Наоми Френкель - Смерть отца
«Было так чудесно идти на демонстрацию! « – Саул все еще ощущает общий шаг. Плащ на нем затянут широким кушаком. Он шагает по тротуару под мостом широкими шагами члена Движения, и ботинки его, подбитые гвоздями, стучат по асфальту. Умышленно, словно ничего не боясь, насвистывает он, проходя мимо полицейских, мотив одной из рабочих революционных песен, но никто не обращает на него внимания.
Саул очень любит так фланировать, глядя на развевающиеся флаги, слушая марши. И особенно большое удовольствие он испытывает, фланируя по улицам в форме Движения. О! Будет ему сегодня, о чем рассказывать товарищам по Движению. И тут же лицо его хмурится: как он может рассказать им о том, что он шагал с демонстрантами по улицам Берлина?
– Мы не вмешиваемся активно в политику Германии, – наставляет их Белла. Даже в первомайской демонстрации они не участвуют, только собираются в большом зале клуба, и там, закрытые от всех, празднуют свой особый праздник – день трудящихся страны Израиля.
Вообще, в вопросах политики Саул не согласен с Движением. По его мнению, политика важна и необходима во всех местах, а не только в Израиле. У него великая мечта. Он хочет быть вождем Движения. И вождь Саул не может сидеть в одном месте и не быть активным в делах. С того момента, как началась предвыборная война, и все улицы возбудились, выполняет Саул для Отто всякие поручения. Иногда сопровождает Отто в партийный дом, находящийся по соседству с переулками. Этот большой серый дом выглядит, как закрытая крепость, и войти туда Саул мечтал давным-давно! Всей душой тянется Саул к предвыборной суматохе и в глубине сердца скрывает огорчение, что из-за членства в Движении не может шагать по улицам с красным галстуком. Конечно, это чувство он глубоко прячет, и каждый раз, когда Белла остерегает их от участия в любой предвыборной акции, он вздыхает и пожимает плечами. Когда Саул не согласен с самим собой, нападает на него нервозность, выражающаяся в передергивании плечами. Что поделаешь, если политика в Германии так влечет его сердце?! Из-за этой политики он уже несколько раз лгал Белле и товарищам по Движению.
По узкой улочке Саул приходит к восточному порту на Шпрее. Длинные грузовые корабли, загруженные углем, плывут по реке. Подъемные краны разгружают грузовики с углем, горы которого вырастают на набережной. На мосту множество безработных, часть из них смотрит в воду, и отражение домов и людей колышется на поверхности волн, словно целый город погрузился в воды реки. А на набережной люди играют в карты, бросают кости, присоединяются к суматохе, подобной маскараду.
Время полдня. Запахи еды разносятся из открытых окон домов до самого порта. Продавец сосисок тянет тележку и соблазняет в голос:
– Сосиски! Сосиски-и-и!
– Горячая сосиска сейчас, – мечтательно произносит один из безработных, сидящих на тротуаре, – это дело, говорю я вам, – и втягивает носом запахи.
– Давай! – обрывает голос его мечты. – И кубик катится по тротуару.
Со стального моста и огромной и шумной площади Александра – Александрплац, совсем близко к переулкам. Тут Саулу все знакомо. Сидит он, слегка усталый, на широких ступенях городского управления труда, огромного здания, стоящего у входа в переулок. Женщины с детьми на руках, мужчины, сидят и стоят в ожидании какой-либо подвернувшейся работы. «Политика запрещена в государственных учреждениях! Запрещено наклеивать плакаты на стенах государственных учреждений!» – гласят два объявления на воротах здания.
Стекольщик Карло тоже сидит на ступенях. Саул хорошо его знает. Три темных двора надо пройти, чтобы оказаться у дома стекольщика. Четыре малыша крутятся на полу маленькой комнаты, между ногами деда Карло и его сына Арны. Жена Карло давно покоится в раю. Несчастная жена сына сбежала, спасая душу, и оставила четырех малых деток на руках старого Карло. На сына его нельзя положиться. Арна всегда пьян, и постепенно низводит себя в преисподнюю.
– Иногда – говорит Карло, – находят работу для старого стекольщика.
– Нет, – говорит Саул, – при этой власти нет, и не будет работы. Только если здесь все изменится, будет работа. Карло, вы голосуете за коммунистов?
– Да, – качает лысой головой Карло, – может, они здесь все изменят. Ты знаешь, мальчик, про эти объединения, которые организуются сейчас из-за безработицы? Молодые, у которых нет ни жилья, ни заработка, снимают вместе одно жилье, живут одной кассой и делами, о которых лучше помалкивать. Что делать, каждый человек хочет жить.
– Знаком я с этими делами, Карло, – поддерживает Саул разговор.
– Да, мальчик, да кто с ними не знаком. К ним, в отряды, идут парни. Каждый из них здоров, как бык.
