Виктор Карпенко - Атаманша Степана Разина. «Русская Жанна д’Арк»
3
Боярин Юрий Долгорукий с самого утра был не в духе. Больная печень ныла всю ночь, не давая ему спать, да и спал он по-стариковски мало. Тревожась за посланное войско, несколько раз за ночь он вскакивал с постели и, выходя на двор, всякий раз спрашивал у караульных стрельцов:
– От князя Леонтьева вестей не было?
И всякий раз в ответ он слышал:
– Нет, князь-воевода, от воеводы посыльщиков не было.
«Чего же он медлит? – размышлял князь. – До Путятина недалече, войска у Федора Леонтьева много. То ли утра дожидается, то ли что случилось. Пожалуй, утра дожидается», – решил Долгорукий.
Но и утром вестей от Федора Леонтьева не было. Только лишь ближе к обеду прискакал в крепость Артем Мухин, бывший в арзамасском дворянском полку. Он с поклоном протянул боярину свернутую грамоту.
Дьяк Иван Михайлов принял у дворянина грамоту и посмотрел на князя.
– Читай! – махнул рукой Долгорукий. Видя перед собой довольное, ухмыляющееся лицо Артема Мухина, он догадался, что над ворами одержана победа.
«179 года, 28 сентября в день. Стольнику и боярину, окольничему князю Юрию Олексеевичу Долгорукому воевода Федька Леонтьев челом бьет.
По твоему указу пришел я в село Путятино. Воров там многолюдно: и по дворам стоят, и в поле у костров греются. А воров я счастьем побил. Атамана Андреяшку Васильева и есаула, мурзу касимовского Буршига Бубенова имал и знамена их тож имал. В плен воров принял немало, – читал монотонно дьяк. – А приведши ко кресту и царевой присяге людишек путятинских, возвернусь в Арзамас-град».
Долгорукий мелко перекрестился на образа и, кивнув дьяку, приказал:
– Скажи Ионе, чтобы благодарственный молебен во славу воеводы Леонтьева отслужил. А ты, – обернулся он к Артему Мухину, – отдыхай пока. Коли надобен будешь, позову!
Оставшись один, боярин устало опустился в кресло, смежил набрякшие от бессонно проведенной ночи веки.
Однако спать боярину не пришлось. Дверь с шумом распахнулась, и в горницу торопливо вошел князь Щербатов. Он был чем-то встревожен.
– Прости, князь Юрий Олексеевич, что помешал твоему отдыху, но дело неотложное, – взволнованно проговорил князь Щербатов. – Только что из села Чернавского прискакал староста. Говорит, что нашло в село воров видимо-невидимо и направляются они в Паново, а оттуда в Арзамас пойдут. У воров тех медные и железные пушки имеются и знамен множество. Говорит он, что похвалялись воры, идет их числом пятнадцать тысяч, а ведут войско атаманы из атемарских казаков.
Не поднимаясь с кресла и даже не меняя позы, Долгорукий приказал:
– Ты, воевода, перво-наперво заставы конные вышли к Панову, пусть там дожидаются и упреждают о движении воровских казаков. Да накажи, чтобы на глаза ворам не казались. Рейтарские конные полки Ивана Лукина и Давыда фон дер Насика тож ушли вперед. Пускай попридержут воров, коли чего… К князю Урусову пошли кого-нибудь. Ему мой наказ: пусть войско свое готовит к походу, через два часа выступаем! – и, заметив просунувшегося в полуоткрытую дверь Григория Остафьева – голову московских стрельцов, поманил его пальцем: – Ты, Гришка, опять наперед всех лезешь и здесь, смотрю, торчишь. Поди, про поход прознал?
Григорий Остафьев, любимец долгоруковский, осклабившись, поклонился.
– Но раз уж ты здесь, то найди мне дворянина Артема Мухина. Велю ему прийти!
Переведя взгляд на Щербатова, Долгорукий приказал:
– Иди, князь, и ты. Готовь полки. Через два часа выступаем.
Когда Артем Мухин вошел в горенку, боярин сидел в глубокой задумчивости, уставя свои белесые глаза на серебряный кубок, на грани которого холодно отсвечивал солнечный блик.
Артем кашлянул в кулак, привлекая внимание боярина. Тот недовольно сдвинул брови.
– Чего тебе? – еле слышно проронил он.
– Ты мне, боярин, прийти велел, – поклонившись, ответил Мухин.
– Ах, это ты, молодец! – вспомнил Долгорукий. – Скачи-ко ты обратно к воеводе Федору Леонтьеву и передай ему мое приказание. Писать не до времени, передай на словах: чтоб он со всеми ратными людишками поспешил в Паново и готов был к бою с воровскими казаками. И еще скажи, что я со всем войском уже вышел на воров. Так что пусть он поспешает. Да и ты поторопись. Опоздает воевода Леонтьев, взыщу с тебя! Иди! – махнул рукой боярин.
