится, как видите, Лудвигсдорф и от него к селению Грюнфельду, прямо поднимается дорога, по левой стороне которой лежит лес; далее вправо будет Танненберг.
В обоих станах царил еще беспорядок, а король слушал обедню; как вдруг из сторожевого полка донесли, что неприятель выходит из Грюнфельда.
Светомир на минуту остановился.
— Многое из того, что я теперь буду вам рассказывать, я лично не видал, так как вы сами понимаете, что не мог же я быть повсюду; но, тем не менее, я знаю это от очевидцев, заслуживающих полного доверие, как паны Жындрам, Згибнев Олесницкий и др. Кроме того, имея под собой доброго коня, я часто развозил приказание от начальников, до и во время битвы. Но возвращаюсь к моему рассказу. Так как никто из нас не предвидел столь быстрого наступление врага, то я отлучился в литовский стан, по делам, к одному из дружинников Витовта, и видел неприятеля лично. Не мешкая ни минуты, я вскочил на лошадь и помчался предупредить короля. Шла обедня; Владислав стоял на коленях и ничего не ответил на мое донесение. Но все войско было уже в движении. От великого князя к королю, то и дело, прибывали гонец за гонцом с просьбой дать приказ о наступлении; наконец, Витовт прискакал сам. Но не тут-то было: в своей набожности, Владислав ни за что не хотел прерывать богослужение и, только прослушав две обедни, отдал повеление идти в бой. Каждый воин, в виде условного знака, прикрепил к головному убору пучок соломы: отзывом для поляков было слово „Краков”, для литовцев — „Вильно”. Пан Жындрам не упустил времени и построил войско в боевой порядок. В это время около короля собралось значительное число благородных панов, жаждавших посвящения в рыцари, и король не счел возможным отказать в столь законном желании и сошел с коня. Он начал уже церемонию, как вдруг был прерван: прибыли два герольда от великого маршала ордена, Фридриха фон Валленрода, чтобы вручить королю и Витовту два обнаженных меча, в знак вызова.
— Если бы немцы были дальновидны и могли предположить, что готовил им этот день, они не были бы так дерзки, — заметил Ян из Хлума.
— Может быть, но, в то время, они просто задыхались от чванства и в высокопарных выражениях объявили, что гроссмейстер посылает мечи, „чтобы они послужили нам в бою”, предоставляя выбрать время и место.
Король спокойно выслушал дерзкую речь и ответил: „Мечей у меня хватит, но и эти пригодятся, чтобы посбить чересчур спесивые головы, выбор же места и времени я поручаю Господу”. Засим он и Витовт приняли мечи.
Как только уехали герольды, король обратился к присутствующим с речью, в которой перечислил все козни ордена и выразил уверенность, что Бог, в правосудии своем, дарует нам победу над нашим жестоким, вероломным врагом.
