Наталья Павлищева - Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. «Золотой век» Древней Руси (сборник)
Рёнгвальд пытался понять только, как собирается Ингигерд не позволить своему собеседнику убежать обратно на драккар.
Отойдя подальше, чтобы до стоявшего готовым к отплытию драккара было уже далековато, а до кустов не очень, княгиня вроде беспомощно оглянулась. Вокруг только мокрая трава и глинистая земля, присесть некуда. Пришлось Эймунду расстилать свой плащ, но когда Ингигерд уселась, придавив край плаща, а с другой стороны также пристроился и Рёнгвальд, норвежец что-то заподозрил.
– Мне не нравится, что вы расстаетесь с конунгом так недобро. Я не хотела бы, чтобы между вами испортились отношения.
Это было чистейшей правдой. Ингигерд совсем не хотелось, чтобы Эймунд и его люди уплывали обиженными, но она понимала и Ярослава, дружина норвежцев ему больше не нужна, это не люди Рёнгвальда, которые охраняют не за плату, а просто по положению. Хорошо бы норвежцам самим понять все и убраться на родину подобру, но там их никто не ждет… Если бы Ярослав позволил ей написать Олаву Харальдссону и попросить за Эймунда и Рагнара! Но князь и слышать об этом не захочет.
На мгновение на Ингигерд накатило страстное желание отправиться на драккар Эймунда и скомандовать опустить весла в воду! Но только на мгновение, потому что в следующее она уже вспомнила о сыне Владимире, о своем долге перед Ярославом и… взмахнула платочком.
Если бы подозрительный Эймунд не сообразил вовремя осторожно расстегнуть плащ, то оставался бы в руках у выскочивших из леса людей Рёнгвальда. Но плащ валялся на земле, пряжка отлетела в сторону, а сам варяг со всех ног бросился к своему драккару, от которого уже мчался Рагнар со своими людьми. Норвежцев было заметно больше, чем людей Рёнгвальда, и теперь уже Ингигерд со своим спутником оказались в руках у варягов.
Рагнар скомандовал тащить их на корабль, опасаясь, что дальше могут прятаться и еще дружинники. Поняв это, Ингигерд усмехнулась:
– Зря боишься, Рагнар, я всего лишь женщина.
– Ты хитрая и лживая женщина! Эймунд, их надо убить!
– Нет!
В Ингигерд проснулся ее строптивый норов, она фыркнула, как кошка:
– Ты глуп, Рагнар, потому и никогда не станешь королем! Далеко ли ты сможешь уплыть, если убьешь нас? Тебе даже волоков не пройти.
Внимательно слушавшие княгиню варяги качали головами:
– И впрямь, Рагнар…
– Нас догонят и перебьют, как овец…
– К чему убивать княгиню?..
– Тогда ее надо увезти с собой!
И снова Ингигерд очень хотелось крикнуть:
– Да! В Упсалу! Или вообще к Олаву в Норег!
Но княгиня снова усмехнулась:
– Еще лучше! Куда ты собираешься нас везти?
– К князю Брячиславу в Полоцк! – ехидно прищурил глаза Рагнар.
Вот и выдал свои намерения, – обрадовалась Ингигерд.
– Я никогда не была у князя, но думаю, он не будет очень рад моему появлению в качестве пленницы, а заодно и вашему тоже.
Теперь воспротивился Эймунд:
– Я никогда не видел столь разумной женщины! Вы вольны уходить, я не хочу терять дружбу с княгиней.
Раздался одобрительный гул голосов дружинников, и впрямь такая женщина достойна королевского трона, но никак не плена и тем более убийства!
Глядя вслед возвращавшимся в Киев Ингигерд и Рёнгвальду, Эймунд вздохнул:
– Знаешь, кому я больше всего завидую сейчас?
– Конунгу Ярославу?
– Нет, норвежскому королю Олаву.
– Ему-то почему?
– Княгиня замужем за русским конунгом, но любит-то она норвежского короля!
– С чего ты взял? – усомнился Рагнар.
– Я привозил его письмо к Ингигерд и точно знаю, что это ответ на ее послание.
– Ух ты!..
С тех пор среди скандинавов пошла гулять история о том, что жена конунга Киева любит норвежского короля тайной любовью. Нельзя сказать, чтобы эта сказка не имела под собой основы. Эймунд был прав, он действительно передавал послание Ингигерд своему королю и возвращал такое от него. Но ведь никто не знал, что это был лишь вежливый обмен любезностями…
Хотя бывали минуты, когда Ингигерд очень хотелось вернуться на несколько лет назад и все же выйти замуж за короля Норвегии. Когда Ярослав бывал далеко или обходился с ней не слишком радушно, изнутри снова и снова вместе с тоской по родине всплывало поганенькое злорадство: а Олав все равно лучше!
Чем лучше – не знала сама. Ведь она никогда не видела Олава Толстого, не разговаривала с ним воочию, не знала о его душевных качествах. Кроме того, будь самым прекрасным человеком в мире, подарить такую любовь, какую дарил Ярослав, Олав не мог. Почему? Да просто потому, что не был влюблен сам! Да, он хотел жениться на дочери шведского короля, много слышал о ее красоте, уме и характере, но разница между мужчиной и молодой девушкой огромна. Это Ингигерд, наслушавшись рассказов Рёнгвальда о своем короле, влюбилась в него заочно, а потом еще напридумывала того, чего не только не было, но и не могло быть в помине. Обижаясь из-за чего-то на мужа, она непременно добавляла Олаву ту черту, которой в ту минуту ей не хватало в Ярославе. Постепенно в ее мечтах несостоявшийся жених стал самим совершенством.
Рёнгвальд, однажды услышавший такую его характеристику из уст Ингигерд, ахнул:
– Кто тебе сказал, что он таков?!
Та изумленно распахнула на норвежца глаза:
– Ты.
– Я?! Я никогда не уверял тебя, что Олав мягок и нежен! Напротив, он часто груб и резок, как все воины.
На мгновение Ингигерд замерла, но ей совсем не хотелось расставаться с придуманным образом далекого возлюбленного, потому женщина мотнула головой:
– Это с вами он резок и груб, вы того заслуживаете. А с любимой женщиной нежен и ласков!
Рёнгвальд, которому хотелось спросить, откуда она-то это знает, только пробормотал: «Это лучше спросить у твоей сестры…» – и постарался перевести разговор на другое.
Постепенно умный варяг понял, что Ингигерд придумала себе Олава, это серьезно мешает ей жить, ей и князю Ярославу, а потому постарался несколько развенчать образ героя в глазах княгини. Но безуспешно, чем больше норвежец убеждал, что король не столь прекрасен и душой, и телом, хотя, безусловно, хорош, тем больше сама Ингигерд уверовала в свою правоту. И ничего с этим поделать было невозможно. Она дословно запомнила рассказы Рёнгвальда со времен Упсалы, приумножила их, добавив собственных вымыслов, получила образ человека, которого не только не существовало, но и не могло быть, и была влюблена в этот придуманный образ, постоянно сравнивая с ним собственного мужа.
Конечно, сравнения с идеалом были не в пользу Ярослава, обладавшего недостатками живого человека, а потому все чаще сначала мысленно, а потом и вслух Ингигерд стала говорить об этом преимуществе. Ни в чем остальном Ингигерд обвинить было нельзя – прекрасная жена, прекрасная мать, прекрасная княгиня, разумная женщина, с которой советовались все, от бояр и купцов до дружинников и лекарей. Только вот влюблена в другого, далекого, неведомого, с которым и поспорить, и сравниться невозможно. На все вопросы ответ был один: а Олав лучше! Это стало бедой хромого князя, Ярослав скрипел зубами, но что он мог поделать?
Но Ингигерд еще не раз показала себя настоящей помощницей своего мужа. И снова не без помощи того же Эймунда и его дружины.
Брячислав
Он стал сиротой в раннем детстве. Отец лишь успел посадить маленького княжича на коня и дать подержать большой меч. Меч ребенок поднять был не в силах, а на коне его придерживали гриди. Но с самых ранних лет Брячислав знал, что он князь! И это его город, который должно защищать от любых напастей.
А еще помнил, что он Рогволодович, потомок князя Рогволода, внук его дочери княгини Рогнеды. Отец мальчика, князь Изяслав, был еще в детстве отправлен своим отцом, князем Владимиром Святославичем, в ссылку в нарочно выстроенный для них в полоцких землях город Изяславль. Мать из ссылки вернулась, а вот сын нет. Изяслав стал полоцким князем, считал братьев Ярослава и Всеволода предателями, отказавшимися от дедова наследства и имени Рогволодовичи, потому презирал.
Брячислав об этом презрении всегда помнил, особенно после смерти деда – князя Владимира. Его не коснулась свара за власть в Киеве между дядьями, хотелось только одного – чтобы не трогали его княжества. А еще хотелось отобрать у Киева спорные города – Витебск и Усвят. Воспользовавшись драчкой за Киев, он так и сделал, принялся собирать дань с этих городов. Не имевшие возможности сопротивляться, те согласились.
Но прошло время, в схватке победил князь Ярослав, остальные либо погибли, либо были слишком слабы, чтобы сопротивляться. Ярослав сел в Киеве и вспомнил про Витебск и Усвят. По Полоцку пробежало: неужели снова война?
Неизвестно, чем бы все закончилось, не появись однажды в городе варяжская дружина Эймунда.
Полоцк стоит хорошо – на месте, где Полота соединяет свои воды с Двиной. На высоком холме крепкие стены, которые трудно взять, внизу и на другом берегу посад. Вокруг по берегам обеих рек на многие версты леса, пройти которые трудно, а на реках далеко выставлены постоянные посты, в случае нападения сообщат дымом костров. Но никто и не пытается нападать. Кому это делать? Киеву со своими делами бы разобраться, Новгород далеко, да и взял уже свое – отнял северный сосед волоки, дань с них идет в новгородскую казну. Полочане бы не прочь вернуть, только как тягаться с Новгородом, если там все время полно варяжских дружин, а у тех, как известно, мечи всегда наготове, потягаешься, как бы самого не укоротили.