4
Упрежденные дозорами о приближающемся войске, повстанцы готовились к бою. Выдвинувшись на околице села Паново полукругом, поставив в центре пушки и спрятав в перелеске всю имеющуюся конницу, они с нетерпением ожидали стрелецкие и рейтарские полки.
Долгорукий не спешил. Он тоже уже знал о вставшем на пути его повстанческом войске и потому, чтобы иметь в нужный момент свежие силы, повел два конных полка рейтаров и полк конных стрельцов на деревеньку Покров, обогнув село Паново, а следовательно, зайдя повстанцам в тыл. Пешее войско он доручил воеводе, князю Щербатову.
Тем временем передний стрелецкий полк, ведомый Василием Пушечниковым, выдвинувшись из-за заросшей ельником опушки леса, на виду у повстанцев, вытянувшихся более чем на версту у околицы села, начал разворачиваться в боевую линию. За ним еще один полк, а там… еще один и еще один. Вскоре все стрелецкие и рейтарские полки вытянулись в две линии, одна за другой, между которых маячила немногочисленная, после ухода трех полков, дворянская конница. На стыках полков и на флангах князь Щербатов поставил пушки.
Повстанцы поначалу дивились стрелецкой выучке, слаженности полков, их умению перестраиваться в движении, но, когда они увидели, что царское войско немногочисленно, крик радости от предвкушения скорой победы огласил поле, на котором выстроились друг против друга два войска.
Огромная пятнадцатитысячная мужицкая рать неровной линией хлынула вперед, обтекая справа и слева застывшие в ожидании царские полки. Поначалу, сдерживаемые атаманами и есаулами, мужики пытались держать строй, но потом, охваченные каким-то неведомым порывом, они ринулись вперед, ломая линию, обгоняя и при этом мешая друг другу. Казалось, что никакая преграда не остановит этой стремительно несущейся человеческой лавины.
Конница повстанцев, укрывавшаяся доселе в перелеске, подхваченная тем же стремительным порывом, вылетела из леска и понеслась на царские полки, заходя им во фланг.
Стрельцы, приученные к повиновению, стояли стройными рядами, изготовившись для стрельбы. Когда повстанцы приблизились на тридцать шагов, раздалась команда, за которой последовал залп из пищалей и пушек, снесший своим смертоносным огнем и разметавший передние ряды повстанцев.
Затем стоявшие в передней шеренге стрельцы, сделав залп, упали на колено, дав возможность выстрелить стоявшим позади них, те, в свою очередь, разрядив в повстанцев пищали, тоже присели… Залп следовал за залпом. Отдельные выстрелы, коими отвечали повстанцы, почти не наносили урона стрельцам и рейтарам, те же безнаказанно косили целыми рядами рвущихся вперед мужиков.
С повстанческой конницей было еще хуже: кони, в большинстве своем тягловые и пахотные, не привыкшие к грохоту пушек и треску пищалей, крутились на месте, поднимались на дыбы, сбрасывая незадачливых седоков, калеча их копытами. А когда с правого фланга стрелецкие пушки почти в упор дали залп по повстанческой коннице, кони, не слушаясь всадников, понеслись влево, давя наступавшее пешее повстанческое войско.
Повстанцы, теряя сотни людей, отступили.
Хотя повстанцы потеряли немало воинов, они не оставили попыток уничтожить царское войско. Еще дважды, раз за разом, они кидались вперед, и всякий раз отступали перед сплошной полосой огня.
Долгорукий, находясь с конницей в перелеске, где не так давно стояла в засаде повстанческая конница, издали наблюдал за ходом боя. Увидев подходившие со стороны села Ломакина полки воеводы Федора Леонтьева, он, дождавшись, когда повстанцы пошли на стрельцов в четвертый раз, ударил им в тыл. Охваченным паникой, бросившимся направо, туда, где темнел в двух верстах лес, повстанцам путь преградили неизвестно откуда появившиеся стрелецкие полки. Это Федор Леонтьев, развернувшись в боевую линию, широким фронтом двинулся на Паново.
Обезумевшее людское скопище металось из стороны в сторону, всякий раз натыкаясь на медленно стягивающиеся в кольцо стрелецкие и рейтарские рати.
Вскоре все было кончено… Версты на три выгон, переходящий в пашню, был усеян трупами. Более половины пятнадцатитысячного повстанческого войска осталось лежать под селом Пановом, ну, а тем, кому посчастливилось остаться в живых, князь Юрий Долгорукий уготовил еще более страшную судьбу.
Оставив конный рейтарский полк Ивана Лунина для суда и расправы в селе, а стрелецкие полки Федора Леонтьева направив для усмирения мужиков сел Чернавского и Талызина, Долгорукий повел войско в Арзамас. Позади стрелецких полков, подгоняемые бердышами и пиками, следовали растянувшиеся почти на три версты пленные повстанцы.