– Куда? – вскрикивает Саул. – Куда, Карло? Берут силой? Полиция?
– Ай, ай, ай, мальчик. Причем тут полиция? Зачем силой? Убеждают их идти, обещают работу, обмундирование и питание. И многие идут.
– Карло, вы говорите о нацистах?
– Конечно, о нацистах, мальчик, штурмовиках. Мобилизуют их. Видишь, мальчик, для молодых людей есть работа в эти дни.
– Карло, Карло, вы ведь не хотите сказать этим, что…
– Нет, нет, – плюет Карло, – ничего я сказать не хочу. Ничего я не сказал. – Старый Карло встает и уходит.
По улице идет старая Клара по кличке «ястреб», данной ей жильцами переулка за ее занятие – обмывать мертвецов. Голова ее всегда слегка трясется, и, кажется, длинный ее нос охотится за чем-то, находящимся рядом. Клара ужасно любит совать свой нос в людские дела. Нет ничего, что неизвестно ее острому глазу, и чтобы этот глаз немного закрыть, кладут люди около нее продукты и одежду. В руках ее всегда большая старая кожаная сумка, и она прогуливается с женщинами по переулкам, чтобы пополнить свои знания новостями. Горячая волна проходит по телу Саула при виде проходящих мимо него баб. В последний год жизнь Саула стала нелегкой. Какое-то беспокойство охватывает его при виде девушек и женщин. Иногда ночью какой-то сильный толчок поднимает его с постели и тянет в переулок, в темные его дворы. Люди прижимаются к стенам домов. Шепот доносится со ступенек, от серых стен, со скамьи, из-под лип, – со всех сторон тот же возбуждающий шепот, наполняющий переулок не дающими покоя тайнами. Саул прислушивается, кровь стучит у него в висках, и в голове вертятся какие-то неясные мечтания. Саулу хочется иметь подругу. Но не такую, как Иоанна, с которой нельзя говорить обо всех, таких мучительных для него, вещах.
– Я не люблю говорить о таких вещах, это сжимает мне здесь, – и она показывает на свое горло. Нет, Иоанна – странная и непонятная девочка.
Клара неожиданно оставляет гуляющих женщин. И тут возникает с другой стороны перед ней высокий прямой мужчина, не принадлежащий к жителям переулка. Саул его никогда не видел здесь. Голова Клары трясется, нос ее словно вынюхивает этого мужчину. Это Оттокар, скульптор, который победил в конкурсе Берлинского муниципалитета на создание памятника Гете, показался впереулке. Глазами прохожего он видит лишь хаос заполненной людьми улицы, группы женщин с растрепанными волосами, нищих, просящих милостыню, волочащих ноги вдоль стен. Двери трактира, напротив, открываются без конца, и этот стук придает некий ритм уличной жизни. Дети в рваных одеждах облепляют, подобно рою мух, прохожих.
– Мальчик, – склоняет голову Оттокар над подростком, который тихо сидит, обняв руками колени, на ступеньках городского управления, – не можешь ли ты показать мне дорогу к скамье под липами?
Саул тут же встает, но потому что «ястреб» протянула в их сторону длинную шею, шепчет в ответ:
– Я смогу вам показать дорогу, господин, я живу там, недалеко от скамьи, – и весьма удивляется, что может искать этот симпатичный господин на скамье?
Дневные газеты уже сообщают о большой демонстрации – «Молчаливая демонстрация рабочих Берлина!» У входа в переулок Мина открывает киоск. Безработные стучат картами по доскам скамьи, и серыми зонтами простерты над ними кроны лип. Косоглазый, мужичок в кепке и обезьянка Джики уже вернулись с улиц. Косоглазый шарманщик вертит ручку и обезьянка танцует.
Очередь женщин выстроилась у скамьи. Час дня. Время их отдыха. Даже скудная еда, взятая ими с собой, приносит чувство удовлетворения их сердцам. Солнце в зените, в апогее своего сияния, окрашивает серые дома. Пришли домохозяйки – посидеть рядом с безработными и почесать языками, обсуждая последние новости. Госпожа Шенке раскрыла газету и читает вслух подробную статью о зверстве нацистов в Силезии.
– Каждый по-своему уничтожает клопов в своем доме, – перебивает ее горбун Куно, тоже стоящий здесь вместе с Гансом Папиром, и трогает его бицепсы. Оттокар заглядывает в киоск, желая рассказать Отто о выигранном им конкурсе.
– Отто нет, – говорит ему Саул, уверенный, что этот высокий мужчина один из активистов партийной выборной компании.
– А-а, мальчик, – Оттокар извлекает из кармана кошелек, – пожалуйста, вот тебе за труды. И когда Саул, покраснев, отрицательно качает головой, он удивляется и оправдывается:
